Читать книгу DjVu. Свержение. Территория зомби. Империя целаканта. Прогулки по сковородке - Ноэми Норд - Страница 6

Приказ – в огне горят призывники.

Кляп – миллион, забитый в горло маме.

Жри водку и заткнись, кусая кулаки,

перед портретом скорбным в черной раме.

Труп школьника, разорванный на части

в гробу свинцовом киснет под венком.

Во славу тризн и паранойи власти

встал дьяволом над школой военком.

На пункте призывном толпа шестерок,

полковник – плоскостопый павиан.

Вагон солдат – вагон арбузных корок —

ему без разницы, лишь бы обрамить план.

Ты отмени в душе своей присягу —

давно убита Родина твоя,

не присягай ни палачу, ни стягу,

бесславный строй могил – твоя семья.

Шаг вперед – нету дна.

Кончик  рыла – на взводе  стрела.

За  миллионы  парсеков

брошен в пустыню чувств.

Предал  друг —

радуйся, что не  Иисус.

Руку пожал  враг —

значит у  вас  общий флаг,

значит – один  взвод,

значит – един народ.

И  вот    на  груди  твоей

орден  Дурака.

Ты заслужил его,

улыбчивый сын полка.

Но  разве  нужен  тебе

черный   шрам   по  судьбе?

И плач ночной

истерзанной дочки родной?

А  сын  твой в будущем – кто?

Гардероб. Номерок. Пальто.

Прекрасен мир, когда  он не  война,

не стынут кости мокрые  в золе,

а спит  твой  сын в  уюте  и тепле,

и не сует в лицо  портянки  старшина.

Ты не  буди, не  нужен  горн  святой

державе  одержимой мракобесьем,

и  мальчиков, исчезнувших без вести,

не  заметай  кремлевскою  метлой.

Она  метет, ерошит   против ветра,

она сбивает боинги  с небес,

всех  до  сто первого  от кресла  километра

приговорил к  позору  мелкий  бес.

Поверьте, что не уважаю

не верю в пафос тризн,

и крик барана не ввергнет рьяно

в истошный охуизм.

Где на чеку для идиота

зудит сурьма цитат,

там подневольно примет рота

посмертный целибат.

Живу в орде и пишу из орды,

но ненавижу намазы спецназов,

спецназы намазов.

Страна – это главное,

но важнее страны – сын,

не кремлемское бремя военных заказов.

Снова поборы ордынские – брать сыновей,

отрывать от семьи, под дулом вести на закланье

власти, которой всего нужней —

не критика – а рабское заиканье.

Ханскую плеть сменили на слезоточивый газ,

на опричника надели шлем – и в бой!

Бьет чужак неграмотный нас,

и гордится  новой ордой.

Трудно  эту  ярость  сдержать.

Трудно  пересилить  газетные  толки.

Ложь – лишь  с  виду  божия  благодать,

не  соврать: под  ногти – иголки.

Если  солдат коченеет  во рву,

до хребта  разорваны  ребра,

запретом не сдержишь  молву —

взрывается    славой   недоброй.

Крик этой  матери, вопли всех матерей,

сметут   ледяные заторы,

пустые  просторы  городских  площадей,

разбудят  кухни  и   норы.

Хочется правды – но закрывают сайты.

Хочется закрыть призывные пункты,

но разгоняют  пикет.

Пусть бы дети учились, любили —

 так нет:

мальчиков восемнадцати лет

отправляют в передвижные крематории.

Господи, если ты есть на свете —

пошли им из рая привет!

О  смерти орать неразумно.

Она  в  мензурке   осадком.

Взболтай  и  проверь на  свет,

забудь, что  ангелу всего восемнадцать лет.

Созидатель  квантов, парсеков  и  прочих  мер

 отзвук  мегерный, школьный  пример,

звук трубы, глас, разрывающий путы  небес —

голем, выдирающий  горло  чудес.

Взрезал   артерию, качающую звук,

ты не  сальери – просто не друг,

гомункул, далекий    от шимпанзе,

 скачущий  по  арене  в  плиссе.

У  матери   кровь  на  губах – не  кричать!

 Молчать, губы зубами прошить!

Не забирайте сына!

А доктор диктует: «Не жить», —

 сиделкам и  санитарам.

Их  лица – застывший  грим.

Когда  появляется  смерть

в  повозке  нет  места  двоим.

Мир  звоном  заунывным  переполнен,

В  нем    струны – путы  и аккорды   зла.

они  терпимой  сути весть.

Сон: бой – гай- взвесь

взорванных звезд, колыбель  пустоты.

Умер, но  восклицает: «Не  ты!»

Был ангелом,

которого  посчастливилось

        в жизнь  впустить,

 поводырем  по  слепоте,

вручивший тонкую нить,

 чудес, воскресений, убийств,

 поллюций до потолка,

 жизнь – в  радугах  и  фонтанах,

 казалась – легка

восторгом,

лепечущим    на материнских  руках.

Но вырос   воин – и  прочь.

Лед  замерзает в  следах.