Читать книгу Осторожно скрытый смысл - Олег Ширеми - Страница 2

Механик осматривал отросшую за ночь щетину на воспаленном прерывистым сном лице. Надавливая на кожу в разных местах, он будто сомневался в материале, из которого сделан. Рука дрожала. Напряжение стало привычным в последние дни, недели, месяцы? Немощь пробуждения стягивала его суть как бечевка, отчего та полностью никогда не осознавалась. Мало что осознавалось в принципе, а что и замечалось, не вызывало успокоения, скорее наоборот. Немое хлопанье ртов рыб в аквариуме на подоконнике будило тишину. Механик смотрел туда, где у зеркала располагались глаза, его собственные. Он смотрел долго, исподлобья и с явным недоверием: «Наполненный жизнью череп или обросший мхом, все одно – жидкая пелена, трава только готовится прорасти из него, если прежде не сделала этого. Возможность зреет под теплой до поры кожей, ощущается же только невозможность снаружи».

Утро медленно наполнялось светом, и тысячи усомнившихся отражений наполняли комнаты в молчаливом оцепенении. Закурив что-то, и выдохнув привычный, но от того не менее мерзкий дым, Механик направился к окну.

«Приблизиться к стеклу, ближе, и еще ближе, уткнуться лбом, – мысли его перемешивались долгими паузами, – продавив до треска, как до единственного подтверждения тому, что это до сих пор мне не снится».

Он смотрел вдаль: вниз – бесконечные ряды пуговиц-гаражей, вверх – тысячу раз застиранный отворот рубахи неба.

Оттепель подмешивала серые ноты в пейзаж, отчего тот звучал как потрескивающее в соседней комнате радио.

«Естественное желание мира, загнанного в угол зверя, загнанного в угол тела, моего».

Подул теплый ветер.

«Так часто хочется спать, но мне нельзя сейчас спать, сейчас начинается все самое интересное».

Белый подоконник, кажется, сам испускал свет всеми слоями краски. Снег лежал непосильным для лучей грузом, весенний ветер обнаруживал себя в ноздрях едкой, как нашатырь, влагой. Не зацепляющиеся шестерни, затухающие колебания маятника, никогда не способного вернуться в исходную точку. Тихо тикали часы, висящие на стене, в комнате с рыхлым квадратом света на полу, лишь в одном месте вырванного линиями человеческого силуэта. В комнате ничего кроме них и не было, ничего кроме линий.

– Сегодня я, завтра судья, – бормотал Механик, пытаясь окончательно выбраться из утробы сна. – Линии, которые привели меня сюда, – он провел пальцем по левой ладони.

«Отряхнуться и поползти, как новорожденный, в новый день, в новое заблуждение. Кто все эти люди? И люди ли, мельтешащие вокруг да около, как оборванные на полуслове. Сколько можно ходить вокруг да около, недоговаривая, утаивая что-то от самих себя».

День, вечер, ночь, темнота, тело бессильно, как щепка у причала. Выброситься на берег, или кануть в пучину необратимого мрака, разложиться в его безответности и обрести там свой страшный уют.

Люди становятся незаметными нигде, они перестают замечать что-либо кроме себя, и сидя напротив, и разговаривая с другими, занимаясь чем бы то ни было еще – полчища саранчи, поедающей кукурузное поле.

Прозвонил будильник. Искусство происходить не изменяет своим ставящим в тупик принципам. Содержать в себе множественность выбора – значит не выбирать ничего.