Читать книгу Куда уходит детство - Николай Шмагин - Страница 21

Из окна Витькиной квартиры, что на втором этаже, лились тягучие тоскливые звуки – Витькин дедушка играл на скрипке.

От этих звуков все в доме и во дворе насторожились; бабушка выглянула из сеней, залаял Дружок, а Ванька с интересом наблюдал, как шедший от колодца дед поставил ведро с водой на землю, чертыхаясь.

Назревал скандал, так как дед терпеть не мог звуков, издаваемых этим необычным для подгорных жителей музыкальным инструментом.

– Опять Василь Василич свои мудовые рыдания завёл. Эй, волчиные рёбра! – крикнул он в открытое окно наверху: – Кончай свою шарманку крутить. На вот, на моём хрену сыграй, лучше получится, – потряс он ширинкой штанов.

Окно наверху тихо закрылось. Звуки смолкли. Соседи, как люди истинно интеллигентные и воспитанные, не любили скандалов.

Бабушка осуждающе замахала на мужа руками, заохала-запричитала:

– Хосподи, и не стыдно тебе. Што соседи подумают, перед Анной Викентьевной неудобно. Василь Василич культурный человек, не чета нам, а ты? Пусть себе играет, раз ему приспичило.

– Замолч! Он знает, что я не выношу скрип этот, всю душу он мне наизнанку выворачивает, так нет, снова завёл.

– Он же у себя дома, хосподи. Помилуй душу раба грешного…

Во дворе опять стало тихо, а Ваньке скучно. Но вот в дверях снова показался Витька, и друзья встретились вновь, чтобы продолжить игры…

– Ванечка, вставай, в школу опоздаешь, – Ванька открывает глаза, и с изумлением видит мать в его маленькой алатырской спаленке, радостно вскакивает с кровати; значит, это был просто сон, ведь его родители давно уже живут вместе с ними в подгорье. Правда, Витьки-друга нет, зато у него есть Васька, и это здорово. Да и сам он уже не малыш, а самый настоящий пионер.

Бабушка хлопочет на кухне, дед курит у печки, отец в передней собирает чемодан и мать помогает ему укладывать вещи.

– Папа, ты куда собираешься?

– Поработаю в одном месте, подарок тебе привезу, договорились?

Ванька кивнул и пошёл на кухню, умываться.

Вот он уже сидит за столом, пьёт какао, ест кашу. Пора в школу.

Бабушка хлопочет возле, помогает внуку одеться потеплее. Мать суёт ему в руки портфель, мешок со сменной обувью и, наконец, Ванька на улице, где холодно и ещё совсем темно. Поспать бы ещё, а тут в школу надо переться.

Он бредёт вверх по переулку, спотыкаясь, тут его настигает друг Васька, и они уже веселее поднимаются в гору, выходят на улицу.

На углу Кировской они расстаются. Васька теперь учится в другой школе.

Посмотрев ему вслед, Ванька торопится дальше, вот он сворачивает за угол и, запыхавшись, подходит к своей школе. Вместе с другими опаздывающими.

Школа приветливо светится окнами, хлопает тугой входной дверью, и тут уже не зевай, иначе собьёт с ног…

У порога учеников поджидает строгая тётя Дуся, уборщица.

– Про ноги не забывай, вон веник, обметайте валенки. Наследят, убирай тут за ними целый день, – басит хмурая с утра уборщица, и Ванька аккуратно обметает валенки, спешит в раздевалку.

Пристроив своё пальтишко с шапкой на забитой одеждой вешалке, он развязал мешок со сменной обувью, переобулся, поставил валенки в угол и побежал в свой класс, где уже начался урок.

Сопровождаемый строгим взглядом учительницы, Ванька пробирался к своей парте, как вдруг Симак нарочно выставил ногу и, споткнувшись, Ванька брякнулся на своё место рядом с Таней Журавлёвой, задев ненароком сидевшего на третьей парте Вовку Косырева.

В результате у Вовки в тетради появилась жирная клякса, и он сердито погрозил Ваньке кулаком: – Погоди, пенёк рыжий, на перемене получишь у меня по сусалу, – прошипел он негодуя.

– Симаков, Косырев, делаю вам замечание. Продолжим. Маресьев, начинайте писать вместе со всеми, с красной строки, – строго обвела взглядом из-под очков своих нерадивых учеников учительница. – Пишите…

– Марь Михайловна, у меня из-за Ваньки клякса, – не выдержал Вова.

– Это мне Симак ножку подставил. У, рожа поганая, – погрозил Ванька Симаку и тот состроил испуганную рожу в ответ. Класс оживился.

– Тихо, дети. Сосредоточьтесь и пишите дальше:

«Зимние пичужки с ярким, как морозные зори, оперением, снегири и синицы, садились на рябину, медленно, с выбором клевали крупные ягоды…»

В классе было тихо, только старательно скрипели перья учеников, диктант близился к завершению. Учительница ходила меж рядов, следя за тем, как они пишут, поглядывая в их тетради.

У окна, возле большой чёрной классной доски стояли напольные счёты, а на самой доске была написана чётким почерком, мелом, тема диктанта:

«Наедине с природой. Борис Пастернак».

Зазвенел звонок, возвещая о конце урока и начале перемены.

Перемена всегда желанна и скоротечна. В уборной Симак курил папиросу, вызывая завистливые взгляды товарищей, и смачно сплевывая на сторону.

Ванька проигнорировал вызывающе растопырившегося приятеля и, сделав своё малое дело, вышел в коридор.

Как вихрь, на него налетел Вовка Косырев, и мальчишки сцепились в смертельной схватке. Изо всех сил они старались повалить друг друга на пол, пыхтя от напряжения и злости.

Галя Петрова, отличница и классная ябеда, подбежала к учительнице:

– Мария Михайловна, там Маресьев с Косыревым дерутся, – доложила она.

Выбежав из класса, все увидели драчунов с красными ушами; закончив выяснение отношений, они приводили в порядок свою форму.

– Маресьев, Косырев, а ну марш, быстро в класс, – скомандовала учительница, и тут зазвенел звонок. Драчуны вместе со всеми заняли свои места.

Класс притих, глядя, как учительница пишет в журнале.

– Двойки им ставит за поведение, – прошептала громко Галя Петрова и показала драчунам язык в назидание за их выходку.

Таня Журавлёва осуждающе отодвинулась от Ваньки и даже отвернулась, показывая всем своим видом – конец их дружбе.

– Симаков, завтра придёшь с родными, а Маресьеву и Косыреву ставлю четвёрку за поведение, – вынесла свой вердикт справедливого наказания учительница, и класс замер: весь внимание.

– За что с родными, Марь Михайловна, – заканючил, было, Симак, притворно всхлипывая, но учительница продолжила, не глядя на него:

– Так, будем решать задачи. Приготовили тетради по арифметике, – она встала и, подойдя к доске, быстро мелом вывела условие задачи.

Ученики старательно заскрипели перьями.

Новый урок начался…

На углу Кировской Ванька подождал Ваську, бежавшего из своей школы, и друзья пошли домой вместе, делясь новостями:

– Я в библиотеке был, книжек вот набрал, приходи, как уроки выучишь, почитаем, – мечтательно сказал отличник Вася.

– Мать не пустит, я четвёрку по поведению схлопотал, – уныло отвечал менее удачливый ученик Ваня.

– А ты дневник спрячь пока, не показывай, – помолчав, посоветовал мудрый, как всегда, Вася и Ваня согласно закивал головой, обрадовавшись.

Войдя во двор дома, они разбежались по своим квартирам, не обратив никакого внимания на Паньку, стоявшего во дворе тоже с портфелем в руках. Не до него им было теперь: пора учить уроки.

Обидевшись на друзей, Панька сердито пометал снежки в калитку и побрёл домой. Ему не хотелось заниматься уроками, но никуда не денешься, надо…

И снова утро. Ванька слышит сквозь дрёму, уже проснувшись, как по радио отзвучал гимн Советского Союза, затем началась утренняя зарядка, которую вёл, как всегда, ведущий Николай Гордеев.

Под бодрые звуки фортепиано он вскочил с кровати и стал собираться в школу, засовывая в портфель тетради и учебники со стола.

– Умница-разумница, сам сегодня встал, в школу уже собирается, – с гордостью за внука доложила бабушка матери, но та сохраняла суровое выражение лица, отчего бабушка с внуком притихли.

– Вот когда поведение своё исправит, учиться станет на отлично, как его друг Вася, вот тогда и будет он, умница-разумница, – передразнила она бабушку.

Дед принёс охапку обледеневших поленьев и свалил у печки.

– Холодновато с утра, – сообщил он, и в подтверждение его слов репродуктор захрипел, затрещал, и заговорило местное радио:

«Внимание. В связи с усилением морозов, занятия в школах с первого по четвёртый классы сегодня отменяются». – Ванька не выдержал и радостно запрыгал, хлопая в ладоши и не обращая внимания на мать, но не тут-то было:

– Раз занятия в школе отменяются, устроим дома уроки чистописания, а то пишешь, как курица лапой, – ледяным тоном, не терпящим возражения, прояснила мама дальнейший план действий сына, и Ванькин восторг угас.

Он побрёл на кухню под сочувственные взгляды деда с бабушкой, не смевших спорить со строгой дочерью.

Ванька уныло сел за стол, сжевал свой утренний бутерброд с маргарином, посыпанным сверху сахарным песком, выпил кружку какао и переместился на новый диван с валиками по бокам, появившийся у них после приезда родителей. Ванька любил посиживать на нём, хлопая валиками туда-сюда.

От нечего делать стал слушать радио. Передавали нанайскую народную сказку, про капризную ленивую девочку, которая считала себя самой красивой на свете и поэтому не хотела помогать маме по хозяйству. В результате, от злости она стала махать на всех близких руками и превратилась в гусыню:

«Ручки у меня самые белые, шейка у меня самая тонкая, красивая я, Айога-га-га, га-га-га…» – Ванька невольно заслушался, интересно.

– Послушай, может, ума-разума наберёшься. Вернусь после работы, и за уроки, – напомнила мать и ушла. Оставшиеся дома облегчённо вздохнули.

Вторая радио-сказка, была про мальчика-луковку, который боролся с сеньором-помидором, и другими богатыми овощами и фруктами за место под солнцем. Ещё интереснее, и гораздо веселее первой.

Чипполино был весёлый, неунывающий, и задорно пел про свою семью:

«У отца детишек много, дружная семья; Чипполино, Чипполоччи, Чипполетто, и, конечно, я!..» – детская передача была в разгаре, когда Ванька вдруг вскочил и стал торопливо собираться.

– Ты куда это, пострел? Морозище какой на дворе, жуть, – строго сказала бабушка, но Ванька продолжал лихорадочно одеваться, выглядывая в окно: соскоблив ногтем морозные узоры на стекле, разглядел друзей в саду.

– Ребята вон все гуляют, а я что, рыжий? – заспорил Ванька на взводе.

– Пускай себе идёт, пока матери нет, – закашлялся у печки дед и Ванька, с благодарностью глянув на него, умчался в зимнюю стужу…

В квартире было слышно, как гудели от мороза провода электропередачи на фонарном столбе у дома, окна заросли красивыми морозными узорами, весело гудел огонь в печи, потрескивали угольки, выскакивая из топки на обитый жестью пол, бабушка ловко орудовала ухватом, устанавливая горшки поудобнее.

Она готовила обед основательно; едоков в доме стало много.

Дед тоже засобирался на выход, держась за поясницу и покряхтывая.

– Пойду, построгаю што ли, рамы заказали. Просили сделать быстрее, а я всё никак не соберусь.

– Так прихварываешь же, какая работа, – жалостливо глянула на него бабушка, отставляя в сторону ухват и берясь за кочергу.

– Я без работы совсем закисну, помру скорее, факт.

– Типун тебе на язык, старый, ишь чего удумал. Я тебе, помру.

Старики усмехнулись друг другу, и дед вышел в сени, застучал молотком, стал строгать. Бабушка продолжала хлопотать на кухне, прислушиваясь к звукам, доносящимся из сеней…

Мать пришла с работы, когда Ванька был уже дома и отогревался у печки вместе с дедом. Она подозрительно поглядела на них:

– С чего это вы так замёрзли, что греетесь?

Дед с внуком хитро переглянулись, но промолчали. Мать тоже не стала выяснять дальше, она устало прошла в переднюю и присела отдохнуть на диван.

Бабушка сочувственно посмотрела на её большой живот.

– Опять мальчишка будет, живот-то колом, – знающе проговорила она, качая головой. – С одним-то хлопот, а с двумя? Тяжело придётся.

– Ничего, мама. Где один, там и два. Ещё лучше, братья. Проживём.

– Оно так, конешно, нас-то мать наша девятерых родила, и ничего, выросли, жизнь прожили. Четверо на войне погибли, две сестры на работе надорвались, померли, трое осталось, живём пока. Детей, внуков народили. Родня у нас большая. Так-то вот.

– Мама, когда у нас братик появится? – Ванька уже тут как тут. Уши у него как локаторы, всё слышат и улавливают.

– И он туда же, интересуется, – усмехнулась, точь-в-точь, как дед, мать и встала с дивана. – Ты лучше к занятиям готовься, сейчас пообедаю, и засядем…

Домашний диктант был в разгаре; мать диктовала текст из книги, а сын старательно писал в новой тетради, выводя строчки как можно лучше.

– Коряво пишешь, – заглянула в тетрадь мама и отложила книгу в сторону. Отобрав тетрадь у сына, она вырвала из неё страницу и вновь положила тетрадь перед обиженным сыном.

– Начнём сначала. Ты не куксись, а старайся. Ошибок не допускай.

Вновь мать диктовала текст, а сын старательно выводил строчки, шлифуя свой почерк и грамотность. Как вдруг открылась дверь, и на пороге появился отец с чемоданом в одной руке и с авоськой в другой:

– Всем привет. Встречайте, работник прибыл. Не ждали так скоро?

Он весело улыбался, поблескивая золотой фиксой, и Ванька выскочил из-за стола, забыв про диктант. Все оживлённо наблюдали, как он раздевается, ставит чемодан в угол и извлекает из авоськи бутылку водки, водружая её на стол:

– Тестю с нашим почтением, – уважил он деда, – а также с приездом. Отметим мою удачную работу.

Дед ещё больше оживился, а мать с бабушкой нахмурились, но делать нечего, надо собирать на стол…

Приезд отца и семейный ужин, это же целый праздник: дед с отцом звякают стопками, мать с бабушкой тоже присоединяются к ним, чокаясь за здоровье и благополучие, а Ванька пил чай с вишнёвым вареньем, уплетая любимые блины с маслом и слушая взрослые разговоры.

Под них он задремал, и бабушка проводила его в спальню. Взрослые о чём-то заспорили, и под этот шум Ванька заснул тем безмятежным сном, какой бывает только в детстве и отрочестве.

Уборщица тётя Дуся глянула на часы и нажала кнопку звонка: зазвенел школьный звонок, возвещая о начале перемены. Из классов посыпались дети, в коридоре стало тесно и шумно, словно на вокзале.

Вовка Косырев чинно шёл из уборной и не видел, как сзади к нему подкрался Симак и прилепил к спине тетрадный листок.

Вот Вовка вышел на середину коридора, и все вокруг засмеялись, глядя на его спину; на листке была нарисована глупая рожа, и написано:

«Вовка Косырь – дурень и балбес».

Догадавшись, Вовка сорвал со спины листок и, изучив его, злобно глянул на веселившегося вместе со всеми Ваньку:

– Ну, всё, Ванёк, капец тебе будет после уроков, понял?

– Да это не я! – возмутился, было, Ванька, но Симак тут как тут:

– Получишь теперь, Ванёк, по сусалу. Вовка сильнее, гадом буду.

– Прекратите, мальчики, – возмущённая Таня Журавлёва взяла Ваньку за руку и потянула в класс: – пошли, надо к уроку подготовиться.

– Жених и невеста! – заулюлюкал им вслед Симак, но зазвенел звонок, и погрустневшие озорники уныло поплелись в класс, где их уже поджидала строгая Марь Михайловна, вооружённая указкой.

На доске висела большая карта, возвещавшая о том, что их ожидает нелёгкий урок географии…

После урока географии Ванька выбежал из класса первым и увидел отца, разговаривающего с тётей Дусей. Он подбежал к ним, и вскоре отец с сыном уже шагали по улице.

Ванька завистливо поглядывал в отцову авоську, в которой он разглядел самые настоящие шоколадки. Вот это да, попробовать бы!

– Врачи велели принести их побольше, матери шоколад нужен, – пояснил отец, заметив интерес сына к авоське. – Чтобы братик удачно родился.

Ванька молча проглотил слюну, но просить не стал. И отец оценил это:

– Я тебе одну оставлю, сын.

Идти сразу стало веселее, и дорога уже не казалась длинной.

И вот они у родильного дома…

Ванька подождал, пока отец отнесёт передачу, и вскоре они уже махали руками матери, выглядывавшей их в окне второго этажа.

Она помахала им в ответ, покивала, и они отправились в обратную дорогу, домой. Ваньку обуревали сложные чувства:

– Папа, а как мы братика назовём, тоже Ванькой?

– Нет, что ты, – засмеялся отец, – так у нас одни Ваньки будут. Мы с мамой хотим назвать его Владимиром. Звучит? Ты как, не против этого?

– В честь Ленина? – восхитился догадливый сын. – Законно.

– Можно и так, почему нет? – снова сверкнул фиксой отец, довольный происходящим. – Ну, ладно. Ты иди домой, а я к своим забегу, на Куйбышева.

– А мне можно с тобой?

– Потом как-нибудь, а то меня бабка твоя съест. Пока.

Ванька поглядел вслед отцу, и побежал в своё родное подгорье.

Мальчишки на снегурках бегали по льду, играя в хоккей. Завидев Ваньку с ведром в руках, который вместе с отцом спускался по тропинке к проруби за водой, Симак закричал, махая в воздухе самодельной клюшкой:

– Эй, Ванька, айда к нам, вратарём будешь, ваш Панька не годится, слабак!..

Ванька глядел, как отец зачерпывал воду из проруби. Наконец, с полными вёдрами в руках, они медленно поднимаются по проулку к дому.

Остановившись передохнуть, отец посмотрел на запыхавшегося сына:

– Сейчас воду принесём, и валяй к друзьям, катайся.

– А бабка с мамой не заругаются? – Отец с сыном переглянулись и засмеялись, подходя к калитке дома. Они оббили снег с валенок и вошли в сени…

Братик Владимир надрывался в своей деревянной кроватке, сработанной золотыми руками дедушки Маресьева, вокруг сновали с чистыми пелёнками и распашонками мать с бабушкой.

Поставив вёдра у лавки, Ванька выбежал в сени и тут же вернулся со снегурками в руках. Проверив верёвки на прочность, он схватил со стола горбушку черняшки и бросился к двери. Бабушка недовольно всплеснула руками.

– Смотри, недолго там носись, уроки проверять буду, – донёсся ему вслед грозный голос матери, но он уже был в сенях и, выскочив во двор, помчался, что было силы, подальше от дома, на реку к друзьям.

– Все мужики работают, как положено, а твой Лутоша на диване прохлаждается, или у матери отдыхает, намучился, бедняга. Лодырь царя небесного, супостат окаянный, – ворчала бабушка, выговаривая матери вполголоса, и хлопоча по кухне. Наступало время ужина.

У печи закипал самовар под руководством деда.

– Хватит тебе, мама, ворчать, – опасливо посмотрела в переднюю мама, где отдыхал на диване отец, непривычный к жизни в чужой обстановке.

Ванька наблюдал за происходящим, уморившись после напряжённого дня. Мать разбудила отца, и вот вся семья за столом вокруг вечернего самовара. Ужин в разгаре. Но бабушка всё никак не успокоится, снова начинает:

– Второй ребёнок уже у вас народился, а вы всё не расписаны, живёте, как нелюди. Сожительствуете, грех это, прости хосподи.

Дед тоже нахмурился после таких слов, но пока молча жевал.

– Распишемся скоро, я ведь не против, – беспечно пожал плечами отец, – а вот насчёт работы вы это зря, тёща, выступаете. Я слышал ваше ворчанье. Вы должны понять, я художник, здесь для меня нет работы. Но я езжу на заработки, стараюсь, как могу…

– Ну, хватит балаболить попусту, – прервал их спор дед. – Я вот приглядываюсь к тебе, Николай, пропащий ты человечишко, так себе, шаляй-валяй. Мужик должен работать, семью содержать, ответственность нести, а ты расписаться боишься, словно тать какой. И доченька тоже хороша, расфуфыренная вся ходит, отцу родному бутылку пожалела, когда муженёк с халтуры приехал. Сидят в передней, денежки втихаря считают, шуршат.

Отец с матерью словно онемели после таких слов, а Ванька дёрнул за хвост кошку, и та с воплем кинулась в комнаты. Все встрепенулись.

– Я вам не фофан какой-нибудь, – резко встал из-за стола отец, загремев табуреткой. – Я фронтовик и инвалид войны, художник, наконец. Всё, амба, моё терпение на исходе.

Он вышел в переднюю и закурил, что делал крайне редко, заходил по комнате. Ванька насторожился: ему не нравилось происходящее, но что поделать.

– Я у себя дома, говорю что думаю, напрямки. Инвалид мне нашёлся, морду отрастил, у другого жопа меньше, – дед, как всегда, на высоте.

Ванька хихикнул некстати, и мать тоже вышла из-за стола, не вытерпела.

– Вы, папаша, такое наговорите, ну её в капсан, такую жизнь!

– Ну и выметайтесь, раз вам наша жизнь в тягость, – подлила масла в огонь разошедшаяся не в меру бабушка, – поживи вон у свекрови, тогда вспомнишь отца с матерью, и не раз.

– Вот и славно, решено. Давай Тося, собирайтесь, уходим, – отец принял решение и Ванька понял, что настал конец их совместной жизни в родном для него подгорье с любимыми дедом и бабушкой.

Со слезами на глазах он наблюдал, как родители собирают нехитрые пожитки, укутывают братика, суют Ваньке портфель в руки, сумку, и вот молодая семья направилась к выходу, сопровождаемая гробовым молчанием деда с бабушкой, тоже расстроенными от такого исхода дела.

Зимним вечером семья поднималась в гору: впереди отец с братиком на руках, за ним мать с вещами, замыкал шествие Ванька.

Вот они выбрались наверх, отдышавшись, двинулись дальше…

Шли долго по тёмным улицам, облаиваемые собаками из-за заборов. Изрядно замёрзшие, подошли, наконец, к двухэтажному дому, поднялись по крутой деревянной лестнице на второй этаж.

В кромешной темноте вошли в коридор и отец, найдя на ощупь нужную дверь в конце коридора, застучал в неё громко и призывно. Открыла высокая сухощавая старушка и обрадованно заулыбалась:

– Вот радость-то какая, проходите, раздевайтесь, – засуетилась она вокруг промёрзшего семейства, помогая разоблачаться Ваньке.

На помощь ей пришёл невысокого роста дядя в вельветовой, просторной куртке, скрывающей горбы на груди и спине. Он тоже был рад их приходу.

Ванька огляделся и заметил другого дядю, большого и сердитого, который недовольно смотрел на прибывших незваных гостей, лёжа на кровати. Вот он сел и хитро подмигнул Ваньке, потрепал за вихры.

Наконец все кое-как устроились вокруг чайника на столе, стали пить чай.

– Вытурили нас, мама, тесть с тёщей. Придётся пока пожить у вас, ничего не поделаешь, – отец посмотрел на свою мать, братьев, на жену с детьми. Все смотрели на него, ожидая, что он скажет ещё.

– Это мы сразу догадались, как только вы вошли, – едко заметил старший брат, – прямо беженцы, ни дать ни взять.

Младший брат неодобрительно глянул на него, но промолчал.

Бабушка встала и снова засуетилась, отдавая распоряжения:

– Ничего, устроимся как-нибудь. Юрка, неси покрывало и верёвку, повесим ширму для нас в этой комнате, разделимся с Митей, а Коленька с Тосенькой в маленькой комнате жить будут, и Вовочка с ними. Ванюша здесь, с нами.

Снова все принялись за работу, наконец, в комнате стало темно и тихо.

Ванька лежал на новом месте и с непривычки долго ворочался, слушая тишину. Он бывал здесь раньше, с родителями, но редко и давно, и потому смутно помнил отцову родню. Всю свою пока ещё недолгую, но такую насыщенную событиями сознательную жизнь он провёл рядом с дедом и бабушкой Маресьевыми. Каково-то теперь будет здесь?..

Он открыл глаза и первое, что увидел, как дядя Митя со своей кровати снова хитро подмигнул ему. Ванька разглядел стоявшую возле кровати ногу в ботинке. Вот дядя сел, натянул брюки, до этого надел и пристегнул протез, и встал. Прихрамывая, подошёл к столу; пошарив рукой, вынул из тумбочки что-то и кивнул Ваньке, приглашая посмотреть.

Ванька подбежал к столу и ахнул: перед ним лежали настоящие погоны со звёздочками, ордена, медали, значки. Целое богатство.

И тут дядя протянул Ваньке настоящий офицерский ремень с портупеей:

– На, племянник, владей. Дарю.

Ванька примерил и был покорён – он давно мечтал о таком ремне.

Оба были довольны друг другом.

Из магазина прибежал дядя Юра с кошёлкой в руках, и вскоре Ванька уже завтракал, с любопытством оглядывая комнату: на стене стучали маятником старинные часы, в углу стоял большой платяной шкаф с зеркалом во всю дверцу, трюмо в простенке между двух окон.

Затем мать с новой бабушкой проводили его до дверей, и Ванька побежал по ступенькам лестницы вниз, на улицу. Главное, не опоздать в школу.

– Ура, скоро новый год, каникулы! Уж тогда покатаемся, и уроки учить не надо, лафа, – встретившись, как всегда, на углу Кировской, Ванька с Васькой подбежали к переулку, и тут Ванька замер. Он вспомнил, что живёт теперь совсем в другом месте, на улице Куйбышева.

– Я же у папиной бабушки теперь живу, пока, – Ванька зябко поёжился и уныло побрёл назад, сопровождаемый сочувственным взглядом друга.

Идти было далеко, но что такое для алатырского подростка пробежать лишних несколько кварталов. Так, пустяки. Он подошёл к дому и увидел незнакомых мальчишек, строящих на улице крепость изо льда и снега. Мальчишки обступили его, и Ванька насторожился.

– Генка Черняк, – протянул ему руку высокий чернявый парнишка, – не бойся. Мы теперь соседи. Ты у Шмариновых жить будешь?

– Это моя бабушка по отцу, и дядья.

– Знаем мы, чать местные, – усмехнулся коренастый большеголовый пацан. – Ты што так поздно из школы чешешь, заблудился, поди?

– Ну, пока, меня дома ждут, – не нашёлся, что ответить Ванька и припустил вверх по крутой лестнице.

– Выходи потом, крепость поможешь доделать, – крикнул ему вслед Генка.

Бабушка с дядей Юрой лепили пельмени на кухне, мать была дома и стирала, а дядя Митя сидел за столом и играл сам с собой в шахматы, попутно сверяясь с учебником по шахматам.

Ванька разделся и присел за стол. Дядя Митя оживился, бросил играть и закричал на кухню, искоса глянув на проголодавшегося ученика.

– Мне пельмешков побольше положите, жрать охота.

Тут же дядя Юра принёс ему тарелку, полную дымящихся пельменей.

Дядя Митя подцепил вилкой пельмень, подул на него, положил в рот, и стал со смаком жевать, нарочно громко чавкая и поглядывая на племянника, глотающего слюни и с завистью наблюдающего за дядей.

– Хочешь попробовать? – дядя протянул ему вилку с пельменем прямо ко рту, но когда Ванька открыл рот, шутник-дядя убрал вилку, сунул пельмень в свой рот и сам стал жевать пельмень, громко нахваливая и восторгаясь им.

Мать, молча наблюдавшая за происходящим, выпрямилась над стиркой:

– И не стыдно тебе над мальчишкой издеваться? Сейчас, Ваня, будем обедать, подожди немного.

Дядя Юра принёс на блюдце несколько пельменей и поставил перед обиженным племянником, опасливо поглядывая на старшего брата.

Бабушка молча страдала в кухоньке, не решаясь вступиться за внука.

– Не надо нам ваших пельменей, а то Мите не хватит, – не отступала мать, хлопоча на кухне. – Уж лучше бы дома остались, там хоть куски никто не считает. Тоже мне, родственник нашёлся.

Дядя Митя самодовольно похмыкивал, уплетая пельмени…

Зимняя крепость явно удалась, возвышаясь брустверами и зияя бойницами.

Ванька с Генкой отчаянно оборонялись от наступающих врагов, забрасывающих их снежками и комьями льда, лезущих со всех сторон на стены крепости, но защитники не сдавались.

Младший брат Генки, Вовка, взобрался, было, на бруствер с тыла, но Ванька безжалостно сбросил его и Вовка обиженно заревел…

Наконец наступил мир, и мальчишки сгрудились вокруг Генки Черняка; он вытащил из-за пазухи самодельный деревянный пистолет-поджиг и показывал его восторженным приятелям.

– Вот это пистоль, откуда взял? – завистливо разглядывал поделку коренастый пацан. – Мне бы такой.

– У взрослых ребят на отцовскую финку выменял, – доверил тайну друзьям Генка, оглядываясь на брательника: – Смотри у меня, если проболтаешься.

Ванька тоже посмотрел и пренебрежительно махнул рукой:

– Это што. У моего друга Васьки – настоящий «ТТ», отцовский. Мы из него стреляли. Как жахнем, а пуля чуть Паньке в лоб не попала. Он нагнулся, она в дерево и угодила.

– Кончай травить, от пули не нагнёшься, – заржали мальчишки во главе с Генкой. – Мы сами сейчас жахнем. Посмотрим, какой ты храбрец.

Достав из карманов спички, вояки расположились на крыльце дома, и подготовка к стрельбе началась…

Ванька сидел на стуле у окна и старательно вышивал зайца, стоящего возле лубяного домика, злая лиса была уже готова. Она притаилась возле ёлки.

Вышивальщик настолько увлёкся своей работой, что никого не замечал вокруг себя, корпея с иголкой и нитками над холстиной.

Мать строчила рядом на настольной швейной машинке, заканчивая работу над Ванькиным новогодним костюмом. Вошла соседка тётя Наташа.

– Тоня, ты скоро закончишь? А то у меня заказ горит.

– Минут через 15 занесу машинку, спасибо, тётя Наташа. Славный костюмчик получается. Ванечка наш самым нарядным зайцем на новогоднем утреннике будет, посмотрите сами.

Мать встряхнула костюмом, и они стали любоваться им. Проснулся от шума дядя Митя и тоже стал критически разглядывать костюм, хитро щурясь.

– Не хочу я быть зайцем, – воспротивился вдруг Ванька, – уж лучше быть волком, как дядя Митя говорит. Волка все боятся.

Мать с тётей Наташей переглянулись, а дядя Митя согласно кивнул:

– Правильно, племянник, рассуждаешь. Одобрямс.

Из маленькой комнаты показалась бабушка, за ней выглянул дядя Юра, отдыхавшие до того после обеда. Вошёл отец и, шумно раздевшись, опустился на диван возле старшего брата, отдуваясь.

Соседка ушла, провожаемая до дверей бабушкой.

– Ну что насчёт работы? – спросил дядя Митя, дождавшись её ухода.

– А ну их на хрен, предложили слесарем на завод, за гроши. Я в Фонде художником тысячи получал, а тут, с моими-то руками, – жаловался отец родне.

Бабушка с дядей Юрой сочувственно кивали, дядя Митя скептически хмыкал и тряс головой от возмущения, мать с Ванькой хранили молчание, продолжая свою кропотливую работу.

– Ничего, Коленька, приляг, отдохни, ещё наработаешься, – захлопотала бабушка над любимым сыном. Мать недовольно посмотрела на неё.

– Прорвёмся, на фронте тяжелее было. Я тут подумал, мы с тобой настоящим делом займёмся, – снова воодушевился отец, вскакивая с дивана и усаживаясь за стол; взяв ложку, он стал жадно хлебать щи, заедая их хлебом.

– Сделаем трафареты, на одеялах будем ковры штамповать. В деревнях нарасхват пойдут, поверь моему слову.

– Дело гутаришь, – дядя Митя тоже воодушевился, – ещё можно старых фотографий набрать, памятных и дорогих людям, попутно, увеличитель у нас есть. Понимаешь, о чём я толкую?

Братья явно нашли общий язык, объединённые идеей заработков на стороне. Мать недовольно хмурилась, примеряя на Ваньке костюм.

И лишь бабушка Шмаринова любовалась своими ненаглядными сыновьями, одобряя все их замыслы изначально, не сомневаясь. Дядя Юра со вниманием слушал, о чём говорят старшие братья, и улыбался Ваньке.

Тишь да благодать наступила в их маленькой квартирке, и Ванькина детская душа оттаивала, прикипая сердцем к родственникам по отцовской линии.

Новогодний утренник в школе. Ванька в костюме зайца смущённо топчется на сцене, искоса посматривая в зал, где среди других родителей он видит сияющую от гордости за своего сына мать.

Ещё он старается не столкнуться с другими персонажами сценки, и когда на него наступает лиса-краса, он испуганно пятится, как и положено в сказке.

Под дружные аплодисменты родителей персонажи убегают за кулисы, а вперёд выходит насмерть перепуганный первоклассник и начинает своё выступление звонким дрожащим голоском:

На смену поэту выходит многочисленный хор пионеров, среди них и Ванька. Построившись, как положено, пионеры дружно грянули:

Мария Михайловна сегодня не выглядит строгой и недоступной. Она разговаривает с родителями, и ласково смотрит на подошедшего после выступления Ваньку, обращаясь к его маме:

– Знаете, Антонина Ивановна, Ваня способный ученик. Ему бы дисциплины побольше и усидчивости, вполне может стать отличником.

Мать тает от таких слов педагога, она вся внимание.

– Вполне может, – продолжает Мария Михайловна, – а вообще он озорник. Выступал хорошо, порадовал и нас и свою маму.

Ванька смотрел на празднично украшенную ёлку, и в пол-уха слушал разговор учительницы с матерью. Вокруг ёлки водили хоровод первоклашки и второклашки, было многолюдно и необыкновенно хорошо.

Ванька улыбался своим одноклассникам, их родителям, вообще всем присутствующим в школе на празднике, он готов был обнять их всех, если бы мог, он был просто счастлив.

Вот из школы стали выходить родители с детьми, даже тётя Дуся показалась во дворе и удовлетворённо оглядела расчищенную заранее от снега дорожку, ведущую от дверей школы до ворот на улицу.

По этой дорожке шёл и Ванька с матерью, держа в руке новогодний подарок…