Читать книгу Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона - О. П. Фурсин - Страница 7

Любая ошибка – это дорога и пройденный путь… Я рассказываю о дороге, которую прошла. Верить или не верить в рассказанное, – воля тех, кто слышит меня. Нет причин не верить и себе самой, да вот незадача: чем дольше рассказываю, тем меньше верится. Единственное доказательство ношу под своим сердцем; ребёнок, которого я рожу – свидетель всего, что было со мною. Но этот свидетель пока еще не пришел в мир, и что он скажет, неведомо никому, даже мне, его матери. Я поглаживаю порой руками свой живот, я шепчу дитю нежно: «Ты будешь другим, правда?».

Другим – значит «не таким, как твой отец»…

Саша, привезенный мной из больницы, был не тем человеком, которого я знала.

Внешность человека, которого любишь, знакома до боли в сердце, не правда ли? Мне казалось, что уж я-то знаю каждую родинку, каждый волосок на теле любимого. Знаю?!

Но когда у моего любимого «выцвели» глаза? Отдававшие синевой, полной лазури, теперь они стали скорее серыми, со стальным блеском. Я относила это к усталости и боли. Он столько перенес! И бледен, и высох как-то, вот и глаза…

И голос у Саши изменился. Вначале я считала, что это следствие комы. Когда изо дня в день молчишь, связки не подчиняются по первому требованию, не выдают привычной чистоты звуки. Люди хрипят и сипят после долгого молчания. Но ведь это проходит? Почему же голос у любимого остался хрипловат, надсажен?

Впрочем, не могу сказать, что меня заботили эти внешние перемены в начале нашего с Сашей общения. Слишком много было другого…

Дом наш в подмосковном Томилино, на улице Гмайнера, стоящий в стороне от остальных, кирпичный, двухэтажный, с гаражом на три машины, со двором, вымощенным брусчаткой, с небольшим садом, где только цветы, деревья да малинник, встречал нас отнюдь не обычной тишиной. Родители Саши пожили у нас с полмесяца. Свекрови хватает на все разговоры, причем её одной. Мы с трудом умудряемся вставить слово. А молчаливому свекру мы с Сашей в основном обязаны своим благополучием: и домом, и Сашиной работой. Муж с юности в отцовском деле, в строительном бизнесе. Вот, выпал из обоймы более чем на четыре месяца, и что там еще впереди, а мы денежных тягот и не почувствовали. Так что и домработница Варя падала с ног, и я была на подхвате, стараясь как-то сказать «спасибо». Выразить вслух благодарность мне всегда было тяжко, особенно в присутствии свекрови. Она умела подчеркнуть свою значимость и без моей помощи. А свекра я еще и стеснялась…

Но вся моя работа по созданию условий Сашиным близким пошла насмарку после внезапного его выступления. Солнечным июньским утром, когда все собрались за завтраком, Саша, поглощавший кусок горячего пирога с мясом, вдруг прервал это интересное занятие, и сказал деловито:

– Дорогие гости, а хозяева вам не надоели?

Мне кажется, свекровь, Галина Ивановна, подавилась куском. Выражение её лица описанию не поддается. Смесь изумления, злобы, ненависти даже, просто калейдоскоп эмоций. Свёкор же только брови на переносице свел, глаза в глаза сыну.

– Я в том смысле, Олег Павлович, что не пора ли тебе домой возвращаться? Работа стоит, ездить тебе отсюда хлопотно, пробки, а мне, между прочим, велено отдыхать. Как тут отдохнешь, когда мама рта целый день не закрывает, а ты мне бумажки таскаешь и подсовываешь, словно мне это интересно. Петр достаточно грамотен, он как мой заместитель имеет право подмахнуть любую бумажку, да и того же барашка в бумажке поднести кому следует…

Плюхнулось на пол большое блюдо из-под пирога, вырвавшись из рук Варечки, брызнуло осколками во все стороны. Это в первый раз за пять лет работы её цепкие руки выпустили посуду. Жаль, девятнадцатый век. Мне оно нравилось…

– Ты только послушай, что он несет, Олег! И это наш сын! Говорила я тебе, что эта безродная ему нашептывает!

«Безродная» – это я. Нет, конечно, родные у меня были, как у всех. Отец, известный в городе гинеколог, правда, умер довольно давно, мне лет пятнадцать было. А мама сгорела три года назад от рака поджелудочной железы, ушла за два месяца из рук. Осталась квартира в «сталинке» на Садово-Черногрязской, между прочим, шестьдесят семь квадратов. Я её сдаю, с тех самых пор, как мама умерла. И это делает меня не самой бедной из «безродных»; уроки по культурологии и религиоведению, которые я веду в школах, приносят намного меньше. Правда, радуют меня и развлекают гораздо больше, чем приличная сумма, поступающая на карту раз в месяц. Потому что в школах я работаю с детьми, и мне это в радость, а деньги за квартиру… я иногда чувствую себя предательницей, когда их получаю.

– Мама, тебе отлично известно, что Маринка – никакая не безродная. Стыдно тебе, она родителей потеряла. Это я рядом с нею родом не вышел. Ты – лимитчица, красивая бездельница, папа на внешность купился. До сих пор жалеет, верно, только воспитание не позволяет расстаться, да и сын у вас…

Свёкор пожелал прервать тираду Александра.

– Со своей женщиной разберусь сам; а ты припомни, что она – твоя мать. И веди себя соответственно. Собирайся, Галя, уходим. Я хамства не одобряю: ни твоего, ни сыновьего. Лучше сейчас расстаться. Там подумаете, кому извиняться следует. Сын-то хорош, конечно, только болен. А ты вроде здорова?!

Что-то ещё кричала свекровь о ночной кукушке, что дневную перекукует всегда, об охотницах за чужими квартирами, о белоручках, кичащихся университетским образованием…

Мы с Варей собирали с пола осколки вперемешку с кусками пирога, не знаю, как продуктивно я это делала сквозь слезы, но легче было не выныривать из-под стола, не видеть никого.

Хлопнула дверь за гостями. Я выползла из-под стола, выпрямилась.

Саша улыбался. Что-то хищное было в его оскале, победительное и дерзкое.

Я вспомнила свой сон. Что улыбка Мары, что улыбка любимого мужа – обе будили во мне страх. Только муж улыбался наяву…

Чтоб понять, каким был Саша до травмы, поделюсь воспоминанием. Ездили прошлым летом в деревню. Муж восхищался всем: запахами, вкусами, видами. Умилялся шмелю, вёл с ним беседу:

– Уууу… ууууу… Гудишь, разбойник? Хорошо тебе? Маринка, глянь, как он в колокольчик нырнул, прямо всем организмом!!! Ууууу… мне бы так – и постель, и еда вкусная…

Он бегал километр с лишним домой, чтоб покормить кошку с котенком, устроившихся в травке на нашей тропе, притащил им мясо и молоко, пожертвовав доброй долей своего ужина. Он просил меня не срезать все ромашки из той группы, что должна была пойти в мой ящик со сборами лекарственных трав, оставить «на разводку».

– Смотри, какие солнышки, ну жаль их, право слово, – огорчался он, видя в моих руках ножницы. Ну, хотя бы не все режь, что ж ты всю красоту разрушила…

И муж любил свою мать. Иначе как «мамулей» не звал, и тоже – «солнышком».

– Варвара, – сказал он строго домработнице, появившейся на пороге с тряпкой, – приобретите, пожалуйста, клейкую ленту от мух. На хозяйственные деньги, что Вам выданы. Это безобразие, честное слово. Сегодня одна жужжала над самой тарелкой. Я не умею есть еду, когда рядом вьются мухи…