Читать книгу Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона - О. П. Фурсин - Страница 3

– Право, Ромни, это уж слишком. В третий раз сегодня сбой связи, и я готов выбросить свой «Эппл» в корзину для мусора, на что мне ящик, напичканный под завязку всякого рода электронными штучками, когда нет интернета?

Мужчина, сидящий в глубоком кресле у окна за письменным столом, резко развернулся в своем кресле лицом к говорящему, который только что переступил порог номера. Именно номера: отель, в котором они находились, носил звучное имя Мариотт Солт Лейк Сити Даунтаун1.

– Я в гостях у Джона, старина Брюс. В моем окне ты видишь Темпл2, мне не жарко и не холодно, я работаю. Чего еще желать от жизни?

Его собеседник пожал плечами. Резко вышел на середину комнаты, огляделся в поисках стула. Не найдя последнего, двинулся в сторону кресла, стоявшего в стороне у стены. Усевшись, стал буравить синими глазами хозяина. А тот и не стал отводить своих глаз.

Надоело обоим одновременно.

– Что Энн? Как она? – с сочувствием спросил посетитель у хозяина.

– Как там твоя разведка? – спросил хозяин посетителя безо всякого сочувствия.

Помолчали в некоторой растерянности.

Митт Ромни3 счел необходимым ответить первым.

– Ну, ты ее знаешь, мою Энн. Держится. И не просто держится. Верховая езда, акупунктура, и лекарства, кто его знает, что еще. Главное, мужество на каждый день, и это не то, когда однажды и навсегда, и потом можно собой гордиться. Она каждый день в бою. Я преклоняюсь перед этой женщиной…

Собеседник откровенно напрягся, чувствовалось, что сдерживается. Не удержался, спросил:

– А Лори? Что Лори Гадиес?4

Митт Ромни счел возможным промолчать. Возможно, он полагал, что главе Национальной разведывательной службы США прекрасно известно, где находится женщина, с которой он когда-то работал, и даже как она себя чувствует. Пожалуй, он счел вопрос неуместным. Возможно, ему не понравилось, что имена двух женщин поставили рядом, словно уравняв в правах.

Господин Брюс А. Карлсон5, глава УНР, принял немой упрек собеседника. Но отступить не сумел.

– Я всегда был поклонником ее красоты. И восхищался умом Фалька…

Митт Ромни почти вызывающе промолчал вновь. Тема была исчерпана.

– Что касается разведки. Ничего не поменялось, Ромни. Суть та же. Методы те же. Даже люди те же. Большинство, по крайней мере. Не считая тех, кто определенным образом образован; это понятно, их тема – космос. Они техники, они ученые, и это те, чей состав в ведомстве постоянно пополняется. Нужно уметь с ними общаться, но если уже умеешь, а я, генерал ВВС, умею, то все просто. Они славные ребята; каждый первый из них – гений, и каждый первый также ребенок во всем остальном, что не касается их собственного дела.

И, поскольку собеседник все еще молчал, задетый бестактностью гостя, Карлсон, вздохнув, продолжил:

– Представляю, что каждый из них сказал бы, поселившись в этом отеле. Ладно, что все по старинке, и сервис не навязчив, не то, что в Европе, где каждый из моих побывал. Но вот связь… Вернее, ее отсутствие! Парни и двадцати минут бы здесь не остались.

Ромни молчал. Выведенный из себя этим молчанием, Брюс вдруг высказал то, что, видимо, его волновало более всего:

– Ну? И зачем же я здесь, в этом средней руки отеле? И не привлекаю к себе внимания, и выряжен в гражданское, и жду вторые сутки встречи? Неужели же для того, чтобы слушать молчание? Даже для старого друга, Митта Ромни, это уже чересчур! Ромни, мне нужен ответ, я жду…

Его собеседник вдруг покинул кресло, и стал расхаживать из угла в угол комнаты, взволнованно повторяя:

– Я объясню, я все объясню…

Брюс А. Карлсон рассматривал хозяина теперь чуть ли не с удовлетворением. По крайней мере, точно без раздражения, которым был полон еще несколько мгновений назад. Он знал это лицо много лет. Глубоко посаженные глаза, которые в минуты волнения, как сейчас, приобретают влажный блеск, выраженные, мощные надбровные дуги. Тонкие губы, которым трудно растянуться в улыбку. Да, об этом человеке он знал все, к чему все эти перечисления, не роман же писать. Внешность? Пустячок, ее знают все. Живем в век информации. А вот изнутри попробуй. Брюс А. Карлсон пробовал. И не одного только этого, что меряет комнату шагами…

Ромни вдруг остановился, как вкопанный. Прямо напротив своего гостя.

Задал вопрос, заглядывая в глаза с высоты своего роста.

– Брюс, насколько ты мормон?6

Странный вопрос. Будто бы это не с детства. Старейшины, президент прихода, советник президента, исполнительный комитет, и прочее, и прочее…

Не вычеркнешь из биографии. Старейшина Брюс Аллен Карлсон разговаривает сейчас с епископом Церкви Иисуса Христа Святых последних дней, президентом кола, а как же. В противном случае, быть может, и разговора бы не состоялось. Лететь в город Большого Соленого озера, священный город святых, из Вашингтона? Смотреть Храм Мормонов? Он, Карлсон, не столь привязан к обертке, его интересует скорее содержимое. А содержимое, это…

– Я мормон, Митт. Даже если у меня нет страницы в «Mormon.org». Насколько вообще возможно одному человеку быть одним кем-то. Ты должен это знать, ты ведь политик, а значит, знал соблазн. Что-то говорит мне, что тебе ведом вкус и кофе, и чая, и, как ни любил ты Энн, как ни боготворил ее, но взгляд твой падал и на других женщин. Когда бы ни законы…

– Энн – моё солнце, и я живу, делая обороты вокруг Солнца. Все остальное, Брюс, домыслы тех, кто сам, будучи слаб, приписывает слабость другому.

Посетитель Митта Ромни и его высокий гость принял эту отповедь, не дрогнув даже глазом. Потом улыбнулся.

– Крепчает нравственность, когда дряхлеет плоть…7 Ну, не хмурься, Митт. Я знаю, каков ты. Вы с Энн достойны друг друга. Но и кремень высекает искры, хоть не горит…

Если он ждал ответа, то зря. Потому, видимо, выждав паузу, сказал:

– Ты сейчас похож либо на политика, либо на дельца. К этим я бы не приехал. Я приехал по первому твоему зову, ты сказал, что это важно для тебя. Переходи к делу, если хочешь, чтоб я не раздражал тебя. И, кстати, не зови меня стариной Брюсом, если хочешь, чтоб я был смирным. Мои парни именно так величают меня за спиной, имея виду мою старость, а я гоняю их до натуральной рвоты за это. Пусть бегают, они-то молоды, раз я стар… Нехорошо это для мормона, – спорить, я и не спорю…

На этот раз его собеседник откликнулся как должно.

– Брюс, я не собирался тебя обидеть. Я напряжен, да, поскольку не знаю, как ты отнесешься к тому, что я собираюсь тебе сказать…

– Так скажи, – увидишь.

– Да…

Решительными шагами Митт Ромни пошел к столу, поискал там что-то в ящике.

– Смотри, это она. Девушка, которую я ищу…

Карлсон смотрел не без интереса. Быть может, чисто мужского. Столь ясное выражение лица девушки, в котором – открытость, и даже честность. Пожалуй, Карлсон любил все эдакое. Давно когда-то, когда был и сам чист и открыт душою. Служение, и все такое прочее. Что бы он стал делать с такою сейчас? Ничего. Ему по душе другое: нужна перчинка в женщине. Чтоб поломалась – и довольно. Важно и ее желание идти навстречу. В этой девушке нет подобного. Не то чтобы уличила в херасменте, нет. Это не ее подход. Скорее, может по яйцам врезать. И в то же время, найди к ней подход, увлеки ее чем-то большим, чем секс, позови за собой, она такое выдаст! Всю жизнь можно фейерверком этим наслаждаться. Но старине Карлсону уже не по плечу. Попроще чего-нибудь, а может быть сложнее, искушенней…

– Славянка? – спросил он у Митта равнодушно. – Может быть, даже русская.

– Что тебе известно, что ты уже знаешь?

Удивление Митта Ромни было почти оскорбительным для его оппонента. С кем он разговаривает, этот человек, не с руководителем ли Управления национальной разведки?

– Служба, Митт. Я не совсем политик, я, скорее, солдат, мне надо знать и уметь все. Иногда доводится узнать больше на этом поприще.

Помолчали. Митт явно все еще ждал обьяснений.

– Твой интерес к русским ты обозначил сам, старина. Кто тут изрыгал лавину проклятий? Помнится, я восхищался. «Потому что мы давно истребили дух патриотизма в русских, превратив их в нацию злобных, мелочных и завистливых недолюдей. Мы заставили их ненавидеть свою страну, ненавидеть друг друга, ненавидеть собственную нацию. Русских больше нет, мы их уничтожили»8… Я просил парней запомнить эти слова чуть не наизусть. Они мне нравятся, Митт. Жаль, что не соответствуют истине…

Митт Ромни приподнял брови в почти карикатурном удивлении.

Карлсон также пожал плечами демонстративно.

– Ну, вот эта, например. Заставила она тебя побегать?

– Вот ты и ошибся, старина. Слишком незначительна она в своей нынешней жизни. Потеряна где-то на задворках. Потому и не мог найти. Впрочем, так, да, получается, что да, заставила…

Настал черед удивляться Карлсону. Но этот был лишен остатков наивности слишком давно. Он просто поднял тяжелый взгляд на Митта Ромни и стал ждать объяснений.

– Я расскажу, друг. Расскажу… Только вот если станешь считать меня сумасшедшим… не надо этого! Я вполне здоров, но мне нужен частый бредень, и даже не УНР… Мне нужен наш, мормонский частый бредень, мне нужно, чтоб ее искали на всех перекрестках земли. Русские говорят: «Ищи, как хлеб ищут», это значит, они часто бывали голодны, Карлсон, а нынче и мы голодны по-своему. И потому должны найти это!

Видимо, в глазах оппонента отразилось-таки нечто, что заставило Митта Ромни побледнеть. Вид его был видом отчаявшегося человека…

– Тут либо одно, либо другое, Ромни. Либо ты и впрямь спятил, либо есть нечто, что есть сказать. Говори, и дело с концом. Я приму решение сам, я так привык. И никакие твои просьбы не помогут, если я сочту, что дело не стоит выеденного яйца. Могу помочь с врачом, он не из этих, что уложат на кушетку9. Он тебя починит, Ромни…

– Слишком все это странно. Слишком. Но мне больше некому довериться. И я не могу использовать мормонские связи. С тех пор как Гарри Рид10 объявил меня чуть не врагом церкви, я под прицелом. Мнения разделились, и столько же тех, кто меня ценит, сколько меня упрекающих и ненавидящих. Да только все рассматривают меня в прицел, и друзья, и враги. Я словно на поле, и каждый желающий на скамьях над полем наводит на меня оптику, чтоб разглядеть во всех мелочах. Это сковало меня, Брюс, по рукам и ногам. В этом причина всех моих бед…

– Я жду не причитаний, Ромни, я жду объяснений. Право, эта девушка, запечатленная третьесортным художником, интригует меня больше, чем ужин Джона Уилларда Марриотта, черт возьми… А его ужин – это нечто, здесь он выше всяческих похвал, не то, что в остальном…

– Что бы ты сказал, старина Брюс, когда я скажу, что эта девушка из моего сна. Сна Бог знает какой давности. Когда я служил Церкви во Франции, будучи зеленым юнцом, мечтая о возвращении домой и о ласках Энн, которые были мне запретны, я увидел этот сон. Я запомнил это лицо…

– Я бы повторил, что и кремень высекает искру, Митт. Я слишком долго жил, чтоб верить в однолюбов. Скорее в тех, кто тщательно заметает следы…

Гримаса некоего презрения или отвращения посетила лицо Митта Ромни. Некий гипотетический русский, который мог бы присутствовать при разговоре, сказал бы, что эта мина соответствовала пословице: «Кто о чем, а вшивый – о бане». Только не могло быть здесь русского даже гипотетически, хотя тень великого народа витала тут, несомненно…

– Картина выполнена по фотороботу. Фоторобот составлял я. Думаю, мне все удалось, ты видишь лицо, которое я видел сам. Этот сон навещал меня не однажды…

– Ты пугаешь меня, Митт Ромни, парень из железа и стали, которого я знал. Если бы речь шла о Лори, или любой другой женщине, если бы ты воспевал тут Энн, я бы еще понял. Чем пленила тебя эта простушка? Ибо она простушка, хоть и хороша… В плену сновидений так много реального, Митт, это доказывал старый кушеточник…

– Ох, перестань, Брюс. Ты слишком увлечен устаревшей доктриной. В этом деле многое изменилось. Закрой гештальт11… и идём дальше.

Продемонстрировав минимальное знание основ современной психиатрии, два «доктора» замолчали. Потом в старшем взыграло ретивое, и он решил поставить точку:

– Эй, Ромни, веруешь ли ты в зависть к пенису12 или в когнитивные схемы13, мне все равно. Давай результат в любом деле. Эти умники – что католики с протестантами, один в один, все меряются друг с другом. Нам не к лицу. Давай про девчонку. Я так понимаю, она важна тебе, и мне оттого интересна.

– Хорошо. Про девчонку. Но вначале про Францию…

«Долг оторвал меня от Америки, вышвырнул в среду, в которой я был и оставался до конца срока чужаком. Правда, везде и всюду мне демонстрировали радушие. Я улыбался, улыбались мне в ответ. Иногда как-то… сожалеюще? Знаешь, как улыбаются ребенку, который несет глупость, но ему прощается, ибо ребенок. Тебе не приходилось ощущать подобное? Ладно, ты давно обременен и должностью, и весом, а я, видимо, смотрелся глупо с юношеским своим задором. Может быть. А может быть, к этому самому нашему американскому задору в мире относятся по-разному. Кто-то вдохновляется, только все реже случается это, друг мой. А кто-то смотрит на нас сожалеюще: что вы несете, господа… Ладно, не хмурься, отнесем это к моему личному опыту, и только. Итак, был я молод, вдохновлялся нашей великой Книгой, пытался зажечь ею других. Мне были открыты двери церквей. Что-что, а родина открывает многие горизонты, как бы ни улыбались, но улыбаются, и распахивают дверь. Может, этого довольно, не стоит бегать за фантомами? Чего мы хотим от других? Какой любви? Хорошо-хорошо, не буду…

Итак, я сиживал в библиотеках многих церквей, они есть, от самых малых до больших. Меня интересовали Книги. Есть ведь наследие человечества, которое передается так. Я верю в Промысел, я знаю, что скрижалями говорит с нами Бог, а скрижаль – это Книга, не так ли, Брюс? Нам ли, мормонам, сомневаться в этом. Вот знаешь ли ты, что есть книга Тота? В Париже, где по странному стечению обстоятельств, часто всплывают манускрипты веков, в 1868 году был расшифрован папирус. В нем говорится о заговоре против фараона, а целью заговорщиков было уничтожить с помощью магии «Книги Тота» фараона и его главных советников, посредством изображавших их восковых фигурок… Не смейся, Брюс… В Париже это не смешно, поскольку люди погибали по обвинению в колдовстве этим способом! Граф де Ла Моль и Аннибал Коконнас14, говорят ли тебе что-либо эти имена? Ох, Брюс, ты улыбаешься! Золотые пластины Книги Тота были утеряны. Может, уничтожены. Может, спрятаны. Тайное знание веков, оно ведь не может быть уничтожено окончательно? Брюс, но ты же веришь в золотые пластины Книги Мормона. Не потому ли, что есть «удостоверение восьми свидетелей»?15 Это известные люди, и все приближено к нашему времени, и ты знаешь, что это правда. На золотых пластинах, вспомни, Брюс, в нужное время, закрепленных на проволоке, такой была наша Книга. И в письменах, похожих на видоизмененные египетские… А Некрономикон, или Аль Азиф?16 Брюс, я знаю, что в «Симпсонах»17 упомянута, и это вроде клейма глупости. Но книга не виновата в этом, поверь… Исчезла после тридцатых годов двадцатого века, не говорит ли тебе это о чем-то? Ну как, Аненербе18, немцы, которые собирали все, что касалось оккультных наук… При этом жгли книгу розенкрейцеров19 прилюдно, например, но сожгли ли для себя? Послушай, Брюс, а ведь были еще «Стансы Цзяна»20, и эта сумасшедшая русская, что не боялась их хранить? Её «Тайной доктриной»21 зачитываются до сих пор… Хорошо, Брюс, полно тебе улыбаться. А манускрипт Войнича22? Он есть в интернете, на досуге можешь потренировать мозги. Твои парни сильны в кодах, посади их думать…

Да, мне нравилось представлять, что Бог (да, и его антипод, сила традиции!) говорят с нами посредством этих книг!

Русские, Брюс, говорят, что кто ищет – тот найдет. Да, я знаю, что много говорю о русских. Но в силу обстоятельств! Мне следовало понять, как они мыслят. После той речи не один Рид упрекнул меня в незнании. Вот и ты намекаешь, что мне не все понятно с этой русской… В силу того, что она русская. Правильно?

В Латинском квартале Парижа, в церкви Сен-Северин я впервые столкнулся с пониманием того, что есть священная Книга славян…

Ох, снаружи Сен-Северин совсем крошечная, Брюс, зажата между домами и тремя улицами, но с самым старым колоколом в Париже, почему-то в ширину больше, чем в длину сама, орган, колонны, витражи, арки, горгульи – настоящий образчик пламенеющей готики… Да, я люблю Темпл, но… Сен-Северин – она жива с шестого века, пусть строена-перестроена… Это история, в которой нас еще нет, Брюс… Я гляделся в средневековый колодец, это что-то… Представлял себе, как Хлодвиг23 пришел в Паризию, и град на острове стал столицей франков. Как святой монах Северин привел к христианству внука короля! Кто заглядывал в этот колодец, как я, только много веков назад? Сюда приходил Равальяк24, и священник Фульк из Нейи25 звал к крестовому походу…

Не буду тянуть, Брюс, вижу, теряешь терпение. В один из дней я прошел капеллу Святого причастия, галерею клуатра26, и вошел в дом священника.

Приходской викарий, человек немолодой и весьма степенный, провел меня в библиотеку. Он был суров ко мне.

– Я был против предоставления материалов Вам, милый юноша, – сказал он мне. – Мормонизм – ересь в глазах истинной церкви и ее служителей. Великое отступничество. Я враг Вам, а Вы – мне. Но таков был приказ от епископа. Как Вы его добились, я не знаю, но я вынужден был подчиниться. Вот тут, на столе, есть все, что Вам потребно. Я честен. Жду от Вас одного – чтоб Вы покинули скорей Дом, в котором нет Вам места…

Что же, он и впрямь был честен, в отличие от своего господина. Но я связан словом, Брюс, данным его господину, и избавь меня от подробностей того, чего мне это стоило. Тут и связи, и подношения, все как всегда… но без подробностей… Я долго выходил на то, что было мне интересно. Вот уже год я находился во Франции, и все это время искал.

Этот честный человек мог бы позаботиться обо мне, Брюс. Я бы не возражал против парочки хот-догов или бургеров. Ты не поверишь, их не было. Все трое суток, что я сидел в библиотеке, не было ни еды, ни питья, хорошо, туалетная рядом. Впрочем, если бы мне предложили чай или кофе, ты же понимаешь, я бы отказался. На вторые сутки я отказался бы и от еды – гордость не позволила бы мне принять еду от врага. Хотя способен был бы съесть на этот раз и французские лягушачьи лапки на косточке… знаешь, их нанизывают на палочку, как Чупа-чупс? Я был как в бреду. Я листал бумаги, я касался папирусов. То, что прожито мной там, в этой церкви, Брюс, – это отдельная жизнь… пусть короткая!

Ну вот, а потом мне попался стенографический отчет. На месте, где должны были быть славянские древние книги-артефакты. Книг нет, и только папочка тонкая с отчетом. Отчет об аукционе, представляешь? Это разве так уж принято, чтоб аукционы документировались стенографически? На хорошем английском документ был воспроизведен позднее, видимо, также, как на немецком и французском, а также испанском… переводы прилагались к загогулинам, которые я все равно бы не понял, Брюс… И вся папка была с надписью «Санлис» …Это потом я узнал, что королева французская Анна, или Агнесса27 – русская по крови. Это потом я узнал, что, полюбив после смерти мужа, Генриха Первого, графа Рауля де Крепи, эта русская прожила в Санлисе лет десять, и имела к раритету, который продавался, самое непосредственное отношение…

Двенадцать человек присутствовало на этом аукционе. Предметом продажи были некие дощечки, Брюс, на которые были нанесены знаки! А люди, которые покупали дощечки, звались по-разному. Но был среди них даже рыцарь Пифии28, и был тот, что представлял Оранжевый Орден29. На этих двух косились, судя по записям, и удивлялись их присутствию… а вот остальные десять именовались Досточтимыми мастерами, Великими стражами… ты понимаешь, не правда ли, Брюс, о ком идет речь? Передо мной был отчет о проведении аукциона между высочайшими членами масонских лож… И продавалась, Брюс, продавалась книга, которая была родовой книгой славянства…

Тот, кто вел аукцион, Брюс, звался этими людьми Привратником. Он объявил о начале аукциона.

– Господа, – произнес он, – я имею честь представить вам Книгу, о которой вы все извещены давно, и видели фотографии со списком страниц, и имеете представление о том, что может быть содержанием Книги. Тот, кто сумеет расшифровать эти страницы, быть может, станет Господином, Диктатором Вселенной. Славянские Веды перед вами, господа, и не случайно среди нас, присутствующих, нет никого из славянских родов. Славянские роды возвысились ныне, после великой войны, и мы не хотим, чтоб это было окончательным… Равновесие, господа. Равновесие в мире, это то, к чему мы стремимся… Быть может, было бы необходимо уничтожить Книгу до того, как о ней узнал мир. Но Великий Мастер, которого вы знаете, уходя с лица Земли, сказал абсолютно верно: то, что создано Богом, не должно быть уничтожено человеком. И мы, знающие, согрешили бы, отняв то, что порождено не нами, для невидимых нам Божьих целей. Так любая мать согрешит, когда пойдет избавляться от ребенка: она не ведает, Кем был бы этот ребенок для мира. Быть может, Спасителем? Или великим Мессией? Рожденное в ее утробе существо – посланник от Господа, Его слуга… Оно не может быть заложником эгоизма или страха матери. И если становится, то проклятию осуждена мать. Великий мастер не захотел быть проклятым…

Брюс, он распинался еще долго, утверждая, что спасенная, Книга эта может в свою очередь, сама спасти мир. Он говорил о том, что камень, отброшенный строителями, может лечь в основание Храма…

Торг был длинным. Сумма, отданная за Книгу, осталась мне неведомой: думаю, что чудовищной была сумма. Они оперировали неведомыми мне единицами, что стояло за цифрами «один», «два» или «три»? Остановились на тринадцати. Причем тот, кто выиграл покупку, был немцем. Он был из материнской немецкой ложи, «Трех глобусов», и он сказал, что торг, по справедливости, надо остановить на нем, и на предложенной им сумме, если речь идет о равновесии в мире. Он не стал утверждать, что Книга будет сохранена… Он ничего не обещал, он говорил лишь об равновесии, а равновесие иногда достигается и уничтожением оружия противника… Ему возражали, он возражал в ответ. Но отдали доски ему. При упоминании о том, кому достались артефакты «Аненербе»…

– Тринадцать, говоришь, Ромни? Насколько я знаю, тринадцать пунктов – оговоренная высшая сумма. Все, что выше тринадцати, по согласованию, не имеет цены, а значит, не может быть продано. Там иные условия, не денежные. Это договоры по земельным и архитектурным ценностям, по условиям продаж, обычно углеводородов… Согласен, тринадцать пунктов – очень много…

Митт Ромни уставился на собеседника, загадавшего загадку. Это был намек на осведомленность. Причем большую, чем его собственная, Митта Ромни, осведомленность. Чувствовалось, что он задал бы экс-руководителю УНР много вопросов, если бы был уверен в наличии ответов. Потому он промолчал. Но молчал недолго…

– Неужели, Брюс, они ее уничтожили? Поверить не могу… Вот если бы в руки к нам приплыло оружие четвертого измерения России и Китая, а ты, Брюс, тупо отправил бы его в топку, не пытаясь понять, как оно устроено…

Да, девушка, Брюс… Не теряй терпения. Прежде я расскажу о датчанине, он не лишний… На исходе третьего дня моих бдений я многое знал… Я сумел прочесть немало, Брюс, хотя мне не хватало моего французского, и если уж я не ел и не пил, то спать мне приходилось, перевозбужденный мозг отказывался мне служить… Прямо на полу, на ковре, да, Брюс, выбирать не приходилось.

Викарий появился неожиданно. Он сказал мне:

– Молодой человек, Вы превысили пределы нашего гостеприимства. Полагаю, следует Вам покинуть сей дом…

Ох, Брюс, я видел манускрипт Войновича своими глазами… Я видел Аль Азиф… и мне надо было уходить…

Я бросился к викарию, упал перед ним на колени, целовал ему руки, просил остаться. Кажется, мне все равно стало, что я мог бы умереть с голоду от «гостеприимства» сего дома!

И тут он сказал, отнимая от меня свои руки:

– Вы совсем как тот датчанин. Тот помешался, когда увидел дощечки… Давно это было, правда, но, говорят, он несся от нас по улицам, крича и размахивая руками, а порой рвал на себе волосы… Дней десять подряд приходил к воротам, стоял на коленях и просил, умолял – дайте взглянуть еще раз. Настоятель отказал. Он счел, что теология, которой обучался датчанин, и те основы церковного права, в которые мы его посвящали, неоспоримо более важны, чем какие-то разрисованные доски… Он уехал потом, хватило нашей науки, чтоб стать большим человеком. Он был епископом Роскиле. По тем временам главным человеком в Дании, советником королей, в двенадцатом веке это было… Вот и хорошо, что дощечек нет. Не станет сумасшедших. И Вам, молодой человек, стоило бы обратиться к матери-церкви, что эти мормонские сказки, к чему. Пока не поздно…

Вот так я узнал об Абсалоне30. Как он узнал обо мне?

Брюс, здесь начинается та часть, которая страшна для передачи. Я боюсь, что ты станешь думать обо мне плохо. Энн знает, она мормонка по собственному выбору. И коли верит в одну Книгу, в одно великое чудо, то почему бы ей не поверить в другое…

Я вошел в свой дом, совершенно пьяным от чувства всевластия, которое возникло в Северине, и от потери его. Это было счастье и величайшее горе одновременно, Брюс, пойми, я был истощен физически от голода и жажды, и убит своей потерей. Да, я решил, что виски не помешает во всех случаях, что-то пил из припасенной бутылки. Упал после на свою постель…

Абсалон вошел в мой сон резко и бесповоротно. Он сказал мне:

– Я – епископ Роскиле. Я Абсалон.

Не спрашивай, Брюс, на каком языке он это сделал. Скорее всего, он вообще молчал, глядя мне в глаза, но я его слышал и понимал. Потом он показал мне Её лицо. И опять передал, сказал или вбил в мой мозг знание.

– Дощечки у неё. А если не у нее, она их найдет. Они сами придут к ней, это ее наследство. Отбери их. Она – враг, русская. Но нужна, чтоб прочесть… береги ее до той поры. Найди и заставь прочесть… Ищи ее, я не дам покоя!

И не дал, Брюс. Приходит, смотрит. И я знаю, что должен ему. Он меня выбрал. Какая уж тут кушетка, Брюс, ты теперь все знаешь… Кушеточники не помогут, как и эти, другие! Нынче он зачастил. Что-то меняется в мире, и он знает. Девчонка нужна мне, Брюс. Мне нужна эта русская….