Читать книгу Сердце и кости - Олег Александрович Лунев - Страница 7

Дерево, которое завалилось на крышу дома, было на расстоянии вытянутой руки от окна. Георг взялся за ветку и перешагнул на более толстый и прочный ствол и повернулся, чтобы помочь Жиль. Он закинул на крышу одеяло и положил на скат бутылку, а потом помог ей забраться. Она ловко перебралась по стволу на крышу и когда Георг залез вслед за ней, она уже сидела на другом краю. Георг сел рядом, она протянула к нему свои ноги и закуталась в одеяло.

– Тебе не холодно? – Спросил Георг, всматриваясь в её лицо в темноте.

– Не-а, ты же знаешь, я не мёрзну, – ответила она и улыбнулась. Было тихо, в ночи вырисовывался только её силуэт и глаза блестели, как звёздочки. Но вот вышла из-за облаков луна, и всё вокруг преобразилось. Широкая полоса света пролилась на деревья вокруг, позволяя взглянуть на их тайны. Они сидели посреди густого леса, вокруг была кромешная тьма, которая покачивалась в унисон со слабым ветром, а звёзды было видно даже сквозь тучи, то и дело снова застилавшие лунный свет.

– Чёрт, – вдруг сказал Георг.

– Что?

– Я забыл закрыть машину…

– Ты за этим меня сюда притащил? – Картинно возмутилась Жиль.

– Нет, просто вспомнил, – ответил Георг.

– Кажется, я когда лезла по дереву, видела гнездо… – Увлечённо начала она.

– Да? – Без особого энтузиазма спросил он.

– Ага, может, там живёт та самая сойка, которую мы видели… – продолжала Жиль. Георг чувствовал, что она пристально смотрит на него.

– Может… – уклончиво ответил он.

– Да, поскорей бы утро, ты уедешь, а я буду гулять тут одна, – сказала она с ноткой озорства в голосе.

– Смотри, не уходи далеко, – сказал Георг.

– Думаю, сойка помогает белкам присматривать за домом, как считаешь? – Продолжала она.

– Со мной они этот момент не обсудили… – Заметил Георг и сделал глоток вина. Снова выглянула луна, он посмотрел на Жиль и слабо улыбнулся.

– Что с тобой? – Она легонько ткнула его в бок.

– Ничего, просто задумался. Тебе точно не холодно? – Георг смотрел куда-то в сторону и ему было отчего-то неуютно сидеть ночью посреди леса с Жиль, она так пристально всматривалась в него.

– Это из-за того, что я сказала внизу? Прости. – Тихо сказала Жиль, но не отвела взгляд.

– Нет, просто странно оказаться вдруг в полном одиночестве, как раньше, в детстве. – Начал он и передал Жиль вино. Луна в очередной раз вышла из-за туч, и он снова увидел, как она смотрит на него пристальным, стеклянным взглядом. Изо рта у неё вырывались крохотные облачка пара. Стояли последние тёплые дни. Георг сказал об этом Жиль, а она посмотрела на небо и вдруг сказала:

– «Звёзды падали одна за другой и гасли среди камней пустыни, и с каждым разом всё существо Жанин всё больше раскрывалось навстречу ночи. Она дышала, она забыла о холоде, о бремени бытия, о своём безумном и застойном существовании, о томительном ужасе жизни и смерти».

– Чьи это слова? – Спросил Георг.

– Альбер Камю, «Неверная жена», один из последних рассказов, – быстро ответила Жиль, глядя куда-то в чёрный лес. Она отвлеклась, переключилась на свои мысли.

– Не читал, – признался он.

– И правильно, – весело сказала Жиль, ожидая вопроса. Георг спросил:

– Почему?

– Потому что он плохой. Всем известны «Чума», «Миф о Сизифе», и так далее, потому что они били точно в цель, это было интересно. То же самое можно сказать про Сартра, «Тошнота» – это его лучшая книга, остальное – особенно пьесы – уже намного слабее, – объяснила она и придвинулась поближе к нему.

– Я о них не слишком много думал, но ты, наверное, права. Хотя мне больше всего нравится «Калигула», – ответил Георг, обнимая её.

– Ну, «Калигула» – это чуть другое… – Протянула она.

– Почему? – Снова спросил Георг не потому что ему было действительно интересно знать, а потому что ему было приятно слушать её голос. В голове он представлял себе картину из рассказа, только вместо Жанин в нём была Жиль. Тем временем, она продолжила:

– Камю, всё что писал, ставил как иллюстрацию каких-то идей: абсурд отдельного человека в «Постороннем», абсурд вообще везде в «Чуме». Но его трагедия в том, что как раз поэтому его философия была нежизнеспособна. Нигде нет таких событий, которые он описывает в своих книгах, это всё искусственное.

– Я помню только, что он сказал будто главный вопрос философии – проблема самоубийства. Я немножко удивился, потом подумал, что, возможно, он прав. Но даже если так оно и есть, то человек так не считает, – ответил Георг, припоминая давно прочитанные книги.

– Вот как? – Изумилась она.

– Да, кто ещё так ответил бы на этот вопрос? Он и сам так ответил, чтобы было с чего начать и чтобы звучало интересно. Хотя, может он и верил во всё это… – Рассуждал Георг.

– Вот именно, что непонятно, во что он в итоге верил. Поэтому я думаю, что Камю мог бы ограничиться одной книжкой. Назвал бы её «Об абсурде», и успокоился. Точнее, я думаю, ему надо было свою работу разделить на две части: на художественные книги, которые всем нравятся, и на философские, которых как будто бы и нет. А он всё перемешал, – настаивала на своём Жиль.

– А разве Сартр не делал то же самое? – спросил он.

– Ну, может быть… Хотя Сартр был чуть посговорчивее, во всех смыслах. Но это не значит, что у него получилось лучше. Мне кажется, эта парочка должна всегда поддерживать друг друга, чтобы не упасть. Хотя при жизни они этого не делали. Слишком всё это наивно, не знаю… Время было, конечно, такое, но всё равно. Были ведь другие, и они думали по-другому… – задумчиво заключила Жиль.

– Думаешь, не хватило таланта? – Спросил Георг.

– Кому? Обоим? Сложно сказать. Есть, конечно, гении, и Камю не из их числа… Или всё ещё проще, и от экзистенциалистов вообще нет смысла требовать какие-то ответы. Они же были как певцы уныния, – отвечала Жиль.

– Я думаю, они искали какую-то новую опору. Не ругать же их за то, что они её не нашли. Они просто писали книги, в конечном итоге, – убеждённо сказал Георг.

– Конечно, они писали книги! – Воскликнула Жиль. – Только почему тогда с годами стали писать хуже? Ничего смертельного в вызовах судьбы у Камю не было, война, да, но она была везде, а писал почему-то он… Другие тоже писали, да, я знаю. Я просто говорю, что вина лежит на нём, а не на ком-то другом, он же экзистенциалист, сам бог велел, как говорится, во всём этом перемолоться. – Не успокаивалась она.

– А не потому ли он стал этим заниматься, что видел войну? – Спросил Георг.

– Блин, ты полез куда-то уже далеко. Кто знает, что было бы, если бы не было войны? Это вопрос без смысла. Я хочу, чтобы ты понял, что я считаю Камю засранцем, и Сартра тоже, – Жиль закончила фразу со смехом. Луна выплыла из-за облаков и настырно засияла, показывая всему лесу двоих, сидящих на крыше. Ноги Жиль покрылись мурашками, а волосы растрепались от ветра, лицо казалось больным.

– Ну, это я уже понял, – ответил ей Георг, тоже смеясь. – Ладно, оставим их в покое. Камю был хорошим писателем и плохим философом. Пойдём в дом?

– Нет, дело в том, что он написал, это уже даёт мне право говорить об этом и осуждать, если мне не нравится. Так что не надо делать примирительные выводы тут! – Весело и громко сказала Жиль. – По-моему, он как-то сказал: «Я не знаю ни одного произведения искусства, которое было бы построено исключительно на ненависти».

– Не совсем понятно, что он имел в виду, – ответил Георг и посмотрел на бутылку в свете луны, проверяя сколько осталось. – Допьём и пойдём в дом.

– Ага, снова не понятно, что он имел в виду. Произведение ненависти либо невозможно в принципе, тогда Камю сказал глупость, как в начале эссе о Сизифе. Либо ненависть должна иметь контекст, или быть в контексте чего-то. Тогда можно легко найти пример. У его абсурда ноги растут не из ненависти? «Посторонний» не про ненависть? Про безразличие? Не думаю, потому что если тебе что-то безразлично, ты об этом не говоришь. А как же «Песни Мальдорора»? А как же Селин? Которого, кстати ни Камю, ни Сартр терпеть не могли… Так что он скорее не плохой философ, а недобросовестный философ, – горячо закончила она.

– Наверное, ты права, чёрт с ним. Я бы копался в этом, но только за деньги, а так я лучше буду просто читать, и спорить с тобой. – Подытожил Георг и прикончил бутылку.

– Да ты сам начал, – ответила Жиль и сделала вид, что возмущена.

– Я? Это ты первая начала про рассказ о неверной жене, – защищался Георг, помогая ей встать на ноги.

– Ладно, я просто недавно читала про это и меня ещё не отпустила эта тема. Ой, я не могу слезть. Поможешь мне?

– Подожди, я слезу и поймаю тебя, – Георг замотал бутылку в одеяло, лёг на крышу и, прицелившись, забросил свёрток в комнату через окно.

– Нет, я боюсь прыгать, я не буду прыгать.

– Не надо прыгать, просто сделай шаг, а я поймаю.

Оказалось, что она всё-таки замёрзла и пошла под горячий душ, пока Георг стелил постель. Когда она вышла, то сразу юркнула под одеяло. Георг спустился на минуту, чтобы запереть дверь, и когда вернулся, она уже спала. Он поцеловал её в уголок рта.