Читать книгу Руины Арха 3. Бродяга - Олег Геннадьевич Фомин - Страница 7

Этажом выше потолок оказался слишком хлипкий, выстрел из плазмы может обрушить на наши головы весь коридор.

Поэтому, когда главное звено и мы перебрались на этот этаж, я, Ксара и Мирослава отправились искать проход наверх.

На самом деле, нас четверо, но простую сельскую доярку этим лучше не грузить.

– Давно в Руинах? – спросил я.

Мирослава нахмурилась, потела брови.

– Ох… Да, считай, уж пятый месяц пошел.

– А почему примкнула к культу Небесного Арха?

Девушка пожала плечами.

– А чего… Люди добрые, вот чего! Мало в Руинах добрых. Как в лесу дремучем, одни звери. Или дай пожрать, или юбку задирай. А то в морду. А я баба мирная.

С этими словами Мирослава воткнула копье в плиту перед собой, из трещины в плите брызнула темная густая кровь, вылезли черные иглы длиной в половину копья, торчат как адский одуванчик.

Иглы повисли без признаков жизни, девушка присела вырезать из плиты сердце убьежа, кривой нож зачавкал жесткой черной мышцей.

– Их мясо не совсем съедобно, – напомнил я.

– Это если не знать, как готовить, – ответила Мирослава. – Вроде той рыбы японской, как ее… Фигу!

– Фугу, – поправил я.

– Во-во. Главное, знать, что отрезать и как отварить.

Девушка возится с сердцем, а я подтягиваю провисшую веревку. У меня на плече моток, от него веревка тянется вдоль туннеля и заворачивает за угол. Рядом с моей валяется на полу веревка Мирославы. С этими хвостами движемся, конечно, как черепахи.

С другой стороны, куда спешить? За следующим поворотом что угодно, только не выход из Руин.

– А что твоя подруга все время молчит? – спросила Мирослава, не отвлекаясь от свежевания.

Я махнул рукой.

– Не обращай внимания. Такая всегда.

Ксара висит вниз головой, ее удерживает за ноги растущий на потолке вьюн яростка. Причем не он скрутил ноги, а ноги демонши душат бедное растение, шипы не могут пронзить ни зеленую чешую сапожек, ни красную лоснящуюся кожу. Стебель от натуги скрипит.

Глаза демонши закрыты, руки на груди. Медитирует. Плащ на сквозняке колышется, край подметает пол. Вниз головой, на этой лиане, Ксара как паучиха на нитке паутины.

Мирослава упаковала сердце убьежа в ледяную бумагу из шкуры морозавра, покрытый инеем сверток отправился к ней в заплечный мешок.

Помогаю ей, сидящей на коленях возле убьежа, смыть с ладоней кровь – поливаю водой из своей фляжки.

– Ой, спасибо, Владик.

Она ткнула головой в сторону Ксары.

– А вы с ней… не того-этого…

Я помотал головой.

– Не того. И не этого.

Мирослава, кивая, тихо промычала. Улыбнулась. Перекинула косу на другое плечо, дунула на локон, тот спрыгнул с лица за ухо.

– Фух, жарко.

Не сказал бы, что жарко. Сквозняк. Однако девушка все равно помахала на шею ладонью, как веером, пальцы слегка расправили края монашеского халата на груди, и ладонь снова машет, уже в вырез – глубина теней, округлые блики на розовом молоке кожи, посередине тугая черная стрелка.

Мирослава смотрит в глаза. Медленно – очень медленно – встает с колен.

Сорвала со стены кусочек мха, протирает один из наконечников двустороннего копья – излюбленное оружие адептов Небесного Арха, – который запачкан кровью.

– А ты, вижу, в Руинах давненько, Владик.

Я улыбнулся.

– Видишь?

– Ви-и-ижу…

Она подняла с пола и повесила на плечо свое оружие дальнего боя – самопал, похожий на гранатомет револьверного типа. Только не пузатый, какие они обычно, а более длинный и узкий, как дробовик. В барабане, кажется, восемь зарядов. Вещь явно кустарная. Часть деталей из дерева, в начинке – элементы левых механизмов: шестеренка часов, поршень медицинского шприца, проволока и многое другое. И все в кожухе из банальной пластиковой бутылки.

– Идем? – спросила Мирослава.

Я кивнул.

Повернул голову лицом к демонше.

– Ксара?

Та изящным полумесяцем спрыгнула на пол, приземлилась в приседе, застелив пол одеялом плаща. Только яростку легче не стало – повис как тряпочка, шипы уныло согнулись в крючки.

Мы пошли.

– А как ты попала в Руины, Мирослава? – спросил я.

– Ой, да брось, Владик. Просто Мира. Или Слава.

– Хорошо. Мира. Как ты попала в Руины?

– Да ничего особенного… Барин выпороть приказал. Зазевалась, гуся в печи перепалила. Восемь плетей у столба. Благо кнут Митьке достался, лупит не больно, рука у него калеченная. Ударе на шестом все погасло, а очнулась тут.

Я чуть не врезался лбом в колонну.

Еперный смартфон! Из какого ж века ее занесло? То-то голова все еще побаливает. Наверное, переводит на русский с какого-нибудь старорусского.

– Плетьми? – возмутился я. – За гуся в печи?!

– Да сама виновата, клуша. Бросила микроволновку без присмотра, а сама ушла с Марьей по телефону сплетничать.

Я споткнулся.

Не упал только потому, что Мира поймала за плечо, и я повис на ней. Да так, что нос почти уткнулся ей в грудь.

– Осторожней, милок, – сказала она ласково. – Успеешь еще…

Чего успею?

Я выпрямился. Мы снова пошли, и я только теперь осознал, что она сказала до этого. Руины, вы совсем охренели? Чем ей голову напичкали? У них там, оказывается, крепостное право рука об руку с высокими технологиями.

Однако смириться с этой концепцией Руины не дали.

Поворот вывел нас в зал такой степени разрухи, легче назвать пещерой.

Тем не менее, в одной из ям – костер. А у костра спиной к нам сидит человек. С нашего ракурса виден только плащ неопределенного цвета, сливается с окружением, и такого же цвета капюшон. Человек держит руки ближе к огню.

Держит странно. Ассоциации с лапками богомола…

Мирослава хотела было окликнуть, но я прижал указательный к губам, и она замерла, а потом послушно отошла за мою спину, повинуясь жесту моей руки, преградившей путь.

Мы спрятались за поваленную статую.

– Чего прячемся? – прошептала Мирослава.

– Шли громко, – отвечаю, – нас должны были услышать. Но этот сидит, будто ничего не замечает.

Человек у костра закашлял. И еще раз… И еще.

– Кашель какой-то не такой, – заметила Мира.

– Механический, – сказал я.

Человек стал насвистывать. Потер ладони друг о друга.

Потер не так, будто замерз, а словно точит друг о друга ножи. И мелодия, которую насвистывает, повторяется, будто пластинку заело.

Вроде все делает по-человечески. Но как инопланетянин, который долго жил среди людей.

Я вытащил дробовик.

– Держи его на прицеле, Мира. Ксара, готовься плюнуть дротик. Только не в меня.

– А ты? – спросила Мира.

– На переговоры.

Я снял с плеча моток веревки, тот лег на плиты, и ноги плавно понесли к странному руинцу у костра.

Камни под подошвами хрустят, ни о каком факторе внезапности и речи быть не может. И это настораживает. Почему человек ведет себя так, будто нас нет?

Я сгруппировался, готов отпрыгнуть, если тот развернется и выстрелит.

– Эй, друг!

Складки на плаще руинца колыхнулись. Он слегка повернул голову, но лица я все равно не увидел, а он отвел руку в сторону, пальцы сделали жест, мол, иди сюда.

У меня мурашки. Жест похож на судороги.

– Я с миром, – сказал я. – Давно в Руинах?

Приближаться перестал и начал обходить костер и его хозяина по кругу. Дробовик уже снят с предохранителя. Хорошо бы затвор передернуть, но, боюсь, это может спровоцировать нападение.

– Яс… ми… ром…

Эти звуки издал он. То ли свист, то ли шипение.

– Это ты, конечно, зря, – голос Принца в ухе. – Хотя молодец.

– Ты о чем? – прошептал я.

– Что приказал держать на мушке этого типа, правильно. А вот что решил к нему подойти…

– Надо же пойти на контакт с человеком. А то он какой-то пришибленный…

– Это не человек.

– А кто?

– Пчеловек. И да, ты уже труп. Если, конечно…

Я обошел руинца, тот поднял на меня лицо. Оно в тенях, но черты я увидел, хотя при таком освещении, к примеру, не узнал бы знакомого.

До меня дошло – это не лицо, а лишь рисунок. Подобие человеческих глаз нанесено узором пигментов на огромные фасеточные глаза, как у насекомых. А вот ножницы жвал совсем даже настоящие.

Но поздно.

Существо, кем бы ни было, прыгнуло на меня через костер, высунулись из-под плаща руки, такие достали бы до земли, а пальцы на каждой руке сложились в клинок.

Увернулся не я, а тело – тренированный рефлекс сработал раньше сознания.

Щелкнул затвор дробовика.

Я развернулся и выстрелил, но «богомол» пригнулся быстро, человек так не смог бы. Его тело раздроблено на армию члеников. Теперь инсектоид опирается на четыре насекомьи лапы, а руки словно лезвия кос, сейчас будут пожинать кровавый урожай.

– Разглядывать пчеловека, – говорит Принц в ухе, – идея не самая лучшая.

Тварь издала шипящий свист через оркестр трубок-дыхалец на груди, из живота вылезла еще пара лап, тонких, но длинных, такими удобно колоть. А плащ, который качался складками как маятник, теперь налился упругостью, расправился, и до меня дошло, что это не плащ, а крылья. А капюшон – редуцированные надкрылья, толстые, как броня.

Я вновь передернул затвор, выстрелил в морду.

Надкрылья метнулись с затылка вперед, и дробинки отскочили от этой маски, выбив искры.

Крылья затрепетали, пещера наполняется низким стрекотанием, оно давит на слух.