Читать книгу Тюрьма ребёнка - Ноэль Веллингтон - Страница 14

По пастушьей тропе среди зелёных холмов шёл мужчина выше среднего роста, лет тридцати, с густой бородой и седыми прядями в волосах, покрытых спускавшимся на спину платком, поверх которого была одета войлочная шляпа. Одет он был в старую, запылённую тунику из грубого, льняного полотна, а его плечи были покрыты таким же грубым, вытертым шерстяным одеялом, заляпанным пятнами грязи и глины.

На отполированном до блеска, широком кожаном поясе, под одеялом висел в обшитых кожей деревянных ножнах короткий бронзовый меч с позеленевшей рукояткой, туго обмотанной пеньковой бечёвкой, пропитавшейся потом и кровью и совершенно засалившейся. Мечом многократно, если не постоянно пользовались. Обладание мечом было почти неслыханным чудом, и по нему можно было судить, что прохожий человек весьма необычный.

Слева, подмышкой, на ремне через плечо висел большой щит из тонких дубовых жердей, переплетённых лозой. За спиной мужчина нёс мешок из грубой дерюги, в котором, помимо прочего, просматривались очертания длинного, квадратного в сечении, деревянного ящика. Ниже подола туники были видны мощные икры, выдававшие в мужчине или воина, или грузчика. Обуты его ноги были в плетёные сандалии на подошве из бычьей кожи. Ещё пара таких же была привязана к мешку. При ходьбе он опирался на короткое, отполированное руками до блеска копьё с позеленевшим бронзовым наконечником. На шее путника под туникой висели или бусы, или какой-то амулет.

Этого человека, которого можно было принять и за воина, и за пастуха, звали Мензун, и он был жрецом бога Семуша из города Садуб в Шумере. Сейчас он направлялся на северо-запад через полуостров Малой Азии. Его путь пролегал от деревни к деревне, по пастушьим тропам и через глушь. По-видимому, он избегал караванных путей и вероятных столкновений с кишащими вдоль них разбойниками. Обойдя очередной холм, он увидел впереди сквозь поднимавшееся от раскалённой земли марево группу из четырёх человек.

Мужчина и женщина тащили тележку, нагруженную какими-то мешками и корзинами, а двое молодых людей разного возраста шли впереди и сзади, неся на спине по большой корзине и положив на плечи дубинки. Одеты они были в туники из грубого полотна, а на головах у мужчины и его сыновей были одеты плетёные из тростника шляпы. У женщины на голове была косынка, закрывавшая лицо, кроме глаз, и шею.

– Родители с детьми везут товар на рынок в ближайший город, – подумал Мензун. – Если они так вооружены, значит, ожидают засады или нападения. Не туда я забрёл.

Невзирая на свои мрачные мысли, он продолжил путь, постепенно догоняя торговцев. Сыновья заметили его, когда он подошёл на расстояние метров в триста, и сообщили отцу и матери. Те остановились и обеспокоенно разглядывали его некоторое время, но потом возобновили свой путь. Когда Мензун подошёл совсем близко, сыновья преградили ему дорогу.

– Какие у тебя намерения, путник? – спросил старший.

– Да будут к вам благосклонны боги, – ответил Мензун. – Я иду из Шумера в Ерину, несу свитки молитв из храма в Садубе, где я был жрецом до недавнего времени. А вы, наверное, держите путь в город за холмами, чтобы продать на рынке урожай?

– Так и есть, путник, – ответил глава семьи. – Присоединяйся к нам. Так будет безопаснее. Между холмов можно встретить разбойников.

– Боги хранили меня весь путь от Садуба, – ответил Мензун. – Если им угодно, чтобы ты предупредил меня об опасности, значит, они по-прежнему хранят меня. Дальше я пойду с вами и присоединю своё копьё к вашим дубинкам.

Говоря это, он заметил, что в тележке также лежал крепкий посох с заострённым концом и корзиночка с камнями для пращи. Путники были готовы защищать себя. Настроение у Мензуна продолжило портиться, но он старался не подавать виду. Они продолжили путь впятером.

– Меня зовут Акаб, это моя жена Нишад и сыновья Ямех и Каут, – представился глава семейства и спросил: – А как твоё имя, путник?

Мензун назвал себя.

– Какое странное имя – Мензун – совсем не шумерское, – удивлённо повторил отец. – Так ты далеко с севера? Как же ты оказался в Шумере?

– Когда я стал мужчиной, то примкнул к наёмникам, – ответил он. – Наша ватага много лет странствовала от одного города к другому, нанимаясь к градоначальникам и царям. Так мы зашли далеко от дома. В одном бою я почти лишился жизни и понял, что спасли меня боги. В ближайшем городе мне сказали, что воинам покровительствует бог Семуш, и я стал его слугой. Теперь я несу слово Семуша туда, куда он повелевает.

Теперь, когда семья торговцев рассмотрела путника, они заметили на его левой щеке глубокие шрамы. Также слева у него не хватало нескольких зубов, а за ноги его видимо когда-то кусали или собаки, или другие хищные звери.

Путник также получше рассмотрел семью. Мужчина был сухой, но крепкий, невысокого роста и с натруженными, крестьянскими руками. Его карие глаза были обведены узкой полоской серого, из чего Мензун заключил, что на долю того выпали тяжёлые испытания. Женщина была выше его ростом и хорошо сложена. Её сыновья тоже были высокие и крепкие. У них троих глаза были светло-серые.

– Эй, Каут, взберись-ка вот на этот склон, – сказал Акаб. – Посмотри, не прячутся ли разбойники за скалами в низине.

Парень обвязал дубинку верёвкой, закинул её за спину и начал взбираться на холм. Из-под его ног вниз покатились камешки, на которые обратил внимание лишь Мензун.

– Каждый наш шаг ведёт к непредвиденным последствиям, на которые большинство даже не обращает внимания, – подумал он. – А нам бы следовало, ведь эти шаги складываются, множатся и могут даже горы стереть в равнины.

Потом его мысли вернулись к бытию, и он подумал о том, что если предстоит стычка, то не следует слишком легко расправляться с разбойниками, ведь торговцы знают, на какой риск идут, и вполне могут за себя постоять. Словно подтверждая его мысли, Каут повернул и поспешил вниз по склону, снимая дубинку со спины и отвязывая от неё верёвку.

– Они поджидают нас, отец, – воскликнул он, подбежав.

Видя, что их укрытие обнаружено, трое вооружённых ножами и дубинами выскочили из-за скал и бежали по тропе к торговцам и путнику. Акаб выхватил из тележки свой посох, Нишад взяла в левую руку камень из корзины, а в правую пращу. Сыновья встали впереди них. Мензун вышел вперёд и поднял левую руку.

– Пусть боги будут благосклонны к вам, храбрые разбойники, – сказал он. – Сегодня слишком хороший день, чтобы лишиться жизни или стать калекой. На ваше счастье вы встретили на своём пути меня, и я дам вам хороший совет. Возвращайтесь в свои хижины и найдите себе мирное занятие.

– А ну кончай болтать! – прикрикнул на него ближайший разбойник. – Уйди с дороги, старик, и не мешай нам получить то, что нам причитается.

– Как будет угодно богам, – ответил Мензун.

Ближайший разбойник сделал несколько шагов в его сторону и уже собирался нанести ему удар дубиной в шею, как Мензун вдруг присел, его рука скользнула вниз по копью, оно наклонилось, и разбойник сам напоролся на него животом. На его лице радость от предвкушения добычи сменилась удивлением, глаза остановились, и он рухнул на землю. Мензун тут же вскочил, выдернул из него копьё и взял его наперевес. Тем временем Ямех обменялся несколькими ударами дубиной с другим разбойником, и последний пришёлся тому почти прямо в висок. Издав вопль, разбойник упал замертво. Третий проворно развернулся и побежал прочь так быстро, как только мог. Нишад замахнулась пращой, но Акаб остановил её.

– Не надо тратить хороший камень на уже убегающего разбойника. Он здесь долго не появится.

Она молча поклонилась и положила камень. Ямех и Каут обыскали тела разбойников, сняли с них медные браслеты и бирюзовые бусы и забрали медные ножи. Больше ничего ценного у них не было.

– Они меня не послушали, – вздохнул Мензун. – Никто никогда не слушает. Все уверены, что сами слишком хорошо всё знают, и это приводит их к печальному концу.

– Что проку говорить о разбойниках? – воскликнул Акаб. – Их съедят шакалы, а мы тем временем будет торговать в городе.

– Нам повезло, что у них нет луков, – ответил Мензун.

– Те, у кого есть лук, идут зарабатывать в стражу или охотятся, – заметил Акаб. – Только вот такие никчёмные глупцы таятся по сторонам троп, чтобы отобрать у путников их добро.

– Хорошо, если так, – буркнул Мензун. – Получить из-за скалы стрелу в спину мне бы не хотелось.

– Кстати, про спину, – оживился Акаб. – Это слово бога Семуша ты несёшь в мешке за твоей спиной?

– Да, там у меня ларец со свитками молитв и гимнов, посвящённых Семушу, его жене, прекрасной богине Ерай, и их детям, богине Фна и богу Ирсу.

– Разбойникам от них проку нет, но видя такую ношу, они решат, что ты несёшь большие ценности, – впервые с их встречи заговорила Нишад.

Что-то в её голосе показалось Мензуну особенным. У него почти мурашки побежали по коже, и ему стало ещё жарче, как будто палящего солнца и схватки с разбойниками было недостаточно. Он взглянул в её глаза.

– Единственное моё богатство – это меч и копьё, – ответил Мензун. – Но чтобы их отнять, сначала нужно сразить меня, а ни один, ни даже два разбойника на такое не способны. Свитки же не стоят для них ничего, хотя они и бесценны для жреца.

На пути им встретился ручей, и Нишад должна была подобрать подол, чтобы перейти его, держась за руку мужа. Мензун скользнул взглядом по её ногам и отметил, что они красивые, несмотря на то, что она крестьянка и мать двух юношей.

– Двух! – усмехнулся про себя Мензун. – Откуда ты знаешь, скольких ещё сыновей и дочерей они с мужем похоронили?

Он напился из ручья и наполнил кожаный мех, который был к тому времени почти совершенно пуст. Дальше тропа пошла почти прямо, и вскоре за холмами показались окраины городка. Торговцы повеселели и прибавили шагу. В городе они разделились. Торговцы направились на рынок, а Мензун пошёл в храм. Оттуда как раз выходили двое юношей, ведя за руки бесноватого постарше. Тот бредил и дико вращал глазами, дёргаясь из стороны в сторону.

– Похоже, это их отец, – подумал Мензун, проводив их глазами. – Интересно, что довело его до безумия? Неурожай ли? Смерть ли жены? Вор ли украл всё, что ему удалось скопить? Что мне до него, и почему эти мысли лезут мне в голову и не дают покоя?

Войдя в храм, Мензун остановился у входа, чтобы осмотреться. Небольшой, залитый солнечным светом двор был окружён рядом колонн, на которых лежала крыша. В центре находился бассейн, позади которого стоял алтарь. Дымок всё ещё поднимался от углей, оставшихся от утреннего жертвоприношения, и он вкусно пах маринованной в простокваше бараниной. Двое жрецов, старый и молодой, сидели под крышей неподалёку. Мензун подошёл и обратился к ним. Обменявшись приветствиями, они завели разговор о богах, молитвах, гимнах и о многом таком, что было невдомёк простым людям. Спустя несколько минут, Мензун развязал свой мешок и достал оттуда шкатулку, а вернее просто ящик из тонких досок с козьими шкурами, на которых были записаны молитвы и гимны. Когда он прочитал и спел их жрецам, это произвело впечатление, и старый послал молодого за письменными принадлежностями, чтобы переписать тексты. Пока старый жрец писал, молодой сходил на рынок и купил для них всех еды, простокваши и пива, а потом отнёс одежды Мензуна к ручью, чтобы постирать, а взамен принёс ему свою тунику.

Мензун задержался в храме на пару дней. Когда старый жрец переписал всё, что намеревался, он снова отправился в путь. Проходя через рыночную площадь, он заметил Акаба и Нишад. Они торговали со своей тележки. Ямеха и Каута же нигде не было видно.

– Благосклонны ли к вам сегодня боги торговли? – спросил Мензун, подойдя.

– Не более, чем всегда, – вздохнул Акаб. – Урожай в этом году хороший, и нам непросто всё продать.

– Я вам помогу, чем могу, – улыбнулся Мензун и громко спросил: – А хороши ли твои бобы? Полные ли стручки?

– Вот, сам посмотри! – ответила Нишад, протягивая ему пригоршню стручков из корзины.

– И вправду, стручки полные, и бобы налитые, – сказал Мензун, разломив один стручок и отправив несколько фасолин в рот.

Несколько голов повернулись к ним, а проходящие мимо остановились и подошли поближе.

– Я куплю немного в дорогу, – сказал Мензун. – Жалко упустить такую хорошую еду, как у вас.

– Мы неустанно трудились и приносили жертвы богам, чтобы вырос хороший урожай, – ответила Нишад. – Сколько тебе дать?

– Четыре пригоршни хватит, – сказал Мензун, протягивая ей бирюзовую бусину. – Этого достаточно в уплату?

– Вполне.

Забрав бобы, Мензун продолжил свой путь, а его место тут же заняли любопытствующие покупатели и завели с парой разговор, перешедший в торг. Некоторое время спустя собралась небольшая толпа, и вскоре корзины торговцев начали пустеть. К тому времени, когда все разошлись, Мензун сделал круг, вернулся, вернул бобы и получил свою бусину назад.

– Мы остановились в доме свояка, – сказал Акаб. – Ты нам так помог, путник! Будь нашим гостем. Свояк и его семья будут рады тебе не меньше нашего. И ты сможешь спеть свои гимны под флейты его дочерей.

– Да, оставайся погостить, – добавила Нишад. – Вечером, после работы дети принесут пойманную рыбу, и мы устроим пир.

Отказываться и расстраивать радушных случайных попутчиков Мензуну не хотелось, хотя и нужно было спешить. Пришлось согласиться. Нишад вызвалась проводить его, и они пошли от рынка по лабиринту узких, грязных улочек. В одной из них, совершенно пустой, Нишад схватила Мензуна за руку и остановила. Он вопросительно посмотрел на неё.

– Я видела, как ты смотрел на мои ноги, – сказала она, выставив одну вперёд и приподняв подол. – Правда, красивые?

– Красивые, – ответил Мензун.

– Я вся красивая, – продолжила она, обнажая грудь. – Нравится?

– Нравится.

Он протянул руку и погладил Нишад по груди и шее.

– Ночью я приду к тебе, – продолжила Нишад, придвигаясь ближе к Мензуну. – Мой муж бесплоден. Мои сыновья от покойного мужа. Я хочу ещё детей. Станешь их отцом?

– Приходи, – ответил Мензун.

Они продолжили путь и вскоре подошли к дому родни Акаба. Войдя, Мензун увидел двор, заставленный горшками, вазами и кувшинами. Хозяин был гончаром. Он и его сыновья работали под навесом. Из дома раздавались удары песта по ступе. Видимо, там дробили ячмень на пиво. Увидев гостя, хозяин поздоровался и крикнул, чтобы его приняли, а Нишад поспешила назад, на рынок. Из дома вышла девочка и проводила Мензуна на задний двор, в котором росли несколько плодовых деревьев, и через него в комнату у задней стены. Потом она принесла ему кувшин воды.

– Хорошо ли идёт гончарный промысел? – спросил Мензун.

– Боги милостивы, – ответила девочка. – Отец и братья не жалуются.

Девочка оставила Мензуна одного, и он лёг на ковёр, подложив под голову своё одеяло и закинув руки за голову. Два месяца назад он вышел из Садуба, рассчитывая к этому времени уже дойти до Ерины. Каждый раз его что-то задерживало, как только что задержали разбойники и приглашение Акаба. Сегодня он должен был позволить хозяевам отплатить ему гостеприимством за помощь с разбойниками, но завтра нужно было пускаться в путь. Закрыв глаза, он услышал стрёкот кузнечиков и шум ветра – два звука, которые навсегда врезались в его память. Ему пришлось встряхнуть головой и снова открыть глаза, чтобы прогнать воспоминания.

Ближе к вечеру вернулись сначала Ямех и Каут, а потом и их родители. Хозяин дома с сыновьями тоже закончили работу, и его жена и старшие дочери подали для всех ужин: пресные ячменные лепёшки, варёные бобы, жареную рыбу и фрукты с деревьев в саду. Хурма и мандарины только начали созревать, но инжир был хорош. Мензун ел, задумавшись о своём, но все хотели услышать о его жизни и странствиях, и, в конце концов, пришлось отвечать на вопросы.

– Как случилось, что ты оставил путь наёмника и пошёл по пути жреца? – спросил хозяин, которого звали Зернаг.

– После моего последнего боя я понял, что боги хотят этого, – ответил Мензун.

В его ушах снова зазвучали стрёкот кузнечиков и шум ветра, и он почувствовал запах сухих трав. Он начал рассказывать, и воспоминания нахлынули и заставили его забыть о настоящем.

***

Войско стояло, а вернее разлеглось за окраиной города, у подножия холма, на котором он раскинулся. Наёмники, Мензун среди них, ждали, сидя и лёжа на земле, в подсыхающей высокой траве. Для них это должна была быть просто ещё одна стычка. Городское ополчение нервно топталось на обоих флангах, перепуганное не на шутку. У подножия холма, на равнине, расстилалось убранное ячменное поле, а за ним начинался редкий лес, который продолжался дальше вниз по долине. Оттуда вот-вот должны были прийти враги. Прибежал посыльный и прокричал:

– Градоначальник напоминает, что вы обещали храбро сражаться, чтобы получить дополнительную плату. Они скоро появятся. Приготовьтесь!

– Передай градоначальнику, достойнейший, что мы готовы и про обещание помним, – ответил командир наёмников Нерса, не пошевельнувшись и даже не открыв глаз.

Тот помялся на месте, не зная, что сказать, махнул рукой и убежал обратно.

– Идут, – заметил кто-то из наёмников.

Мензун присел и открыл глаза. Из леса за полем показался авангард вражеского войска. Выйдя на опушку, они остановились, дожидаясь остальных. Постепенно они все построились, и оттуда послышались крики с оскорблениями в адрес защитников города.

– Много, – обеспокоенно обронил тот же наёмник, что первым заметил врага.

– Многовато, но не слишком, – ответил Мензун.

– Много, – повторил тот, с досадой качая головой.

Снова прибежал посыльный.

– Что нам и вам делать? – спросил он. – Вы нападёте на них?

– Я пойду с тобой, – спокойно ответил командир.

Он поднялся, потянулся, разминая руки и ноги, и последовал за посыльным.

– Самое трудное – это объяснить им, что мы ничего не собираемся делать, – усмехнулся им вслед Мензун.

Наёмники вокруг, кто слышал его, усмехнулись, но никто не засмеялся. Они продолжали лежать в траве, кто на спине, а кто на боку, подперев голову рукой и поглядывая вниз, на потрясавших оружием и кричащих врагов. Командир пришёл назад и тоже лёг. Задние ряды увидели, что другой посыльный побежал наверх в город. Через некоторое время оттуда пришли с кувшинами воды несколько горожан и напоили наёмников и ополченцев. Это вызвало у врагов целый шквал ругани. Они целый день шли по жаре и страдали от жажды.

– Командир знает, что делать, – заметил кто-то. – Атаковать значит попасть в засаду на опушке леса. Ждать здесь значит победить.

Увидев, что водоносы возвращаются в город, враги пришли в возбуждение. Их командир послал гонцов на фланги с командами. В этот момент наёмники встали с земли и построились. Уже двинувшееся вперёд войско врагов приостановилось, и возникла давка. На их глазах численность защитников города увеличилась в полтора раза. Их командир продолжал гнать войско вперёд, и им пришлось вступить на убранное ячменное поле. Тут их бег замедлился ещё больше, потому что стерня колола им ноги. Спотыкаясь, они продолжали двигаться вперёд.

– Пращники! – прокричал Нерса.

Те привычным движением достали из-за пазухи по камню, вложили их в пращи, сделали взмах, и в наступающих полетел град камней. Было видно, что попадали далеко не каждым камнем, но вопли тех, в кого попали, и стук падающих камней деморализовали нападающих.

– Ещё раз! – крикнул Нерса.

Второй град камней полетел вперёд. На земле позади нападающих остались лежать несколько воинов. Некоторые захромали, а у иных по лицам и одежде потекли ручейки крови.

– Много, – повторил кто-то сзади Мензуна.

Слева от него стоял его друг Рекин, а справа другой друг Ладаш. Они давно уже сражались втроём, плечом к плечу. Тот день не должен был ничем отличаться от остальных. То же ожидание, тот же бой, та же обильная еда и выпивка после боя.

– Копья! – раздался крик командира.

Все и Мензун поставили копья к плечу, поплевали на ладонь, и взяли копья наперевес. Нападающие были уже в каких-то пятидесяти метрах.

– В бой! – прорычал командир, взмахнув рукой.

Наёмники бросились вперёд, вызвав замешательство у нападавших, которые теперь бежали вверх по склону. Многие из них едва переводили дыхание, когда строй наёмников врезался в них. Свежие, отдохнувшие наёмники сбили атаку, и она захлебнулась. Мензун одного за другим пронзил копьём двоих. За этим он отбил копья третьего и четвёртого и притормозил, поняв, что выбился вперёд из строя. Его догнали Рекин и Ладаш, каждый с окровавленным наконечником копья. И в этот момент произошло что-то не поддающееся никакому осмыслению. Мензун был в отличной форме, полон сил и спокоен, но когда на него бросился враг с дубиной, и он собирался ударить его копьём, его мышцы вдруг окаменели, и по ним пробежала судорога, направляя копьё совсем не туда, куда он целился. Удар дубины, от которого он кое-как постарался увернуться, пришёлся ему в скулу. Мензун потерял сознание и повалился на землю, как мешок с зерном.

Очнулся Мензун от того, что его несли под руки два друга. Голова кружилась и в глазах всё расплывалось. Он попытался что-то сказать, но издал лишь стон от боли в лице, пронзившей его, когда он попытался открыть рот.

– Молчи, друг, – услышал он сквозь гудение в голове далёкий голос Рекина. – Тебе зубы выбили. Терпи! В храме тебе помогут.

– Аеа? – спросил Мензун.

– Что? – переспросил Рекин.

– Он спрашивает, победа ли, – хмыкнул неразговорчивый Ладаш.

– А, да, конечно, как могло быть иначе? – воскликнул Рекин. – Ополчение чуть было не дрогнуло, но мы перегруппировались и отбили. Градоначальник хотел преследовать, но командир удержал его. Враги послали запасные силы в обход, и тут пригодилась наша засада.

Они довели Мензуна до храма, где уже сидели и лежали несколько наёмников и немало горожан из ополчения. Над одним склонился жрец и, судя по движениям и звукам, доносившимся оттуда, зашивал рану. Друзья помогли Мензуну лечь и положили ему под голову свёрнутое одеяло. Спустя какое-то время к нему подошёл тот самый жрец.

– Что с ним? – почти равнодушно спросил он.

– Получил удар дубиной в лицо, – ответил Рекин.

– И всё? – переспросил жрец.

– Всё.

– Будет жить, – ответил жрец и уже собирался уходить, когда Ладаш удержал его за руку.

Жрец взглянул Ладашу в глаза, и тот тут же отпустил его, но всё равно продолжил преграждать ему путь.

– Он наш друг, ему больно, и ему нужно помочь, – тихо сказал Ладаш.

– Он и мне друг, раз сражался за наш город, – так же равнодушно ответил жрец. – Однако, я ничем не могу ему помочь. Только время залечит его раны.

– Он голоден, но не может есть, – взмолился Ладаш.

– С этим я ему помогу, – смягчился жрец, снова глядя тому в глаза.

Ладаш отошёл в сторону, и жрец ушёл вглубь храма. Вернулся он с младшим жрецом, указал на Мензуна и занялся другими ранеными. Младший жрец тотчас же куда-то ушёл. Потом он пришёл назад с кувшином и несколькими стеблями тростника. Вернулся старший жрец, взял тростник, выломал из него самое длинное колено и велел друзьям посадить Мензуна. Потом он вставил колено тростника между его губ и поднёс к его другому концу кувшин, в котором оказалось молоко. Мензун немного отпил и выплюнул тростник.

– Иа, – простонал он.

– Что он хочет? – удивился жрец.

– Пива, – ответил Ладаш.

– Позже. Пока никакого пива он не получит. Пусть выпьет весь этот кувшин. Потом посмотрим.

Мензун провёл в храме неделю. Его раны постепенно заживали, и он смог двигать челюстью и даже есть сам. Он исхудал и потерял терпение, но жрец был неумолим: молоко, кусочки лепёшки и мягкая рыба были его пищей первое время. Когда он заговорил, ему было позволено выпить кувшин пива и даже поесть баранины. Друзья сидели и смотрели, как он ест.

– Что на тебя нашло? – спросил Рекин. – Я смотрел, как ты бросился на врага, но не стал вонзать в него копьё, и я не мог поверить собственным глазам. Я сам столкнулся сразу с двумя и не смог тебе помочь.

– Богам было угодно, чтобы я не смог нанести тот удар, – ответил Мензун. – Меня сковала судорога, и я не мог пошевелиться.

Слыша это, жрец подошёл и велел ему лечь лицом вниз. Он встал на колени рядом с Мензуном и медленно провёл руками вдоль его позвоночника, от самого затылка и до крестца, медленно ощупывая каждый позвонок указательным и средним пальцами.

– Твой спинной хребет здоров, – сказал он. – Случившееся с тобой можно объяснить только так, как уже сделал ты: так было угодно богам.

– Какой бог главный в этом городе? – спросил Мензун.

– Здесь повелевает бог Семуш. Он покровитель путешественников, торговцев и воинов – всех, кто покидает дом и подвергает себя опасности.

– Значит, я посвящу жизнь Семушу, – сказал Мензун.

Простившись с друзьями, которые пошли догонять наёмников, Мензун остался служить в храме Семуша и постепенно преуспел в пении и сочинении гимнов и молитв. Так он прожил пять лет, по истечении которых ему было видение наяву. Жрец выслушал Мензуна и сказал, что это означает, что тот должен отправиться в город, где люди живут под землёй, и взять с собой слово Семуша. Так Мензун оказался в гостях у семей гончаров и торговцев.

***

Когда все насытились, и дочери Зернага принесли бубен и флейту из кости журавля, все принялись просить Мензуна спеть его гимны. Он послал одну из них принести его ларец и вынул из него свёрнутые шкуры. Выбрав одну, он развернул её и напел им мелодию. Когда они разучили её, он запел.

В небесных чертогах, могучий и властный,

На троне своём восседает Семуш.

Однажды с вопросом взгляд нежный и страстный

К прекрасной Ерай обратил её муж.

«Скажи мне, богиня всего, что под небом,

Что в жертву сегодня приносят богам?

Почтут ли нас мёдом и мясом, и хлебом?

Когда же взовьются дымы к облакам?»

По правую руку от трона Семуша

На троне своём восседает Ерай.

Внимает она речи бога и мужа,

Что просит её: «Поскорей отвечай!»

«Супруг мой великий, стихий повелитель,

На тверди небесной чертоги твои,

И первый луч солнца на нашу обитель

Упал, но пока не коснулся земли.

Внизу, на земле ещё ночь распростёрла

Покров свой везде, кроме горных вершин.

Лишь утро придёт, и из каждого горла

Хвала прозвучит тебе, мой властелин.

Как только проснутся все смертные души,

И в храмы придут и дары принесут,

И время молитвы никто не нарушит,

Священный огонь в алтарях разожгут».

Вот взгляд благосклонный Семуш обращает

К земле, где лишь только заря занялась.

Следит, как их свет ото сна пробуждает

И слышит, как песнь из их уст полилась:

«Мы славим Семуша, над миром владыку!

Возносим хвалу мы прекрасной Ерай!

С надеждой мы взгляд обращаем к их лику.

Скорее огонь в алтаре разжигай!»

Допев, Мензун взял обеими руками кувшин с пивом, отхлебнул из него несколько больших глотков и поднял глаза. Все были в восторге, а помимо хозяина, во дворике находились и несколько незнакомцев. Тот представил их как своих соседей. Они услышали музыку и пение и пришли послушать. Так слух о странствующем жреце начал распространяться по кварталу, а затем и по городу.

Ночью, когда все легли спать, Мензун услышал тихие шаги по дворику, и чья-то тень заслонила тусклый свет луны за циновкой на двери. Через неё проскользнул чей-то силуэт, и шаги остановились у ложа Мензуна.

– Я пришла, мой господин, – тихо сказала Нишад, сбрасывая с себя одеяло, в которое была завёрнута с головы до ног.

Она присела на корточки, нащупала Мензуна в темноте и легла на него. Он обнял её и погладил её по спине, а она нашла в темноте его губы и припала к ним в поцелуе. Когда, полчаса спустя, они лежали рядом, обнявшись, Нишад прошептала ему на ухо: «Мне пора возвращаться, но я совершенно мокрая. Ты тоже».

Мензун молча погладил её по бедру, которое она положила поверх его бёдер.

– Если у нас будет ребёнок, я хочу, чтобы он был таким, как ты, – продолжила она. – Нечего ему или ей оставаться здесь. Нужно искать лучшей доли.

– Нельзя знать заранее, какая доля лучшая, – тихо ответил Мензун. – Как бы ни рассчитывали мы, боги всегда решают по-своему. Им с неба виднее, как мы должны поступать.

– Боги ли? – Мензун почувствовал, что Нишад улыбнулась. – Кто-то решает, но кто это? Ты же сам понимаешь, что заранее знать нельзя.

Мензун насторожился, но постарался не подать об этом вида. Такой разговор был не по плечу простой крестьянке. В его голову закрались сомнения, подтвердить или опровергнуть которые он пока не мог, да и не очень хотел. Полежав с ним ещё немного, Нишад приподнялась, заложила за ухо прядь волос и снова поцеловала его.

– Прощай, – сказала она. – Мне было хорошо с тобой, но об этом у меня останутся лишь воспоминания.

– Прощай, – ответил Мензун.

Завернувшись в одеяло, Нишад выскользнула за дверь, и чуткий слух Мензуна уловил удаляющиеся шаги её босых ног по земле двора и по глиняному полу дома. Он закрыл глаза, накрылся одеялом с головой и уснул. Поутру, сразу после завтрака, к Зернагу пришёл посыльный с двумя стражниками и передал приглашение для Мензуна посетить градоначальника. Мензун опоясался мечом, завернулся в своё одеяло и последовал за посыльным. Они поднялись в более богатый квартал, где напротив храма местному богу стоял дом градоначальника. Мензуна ввели во внутренний двор, и посыльный приблизился к своему господину, принимавшему просителей.

Услышав про приход Мензуна, градоначальник объявил, что приём закончен, и просители разошлись, уведя с собой коз и овец и унеся корзины с овощами. Там, где они ожидали, остались лишь несколько кучек навоза, которые служитель тут же смёл и унёс в сад позади дома. Мензун приблизился и поклонился. Градоначальник когда-то был воином. Его крепкое сложение и шрам от стрелы или камня, когда-то скользнувшего по его виску, говорили об участии в сражениях.

– И тебе почёт, жрец, – ответил он. – В городе ходит слух, что ты говоришь пророчества. Ты знал, что разбойники погибнут, и они погибли. Мне хотелось бы тоже получить от тебя совет.

– Если будет угодно богам, то мой язык скажет то, в чём ты нуждаешься, – сказал Мензун. – В чём состоит твоё пожелание?

Градоначальник встал со своего плетёного кресла и пригласил Мензуна следовать за собой. Они прошли во внутренний двор и сели в тени плодовых деревьев.

– Говорят, ты из Шумера, но имя у тебя совсем не шумерское, – сказал градоначальник, усмехаясь. – У них смешные имена: Шустараза, Расмашуза, и всё такое. Тебя же зовут Мензун. Это имя народа из холодных степей на севере. Так это правда, что ты пришёл из Шумера?

– Да, я родом из степи на север от двух морей, – подтвердил Мензун. – Наёмники, к которым я примкнул в юности, постепенно шли на юг и на восток, нанимаясь к тем, кто хорошо платили. Так мы все добрались до самого Шумера. А сейчас я готов выслушать тебя, достойнейший.

– И ты вовсе не шпион с юга, от моря, где живут злые и яростные племена?

– Во мне сейчас нет ни зла, ни ярости, – спокойно ответил Мензун. – Я посвятил жизнь служению богу Семушу и провёл последние пять лет за сочинением и исполнением гимнов, а также перенял у его жрецов искусство врачевания. Даже когда прежде я был воином, сражался я всегда, лишь чтобы защитить жителей городов и посёлков от нашествий врагов.

Казалось, это удовлетворило градоначальника и успокоило его подозрения.

– Ходят слухи, что приближается войско с юга, – начал градоначальник, взвешивая каждое слово. – Они уже разграбили два города в неделе с небольшим пути на юг. Остановятся ли они, удовлетворившись добычей, или продолжат путь на север? Вот что мне хотелось бы знать. А ещё больше мне бы хотелось знать, как защитить город, если они придут.

– Они придут, – зачем-то сказал Мензун.

Он сам не отдавал себе отчёта, почему эти слова сорвались с его языка, и сразу пожалел об этом, но сделать ничего не мог. Их произнёс словно чужой голос в его голове.

– Значит, ты уверен в этом? – вздохнул градоначальник. – Жаль. Мне бы не хотелось снова видеть войну, раненых, убитых, и осиротевших.

– Горожане считают тебя, Разек, хорошим правителем, – продолжил Мензун уже сам, по ходу дела изобретая, как исправить положение. – Созови их на площадь, убеди их сложиться на оплату наёмников, и отправь гонца в Шумер. Там, на востоке, всегда путешествуют ватаги наёмников, готовые к битве за хорошую плату. Когда-то давно я принадлежал к одной из них. А если на ваш призыв откликнётся командир наёмников Нерса, то ты можешь быть уверен в победе, как в том, что над нами небо и в нём светит Солнце.

– Недели две уйдёт у гонца добраться до Шумера. Ещё несколько дней найти и нанять наёмников. Две недели на путь обратно. Лишь через месяц они могут оказаться здесь. А враг уже в неделе пути.

– Если они только что взяли уже второй город, то они не смогут двигаться дальше не меньше двух-трёх недель. Им нужно дать время зажить ранам и срастись сломанным костям. А ещё они будут праздновать и предаваться развлечениям, и голова у них будет кружиться от пива и вина. У тебя есть месяц. Это я тебе твёрдо обещаю. Помимо этого, если бы ты нашёл расторопного и хитрого человека, который был бы достаточно храбр, чтобы отправиться туда и распустить слух, что он бежал от заразной болезни в твоём городе, то это задержит их ещё дольше, а может и вовсе заставить их развернуться и отправиться восвояси. Хотя, в этом случае, они вполне могут вернуться года через три, чтобы разграбить ослабевший, по их мнению, город, или когда до них дойдёт молва, что заразы не было.

Градоначальник задумался. Мензун говорил дело – это было ясно любому. Нужно было действовать, и градоначальник решил не откладывать дело в долгий ящик. Рядом стояли помощники, и он хотел обернуть дело так, чтобы если что-то пойдёт наперекосяк, можно было бы свалить вину на Мензуна. Мензун тоже прекрасно понимал это, и по его взгляду градоначальник видел, что его собеседник далеко не прост.

– Наверное, ты, достойнейший, полагаешь, что следует вызвать самых быстрых и надёжных посыльных и отправить их в Шумер, – вкрадчиво предположил Мензун. – А затем, я бы на твоём месте послал стражников в известные им прибежища воров и разбойников, чтобы они поймали нескольких и привели их к тебе. Из их числа можно будет выбрать такого отчаянного, который согласится пойти на юг и сделать то, что ты ему прикажешь, а иначе ему больше никогда не будет позволено вернуться в Удай.

– Что посоветуешь ты, Фамер? – спросил вместо ответа Разек, обратившись к старшему помощнику.

– Наш гость говорит дело, – ответил тот. – Разбойники всегда худые от голода, а их тело покрыто шрамами, чирьями и язвами, и им будет несложно убедить врагов, что в городе распространилась зараза.

– Разведём золу в кипятке и будем поливать им на язвы дня два, чтобы они стали больше и выглядели страшнее, – добавил Мензун. – И пообещаем им, что по возвращении их бесплатно вылечат жрецы в храме.

– А если все воры здоровы? – уточнил Разек. – Что тогда делать?

– Прижжём их в нескольких местах углями, – тут же нашёлся Мензун. – Никто не отличит ожоги от язв, а в награду пообещаем им позволить жить, как честные люди.

– А ты хитёр и опытен, – заметил Разек. – Почему ты выбрал путь жреца, а не службу?

– Так решили великие боги, – скромно ответил Мензун. – Когда боги велят, выбора не остаётся, и сделать ничего против их воли нельзя.

– Тогда решено, – хлопнул в ладоши Разек. – Ты, Фамер, и ты, Тафис, вызовите главного стражника, и я поручу ему то, что мы решили. Только ни словом не обмолвитесь об этом никому, кто не посвящён в тайну! От этого зависит, выживем ли все мы в этом городе!

Пришёл старший стражник, такой же крепкий и сухощавый мужчина, украшенный несколькими шрамами и только с половинкой левого уха. Он оценивающе взглянул на Мензуна, которого Разек представил ему, как жреца, проходящего через город по пути в Ерину. Выслушав приказ Разека, тот кивнул и молча удалился. Через три четверти часа пары стражников начали приводить во дворик оборванцев разбойничьего вида. Среди них Мензун сразу узнал беглеца, выжившего в нападении на Акаба и его семью.

– Вот этот подойдёт, – усмехнулся Мензун, указывая на парня. – Он как раз весь в коростах и язвах.

– Что? Зачем это? – заволновался разбойник. – Чего вам от меня надо? Я просто несчастный нищий, едва сводящий концы с концами. Я ни в чём не виноват.

– Если будешь вести себя, как от тебя требует достойнейший градоначальник, то твоя жизнь станет гораздо лучше, и ты даже сможешь позволить себе дом и жену, – продолжил Мензун, обернувшись к Разеку.

Тот едва заметно кивнул. Мензун делал за него всё, не спрашивая оплаты и не ожидая благодарности. Разека это совершенно устраивало и радовало. Тем временем, даже недалёкий разбойник начал понимать, куда дует ветер. Если бы Мензун донёс на него, его бы тут же побили палками и выгнали из города, подразумевая, что он пережил бы наказание.

– О, достойнейший, конечно же, я буду рад услужить, особенно, если за это полагается награда! – сменил он тон.

– И я! И я тоже! – заголосили остальные, но их не слушали, и стражники кулаками и дубинками заставили их замолчать.

– Подведите его поближе, хочу посмотреть на него как следует, – велел Разек.

Стражники подтолкнули парня вперёд и заставили опуститься на колени.

– А ты расторопный? Держать язык за зубами умеешь? Запомнишь приказ, если я дам его тебе? – спросил Разек угрожающе.

– Да, о достойнейший, – залепетал разбойник. – Мне дружки доверяли… Друзья, я хотел сказать.

– Он достаточно расторопный, о чём свидетельствуют крепкие икры и мозоли на его пятках, – добавил Мензун. – Быстро бегать и далеко ходить ему не привыкать.

Разбойник тем временем про себя прославлял богов за то, что они не велели Мензуну донести о его подвигах.

– Доблестные стражники, выгоните остальных прочь, – велел Разек. – Хотя, подождите! Ты, жрец, уверен, что нужен лишь один? Разве это надёжно?

– Ты прав, о достойнейший, – так же вкрадчиво ответил Мензун, делая неопределённый жест в сторону разбойника. – Если бы у нас была возможность выбирать, то лучше было бы отправить двоих, чтобы каждый следил за другим, но положение не терпит отлагательства, и придётся принять на службу того, кто доступен и маломальски подходит.

– Всё, прогоните остальных, – кивнул стражникам Разек.

Когда остался лишь один, Мензун обратился к нему: «Как твоё имя, о ты, вернувшийся на прямой путь?»

– Имя? – ошарашено переспросил разбойник. – Моё имя? У меня нет имени. Меня кличут Шустрым.

– Ладно, Шустрый, позже ты выберешь себе достойное имя, но чтобы добиться этого, ты должен будешь временно отправиться в город…

Мензун повернулся к градоначальнику и спросил: «Как называется тот город, куда следует отправиться Шустрому?»

– Город Бур, – уточнил Разек.

– Да, ты пойдёшь в Бур под видом беженца из Удая и распространишь в Буре слух, что Удай поразила зараза, вода в колодцах стала горькой, и люди и скот умирают в домах и на улицах.

– Но разве мне поверят? – пролепетал Шустрый.

– Тебе придётся постараться, чтобы поверили, – очень убедительно ответил Мензун. – А так же придётся потерпеть пару дней, пока нам придётся разбередить твои язвы. Зато награда будет того стоить.

Разбойника посадили в яму, пообещав ему награду, и тот согласился терпеть и делать всё, что ему скажут. Градоначальник был явно доволен, хотя и по-прежнему встревожен. Пришли гонцы. Мензун ушёл с главной роли и лишь слушал, как градоначальник даёт им указания. Лишь когда тот закончил и взглянул на Мензуна, спрашивая совета, тот в простых выражениях подсказал парням, как лучше вести разговор с командирами наёмников, и как узнать его старого боевого товарища и его ватагу. Когда гонцы ушли собираться в дорогу, Разек приказал подать обед и пригласил Мензуна разделить с собой трапезу.

– Расскажи мне про Шумер, – сказал Разек, когда они покончили с жареной бараниной с ячменной кашей.

– Я недолго там прожил, – ответил Мензун. – Пять лет назад наша ватага пришла в Шумер с севера и нанялась к градоначальнику Садуба. В том бою я был ранен, что заставило меня посвятить жизнь Семушу, покровителю Садуба, и остаться служить в его храме. Все эти пять лет я почти только учился у главного жреца врачеванию, помогал лечить больных, и, конечно же, пел гимны Семушу и сочинял их по мере способностей.

– Неужели ты не познакомился там с зажиточными земледельцами, торговцами и ремесленниками? – поинтересовался Разек. – Меня прельщает возможность узнать у тебя про них, чтобы наш город мог привлечь торговцев их товарами.

– Рад бы помочь, но могу лишь упомянуть несколько имён состоятельных горожан и жителей окрестностей, детям которых я вправлял вывихи, зашивал порезы, и помогал их жёнам и служанкам родить детей.

Мензун рассказал некоторые подробности о жителях Садуба, которые были не слишком значительные, но всё же заинтересовали Разека. Тот чувствовал, что ничем не может заинтересовать Мензуна в ответ, и что тот не торопится выкладывать всё, что знает. Поделать с этим Разек ничего не мог и довольствовался услышанным.

– С твоих слов я понял, что ты торопишься в Ерину и уже собирался уходить, – продолжил Разек. – Как человек опытный и дальновидный, ты был бы мне очень полезен в течение, по меньшей мере, ближайшего месяца. Что может склонить тебя задержаться в Удае?

Мензун взглянул градоначальнику в глаза и задумался, но потом улыбнулся и ответил: «Достаточно этой твоей просьбы. Я останусь, потому что уверен, что этого хотят боги. Они задерживают меня на пути туда уже не первый раз».

– Конечно же, ты будешь желанным гостем в моём доме, – продолжил Разек.

– Как жрец, я нуждаюсь в немногом: миска бобов, ячменная лепёшка, кувшин молока или пива – это всё, что требуется для поддержания моего тела и духа, – улыбнулся Мензун. – Если ты, достойнейший, так добр, что готов принять меня в своём доме, то я почту за честь принять твоё гостеприимство, но прошу не обижаться на меня за то, что проведу ближайшие несколько дней в гостях у гончара Зернага, чтобы позволить Акабу отплатить мне за небольшую помощь в пути.

Разек задумался над последними словами Мензуна, и пристально посмотрел на него: «Не поэтому ли ты разговаривал с Шустрым, как будто вы уже встречались?»

– Теперь, когда ты принял решение по его поводу, я могу со спокойной совестью поведать о нападении на Акаба и его семью. Шустрый был с теми двумя, кто остались лежать на земле после нападения. Я пожалел его и оставил в живых, а сегодня я пожалел его снова и дал ему возможность изменить его жизнь к лучшему. Вино, так было угодно богам.

– Мне следовало бы сурово наказать его, но раз ты так поступил, то, наверное, так будет лучше, – дипломатично ответил Разек. – И раз так случилось, выходит, богам действительно так было угодно. Мне претит доверять судьбу всех горожан самому жалкому и трусливому из самых никчёмных разбойников, но ты очень убедительно советуешь мне так поступить.

На самом деле Мензун был столь же мало уверен в Шустром и скорее предпочёл бы, чтобы тот так и остался в яме навсегда, но ему почему-то казалась хорошей затея послать того в Бур. Ему не давала покоя мысль о том, что случится, если жалкий червь проговорится об истинном положении дел, но, в то же время, другая половина его внутреннего “я” напоминала о том, что ему, собственно, должно было быть всё равно, чем закончится для жителей Удая возможное вторжение.

Проведя ещё два дня в гостях у Зернага, Мензун поблагодарил всех за гостеприимство и пришёл в дом градоначальника. Его поселили в удобной комнате с льняными занавесями на окнах и двери и с настоящей деревянной кроватью. Слуги Разека предоставили ему всё необходимое и в полдень пригласили снова разделить трапезу со своим господином.

– Кажется, пора отправлять Шустрого в Бур, – заметил Разек, поприветствовав гостя.

– Истинно так, – ответил Мензун. – Нам следует напутствовать его в дорогу и убедиться в том, что он понял и запомнил приказы.

– Тогда после этого прекрасного обеда вызовем стражу и приступим к этому безотлагательно. Если мы дадим ему в дорогу какие-то ценности, то он может обмануть нас и вместо этого отправиться пить и гулять. Что нам делать?

– Дадим ему самой простой еды и дешёвое, но неплохое копьё, чтобы он мог наловить рыбы в ручьях, – посоветовал Мензун. – Так он вернее доберётся до Бура.

Узнав Мензуна получше, Разек оставил подозрительность и принялся рассказывать о том, как его отец и отец его отца служили стражниками, а сам он стал градоначальником, победив с ополчением целую ватагу разбойников, решивших однажды напасть на город. В той схватке его ударили копьём, и он едва увернулся, получив лишь порез. Ещё ему сломали две пястные кости ударом дубины, и его рука никогда не стала прежней. Они с Мензуном легко понимали друг друга и проговорили о сражениях и приключениях целый час, по окончании которого Разек хлопнул себя по колену и сказал: «Мне приятна наша беседа, но надо заняться и менее приятными, но необходимыми делами. Пора наставить разбойника на правильный путь, во всех смыслах».

Шустрый кивал и божился, что всё понимает и всё сделает. Было трудно составить мнение, правда ли это, или он просто мечтает поскорее сбежать, но когда Мензун заставил его всё пересказать, парень всё же довольно складно повторил все указания.

– Когда ты придёшь в Бур, ты застанешь там войско, которое взяло его и разграбило, – продолжил Разек. – Они станут расспрашивать тебя про Удай и будут всячески угрожать тебе, чтобы ты говорил правду. Ты всегда должен стоять на своём и твердить, что кара богов пала на Удай за то, что мы не возносили им достойные жертвы из-за плохого урожая.

Шустрый продолжал подобострастно кивать.

– Ты понимаешь, что выполнив этот приказ, ты получишь в руки самое драгоценное: твою новую жизнь, с которой ты сможешь поступать, как захочешь, и тебе больше не придётся грабить прохожих и прятаться от стражников? – сурово спросил Мензун под конец.

– Точно, повелитель, понимаю, – клялся Шустрый. – Куда бы я ни сбежал, меня ждёт всё та же жалкая участь, а вернувшись сюда, я стану горожанином.

– Тогда иди и помни, что чем убедительнее ты распустишь слух о заразе, тем вероятнее город останется стоять, а значит, и награда будет ждать тебя. Из Бура ни в коем случае не возвращайся обратно в Удай, а сначала сделай вид, что хочешь бежать как можно дальше на юг, и скройся в холмах, чтобы переждать, пока войско не вернётся в свои земли.

– Всё сделаю, как приказал градоначальник, – обещал Шустрый.

Его отправили восвояси и проследили, чтобы ему выдали копьё и ячменя с бобами в дорогу, а он действительно ушёл через холмы на юг. Теперь всем в городе, включая Мензуна, оставалось лишь готовиться к штурму и ждать, случится ли он. Позже вечером Мензун сходил к Зерагу и присел перекинуться с Акабом парой слов.

– Сколько ещё ты с семьёй собираешься гостить у свояка? – спросил он.

– Почти всё распродано, – ответил Акаб. – Завтра мы уже уходим.

– Хорошо, – сказал Мензун. – А в следующий раз, когда намереваетесь прийти?

– Недели две проведём дома, позаботимся о хозяйстве, и снова сюда, опять с товаром.

– А вы сможете вернуться сразу только раз, а потом прожить до зимы, если больше не придёте в город торговать? – спросил Мензун.

– Зачем это? – удивился Акаб.

– Могут прийти враги с юга и взять город штурмом. Как друзьям, я тайно говорю это тебе, но это только для твоих ушей, даже не для твоей жены, сыновей, и свояка с семьёй. Они горожане, и их долг защищать город, а вы из деревни за холмами, и такой обязанности у вас нет.

– Но сыновья посчитают себя и меня последними трусами, если мы не останемся, – горячо возразил Акаб и уже тише спросил: – Так вот зачем градоначальник пригласил тебя в свой дом. Теперь я понимаю.

Мензун взял его за локоть: «Это не шутки. Те враги разграбили уже два города на юге. Если они придут, дела плохи. Уходи и пережди вторжение в своём доме. С вами тремя или без вас, разница невелика, а, выжив, вы поможете горожанам едой даже в худшем случае. Кто принесёт им ячменя, если не вы, сейчас, перед штурмом, и потом, когда враги уйдут?»

Последнее соображение заставило Акаба призадуматься. Он почесал в затылке и согласился поступить, как велел Мензун, и хранить в тайне разговор. Мензун не слишком полагался на это, но ничего не сказал и вернулся в дом Разека. За ужином с градоначальником он спросил: «Что ты, достойнейший, знаешь о наступающем войске?»

– Увы, немногое, – ответил тот. – Знаю лишь, что им сопутствует удача, и что их ведёт полководец огромного роста и могучего телосложения, но это лишь слухи.

– Громадный сил… – пробормотал Мензун. – Что-то я слыхал от наёмников про такого военачальника, но совсем не здесь, и даже не близко и не недавно, а напротив, очень далеко и давно.

– Ты пугаешь меня, Мензун, – усмехнулся Разек. – Уж не демон ли он?

– О, прости, достойнейший, – спохватился тот. – У меня и в мыслях не было. Наверняка на свете немало мужей высокого роста и крепкого телосложения, и война притягивает таких, как навоз притягивает мух.

– Мне по душе твоё отношение к войне, – заметил Разек. – Когда я узнал, что ты бывший наёмник, я опасался, что у тебя воинственный нрав, но теперь я вижу, что ты гораздо мудрее, и это радует меня.

– Кажется, я понимаю тебя, – ответил Мензун. – Ты, должно быть, тревожился, не захочу ли я взяться за старое и не дам ли тебе такие советы, которые вернее приведут меня на поле битвы.

– Именно, друг, – признался Разек.

– Повинуясь воле богов, пустился я в путь из Шумера, – продолжил Мензун. – Жрец храма Семуша истолковал моё видение, как указание скорее принести гимны Семуша в Ерину. Однако обстоятельства непреодолимой силы задержали меня ровно настолько, чтобы у тебя со мной состоялись эти разговоры, и чтобы судьба горожан Удая затронула меня. Я не смею ослушаться воли Семуша, Ерай, и других богов.

– Мне было бы больше по душе, если бы их судьба волновала тебя самого, но требовать этого от другого человека самому невозможно. Достаточно хорошо то, что движет тобой, друг.

Проснувшись рано утром, Мензун тщательно осмотрел своё копьё, особенно древко у наконечника и его обмотку из расщеплённой лозы. Он вышел во двор и всё время до завтрака тренировался с копьём под деревьями. Его за этим застал слуга градоначальника и некоторое время молча и с восхищением следил за твёрдыми стойками и быстрыми ударами, со свистом разрезавшими воздух. Потом он почтительно приблизился и пригласил Мензуна на трапезу.

– Ты тоже бывший воин? – спросил Мензун.

– Убас моё имя, господин, – откликнулся слуга. – Я служил в страже под началом отца достойного Разека. Потом мне пробили плечо копьём, и с тех пор я служу в его доме.

– Значит, ты должен неплохо знать город и прилегающие земли, – улыбнулся Мензун.

– Действительно, я знаю их, как свои четыре пальца, – усмехнулся в ответ слуга, показывая левую руку, на которой не хватало половины мизинца. – Мне пробили щит копьём в том бою, и от того я пропустил следующий удар. А холмы вокруг и долины за ними я могу описать по памяти наизусть.

– Отлично, – похлопал его по плечу Мензун. – Когда у тебя будет свободная минута и желание, приходи поговорить со мной. Мне нужно знать, откуда и каким путём придёт войско, если оно придёт, и как мы можем затруднить их поход настолько, насколько позволят боги.

– Повинуюсь, господин, – кивнул Убас. – Если это на благо города, то можешь считать мои глаза своими.

После завтрака с градоначальником Мензун спросил: «О, достойнейший, позволишь ли ты занять время твоего слуги Убаса, чтобы я мог расспросить его про земли и тропы к югу от города?»

– Располагай им, – кивнул Разек. – Что именно интересует тебя?

– Ищу способы задержать приход войска с юга насколько возможно.

– Убас хорошо знает те земли, а ещё их хорошо знаю я.

– Но у тебя, достойнейший, есть много забот и хлопот, поэтому я не осмеливаюсь беспокоить тебя такими простыми вопросами.

Разек кивнул и удалился. Мензун и Убас завели разговор о тропах от деревни к деревне, через холмы, о воде, и обо всём, что могло позволить армии пройти или затруднило бы их прохождение. Беседа затянулась, и они должны были прерваться, чтобы продолжить её на следующий день, и ещё потом.

Прошли чуть больше двух недель, и к южным воротам подошёл исхудавший человек в пыльной травяной накидке и такой же набедренной повязке. Он сказал стражникам, что его прислал Шустрый из Бура. Сначала ему не хотели верить, но он подробно описал Шустрого и настаивал, что должен сообщить градоначальнику Разеку важные сведения. Его привели к Разеку, и тот позвал Мензуна.

– Достойнейший, прикажи дать ему пива и лепёшку, – тихонько сказал Мензун, хорошо рассмотрев странника.

Разек кивнул слугам, и вскоре странник уселся на земле перед ним и принялся жадно есть, запивая ячменный хлеб пивом. Поев, он опустился на четвереньки и низко поклонился градоначальнику.

– Кто ты, как тебя зовут, и что ты хочешь мне сообщить? – спросил тот.

– Я Ефир из Бура. Когда-то я был зажиточным ремесленником, мастером столяром, но боги ниспослали на меня беды, и я лишился жены, детей, дома, и всего. С тех пор я прислуживаю за еду каждому, кто согласится нанять меня на день или несколько дней. По ночам я сплю в храме богини Раси, а днём ищу работу по городу или прошу милостыню у храма. После того, как южане взяли и разграбили Бур, работы почти нет, и мне приходится просить милостыню и голодать. Так я встретился с Шустрым, когда он пришёл из Удая. Я видел и слышал, как он рассказывает горожанам про неурожай, гнев богов, и болезни, и как его поймали и допрашивали воины с юга. Когда они оставили его в покое, горожане сжалились над ним и некоторые поделились с ним теми крохами, которые у них ещё остались. Он сел рядом со мной у входа в храм и поделился со мной сухой лепёшкой. Потом он сказал, что если я пойду в Удай и сообщу градоначальнику Разеку, что южане хотят послать туда своих шпионов, то градоначальник щедро вознаградит меня.

– Откуда мне знать, что я могу тебе верить? – спросил Разек. – Как мне знать, что ты сам не шпион?

– Взгляни на меня, повелитель, – возразил Ефир. – На мне нет шрамов от прошлых сражений, руки мои в мозолях от инструментов, и я исхудал за годы нищеты. Я говорю правду.

– Расскажи нам всё, что знаешь о шпионах южан, – попросил Мензун. – Прежде всего, сам ли ты видел, как они отправились в Удай?

– Они вышли из Бура вчетвером, одетые, как крестьяне, но с крепкими посохами и с ножами под одеждой, – начал Ефир. – Они не знают этих земель и пойдут от селения к селению, везде спрашивая дорогу. Я же исходил все эти земли вдоль и поперёк и знаю здесь каждую тропу. Опередив их, я добрался до Удая первым. Им идти ещё два или три дня.

– Достойнейший, прикажи принести Ефиру горсть камешков и сухую ветку, – обратился к Разеку Мензун. – Пусть он покажет и расскажет тебе, где и как будет пролегать путь шпионов.

Слуга принёс искомое, и Ефир встал на колени и принялся чертить по земле, задумываясь и стирая нарисованное. Потом он разложил камни на рисунке и поднял глаза.

– Сначала они пойдут по торговому пути из Бура на север вот до этой деревни, – начал он.

Постепенно Ефир объяснил, где и как, по его мнению, должны будут проходить шпионы, где им придётся заночевать, и откуда они подойдут к Удаю. Выходило, что они могут прийти по любой из двух троп через два дня.

– Нужно послать самых надёжных воинов перехватить их, – тихо сказал Разеку Мензун.

– Сколько справятся с таким приказом? – тихо ответил тот.

– Раз шпионов четверо, то это самые опытные и сильные воины, – рассудил Мензун. – Нужны два отряда по восемь.

– Но у меня нет столько опытных, сильных воинов, – посетовал Разек. – Вернее, есть, но это основа гарнизона. Послав их, а особенно, потеряв любого из них, я оголю и ослаблю город.

Мензуну страшно не хотелось самому участвовать в этой войне. Ему хотелось как можно скорее оказаться в Ерине и забыть обо всех мирских делах в прохладе храма. Всё на свете, казалось, сговорилось помешать этому сбыться. Поэтому он решился и предложил: «Если ты пошлёшь со мной троих своих лучших воинов, то мы справимся».

– Но как ты узнаешь, по какой тропе они придут? – встревожился Разек.

– Я положусь на волю богов и выберу ту, по которой пошёл бы сам, будь я среди тех шпионов.

– Ничего лучше я всё равно предложить не могу, – согласился Разек. – Бери трёх воинов. Выбери их сам из пятерых моих самых лучших.

– Скажи, столяр Ефир из Бура, – обратился к гостю Мензун. – По какой из двух троп шпионы доберутся до Удая раньше?

– Вот по этой, – ткнул веткой в землю Ефир. – Тут есть ручей, где можно напиться, и идти между этих двух холмов легче, чем взбираться вот на этот перевал, где растут лишь колючие кустарники.

– Благодарю тебя. Теперь по милости градоначальника ты можешь воспользоваться его гостеприимством, отдохнуть и подкрепиться с дороги. Будь осторожен и не набрасывайся на еду, раз ты долго голодал.

Разек кивнул помощнику, и тот распорядился, чтобы Ефира поселили в доме градоначальника.

– Призови всех, кто может нести службу в страже, о достойнейший, – посоветовал Мензун, когда Ефир удалился. – Пусть, по крайней мере, один стражник не спускает со странника глаз. Мы не знаем, можно ли ему доверять.

– Но ты собираешься отправиться навстречу шпионам. Я думал, что ты поверил ему.

– Не поверил ни единому слову, но всё, что он сказал, разумно и похоже на истину. Мне придётся считать всё сказанное им правдой, пока мы не узнаем точно.

Мензун видел, что Разек колеблется. На одной чаше весов была безопасность всего города, а на другой жизни трёх его лучших воинов. Себя Мензун в эти размышления не включал. Обдумав всё, Разек вызвал своих людей и представил их Мензуну, который отобрал троих ростом пониже и сложением посуше. Для себя и для них он попросил принести корзины, какие носят торговцы и беженцы, и самые бедные одежды из осоки и ячменной соломы. В корзины они положили дубины, немного еды, и накрыли их циновками. Двое взяли по сухой ветке вместо посоха, и все четверо поспешили на юг, навстречу шпионам, но не раньше, чем Мензун принёс жертвы Семушу, Ерай, и местному богу.

Выйдя из города, Мензун обратился к соратникам:

– Хорошо ли вы знаете тропу, по которой нам предстоит идти?

– Неплохо, – отозвались двое.

– Я хорошо её знаю, потому что мой дядя живёт в деревне чуть в стороне от тропы, – отозвался третий.

– Где лучше всего расположиться, чтобы высматривать идущих нам навстречу? – спросил Мензун.

– Если заночуем в хижине для путников у тропы, то утром поднимемся на холм, с которого далеко просматривается долина за ним, – ответил племянник.

– Вот и отлично, – обрадовался Мензун. – Раз там есть хижина, то мы с ними точно не разминёмся.

Они продолжили путь скорым шагом, чтобы как можно раньше добраться до намеченного места, обсуждая по пути, что говорить и как действовать. Переночевав в хижине, не разводя огня, они принялись взбираться на холм, поёживаясь от ночной прохлады и сырости, и вскоре оказались под оливковыми деревьями на его вершине, с которой тропа дальше спускалась в длинную, пологую и прямую долину.

– Здесь в тени нам и следует ждать, – сказал один из воинов. – Нас им не заметить, а мы издалека увидим, как они идут.

– Ешьте, отдыхайте, лёжа на земле, и пусть один из нас дежурит по два часа, – приказал Мензун. – Я буду дежурить первым.

В его смену никто не появился, как и в следующую, а вот третий часовой окликнул их и указал вниз. Там вдали поднималось небольшое, едва заметное облачко пыли, постепенно приближаясь.

– У кого самое лучшее зрение? – спросил Мензун. – Кого вы видите?

– Несколько человек идут, – неуверенно ответил стражник помоложе. – Очень далеко.

– Они в часе ходьбы, – оценил Мензун. – Нужно перехватить их на равнине, чтобы они не заподозрили засаду. Здесь нам было бы слишком удобно напасть на них, и они будут готовы.

– Разве удобно – это не лучше, чем на равных? – удивился молодой стражник.

– Иногда лучше, но не сейчас. Они самые опытные воины, и нам нужно перехитрить их. Идём!

Взвалив на плечи корзины, все пустились в путь, навстречу опасности. Вскоре стало ясно, что их заметили, потому что встречные путники перестроились, чтобы легче защититься. Мензун издалека замахал им рукой.

– Стойте, путники! Спасайте свою жизнь! Не ходите дальше! – повысил он голос, звучавший слабо и устало.

Встречные остановились и принялись что-то обсуждать. Мензун с соратниками подошли ближе.