Читать книгу DjVu. Свержение. Территория зомби. Империя целаканта. Прогулки по сковородке - Ноэми Норд - Страница 4

Я любила Москву не за Красную площадь —

за прекрасные лица далеких друзей,

за порыв, за стихи, за дыханье свободы,

под крестами дубинок над прахом идей.

За отчаянный зов грустной мысли далекой

о прекрасных мирах за эфиром помех,

и за здравие свеч по стране волоокой,

утонувшей в бравадах балетных утех.

Но заломлены руки толпы и поэта,

и доносов листва – новым жанром – в народ,

где былому «нельзя» и грядущему «вето»

наштампованы гены послушных пород.

Я любила Москву не за Кремль – за начало,

где запретное слово страдало и жгло,

где  оно не умело молчать – не молчало!

Оно толпы  будило и взгляды  влекло.

Я Москву – не за торг от широких ширинок,

а за воздух, пропитанный грустью дождя,

что скрипичным легато со струн паутинок

растекается, недра метро бередя

и летящие вдаль поезда и перроны.

Я любила Москву не за ритм на бегу —

за уменье подняться, шагнуть —

 пусть сквозь стоны,

даже слезы в глазах, даже свечи в снегу.

И  снова  целят  генералы

стволы  на  светлую  Москву,

и  снова  стяг  кровавый, алый

залил асфальты  и  траву.

Где  каждодневный  бесконечный

прицел сквозь  злобный  крик   и дым,

уныло спрут  пятиконечный

ползет  по  улицам  ночным.

И  замер  телефонный  провод,

дитя  заплакало  вдали,

А  смерть – старуха  ищет  повод,

чтоб  крикнуть  роковое: «Пли!»

Это – подло – говорить легко,

слегка, много, велеречиво.

Дыши, как в бурю, трудно, глубоко,

пусть  каждое слово – неучтиво!

Не давай  пустому потоку

источать глупость со дна!

Каждое слово – камень!

Каждое слово – война!

Боль наотмашь, кровь по губам,

ненависть – не ручей, не трели галек —

бойся вон того, у которого смерч по мозгам

рвется наружу, дергает губы, жалит.

Смельчак, почему ты один?

Друзья поднимали бокалы вина за победу.

 Хлопали по плечу:

 «Молодец!», жали руки,

а прекрасные девы отирали твой лоб нежной бязью

.

О, запах мужества!

Он пьянит   и кружит головы женщин,

он швыряет  их в объятия   победителей.

 Миру  всегда  не  хватает героев.

А теперь ты один.

Что значит – стать одиноким воином?

Не ждать подмоги, не оглядываться назад.

Скрипеть зубами, сжимая рукоятку меча.

Ждать.

Знать – за спиной  пустота.

А впереди – немыслимый строй врагов.

Шеренги плотны.

Слышен марш, чеканка шагов, чужая речь.

Одиночество – от слова Один.

Это – имя древнего бога.

Ты сам себе бог, когда один в поле.

Пусть говорят, что «один в поле не воин».

Если ты Один – победишь в тот момент,

когда поднимешь  меч.

Я не уеду из Москвы,

 здесь нет психушки,

 зато найдется – дом, ночлег,

том раскладушки.

Лишь заверни за угол тот —

там синагога.

Готовы для бомжей   столы,

 и питы много.

А за другим углом трезвон —

храм колокольный.

Но хватит жрать —

 не ради щей в столь хлебосольной.

Татьяна ли   Татьяне  не  поможет!

Татьяна ли  Татьяне – не душа!

Лишь  встретятся – и  душу боль    не гложет,

и  каждая  обнова  хороша.

Татьяна ли   Татьяну  не встревожит,

Татьяна ли  Татьяну  не поймет?

Прощай, пока, не встретимся, быть  может.

Вне  правил  уголовный  переплет.

Татьяна ль пред  Татьяной дверь  захлопнет,

и  горькой чарки  не  нальет  рука,

от  страшной тайны  черной  не  оглохнет,

не  выльет   на  могилу    два  глотка.

Быдлу – не чином, икс чинарем,

не под причинным упырьим углом.

псевдо страница – форточка в бег

из никуда – ради сумрачных нег.

Капелька истины – след на игле

без иллюзорной воды в хрустале.

Скрежет – распустится свежий бутон,

но не украсит изнеженный тон.

Вырви, сломай, стебелек надкуси —

будь ему – место – в окне – не в грязи.

Да не ломайся так, – расцветай!

Ад – тебе – раем – хватай – налетай!

Ад – тебе воздухом – легочный взлет —

шарик воздушный, как роза плывет,

небо  не синее – каплями крап

мимо еловых загубленных лап.

Там, за фасадом    высоких  дверей

тужится  бремя  великих идей, —

выхолить, далее бросить под пресс

всю эту течку мозгов – пмс.

В московских квартирах тепло

но страх в этих чутких хоромах,

и тот, кто «при-дуп-риж-дал!»,

окажется прав и не промах.

Но вместе с бывалым  бомжом

в  надежном роскошном подвале

не богом  хранимы – ножом,

и тем, что на  ужин собрали.

И трижды судимый вор,

пусть будет четырежды счастлив,

всей  нравственности наперекор,

морали   продажной  власти.

В этом году умирают поэты,

толпами один за другим,

их уносят, и долго витает

по комнатам горький дым.

Все написано. О большем не скажешь.

Гений вовремя ставит точку.

Умирает в столпотворении,

а живет всегда в одиночку.

Но слетаются  к ложу смертному

те, кто прежде руки не касался.

Попросить на хлеб – было не у кого,

каждый другом теперь оказался.

И в юпитерах и фотовспышках

скорбно    скучные морщатся лица.

Тем, кто  созван на праздник,

умерший мог бы здорово удивиться.

Год траура. Мерка ему —

лента в петлице.

Уходит из жизни друг —

приходят новые лица.

Убыло на Лицо —

прибавилось рыл ненавистных,

не дописал строфу —

засыпан потоком истовым

романов и мемуаров,

венками безликих фраз,

экстазом рукопожатий,

скорбью усталых  глаз.

А прожил среди проклятий.

Накормлена стая врагов

черной кончиной,

от злобы – ни следа нет,

и зависть давно в забытьи.

Вот оно, благо смерти:

исчезли доносы и слухи,

исчезли бокалы с цикутой

и темных углов ножи.

Вот оно, благо смерти —

до полного истребления

астральных мечей и кольев,

грехопадения дум.

Закончено все. Не нужно

убыточного сравнения,

извечного поля сражения,

все – суета и шум.

Когда  поэт догорает —

 искрами   тлеет  талант,

 эхо  вдали замирает,

к звездам  уходит  атлант.

 В очи песчинки – минуты

брызжут – галактики  взрыв.

Тела   разомкнуты   путы,

падение  в  бездну, в обрыв.

Уходит – назад не посмотрит.

Имя надежды  вдали

зовет, но на смертном одре

сгорают  давно   корабли.

Кошки тоже  плачут,

и хомячки.

люди  ждут  удачу,

 стоптаны очки.

 Перегретый  телек,

не  потушен свет,

нет дыханья  в  теле —

высохший  скелет.

Пустота  по  форме

бывшего  кис-кис,

бродит призрак  в  доме —

 памяти    эскиз.

Даже  в черством  корме,

или – в  двери стук —

пустота   по  форме

бывших глаз  и рук.