Читать книгу Обратный отсчет - Олекса Белобров - Страница 16

– Ну, десантник, давай, рассказывай, – дед заглянул в глаза, – как воевал, что поделывал? Я ж по тебе вижу, – невесело улыбнулся старик, – ты уже не тот Сашик, что был полгода назад. И не таись – со мной обо всем можно, я не эти, – махнул старик рукой в сторону хаты, – я все понимаю.

– Знаешь, дед, – подумав, молвил «уже не тот Сашик». – Лучше я тебе дам газетку почитать. А сам пока перекурю это дело…

Он бросил на стол пачку болгарской «Стюардессы».

– Дай-ка и мне, – заговорщически подмигнул дед, водружая очки на нос, – пока бабця не видит!

Закурили, сизый дымок поплыл вверх, туда, где уже висели спелые шпанки-вишни. Дед читал внимательно, иногда возвращаясь к каким-то моментам, которые его особенно заинтересовали. Наконец он одолел пространную статью, отложил «Комсомолку», и в беседке зависла тугая тишина.

– Та-ак… – в точности как майор Аврамов протянул старый танкист, начинавший еще с Хасана и финской кампании, – весело тебе пришлось. Твои, ясное дело, не в курсе? – Он снова помахал свободной рукой в сторону хаты, одновременно наливая себе и внуку.

Оба воина, между которыми лежало полстолетия и несколько войн, поднялись и не чокаясь выпили. Слов не потребовалось, все и так ясно.

– Нет, конечно… – выдохнул Хантер после дедовой «оковитої». – Только отцу и Семену пытался кое-что рассказать – не верят. – По его лицу скользнула тень обиды.

– И не поверят, – отрезал дед, пристукнув ребром ладони по столу. – Кто воевал, тот тебя поймет, – воздел старик заскорузлый палец вверх. – А они, хоть люди военные и в чинах, нам с тобой не чета. А теперь расскажи-ка лучше о том, что не попало в газету, – старик хитро улыбнулся, снова наполняя в чарки, – я ж догадываюсь, что это все – только цветочки…

То ли обстановка подействовала, то ли горилка, то ли пристальные дедовы глаза, сочувственно смотревшие на него, но в Сашкиной голове вдруг что-то щелкнуло, словно кто-то снял душу с предохранителя, и слова полились сами. Минуты текли, графинчик опустел и вновь наполнился, зеленые холмы древней Полтавы мало-помалу погружались в теплые сумерки.

Покончив с Афганом, Хантер, сам того от себя не ожидая, вдруг поведал деду о двух своих любовях – Оксане и Гале-Афродите.

– Что ж, дело молодое… – наполняя «крайнюю» чарку, кивнул слегка захмелевший дед. – Все как и в ту войну. И у меня на фронте бывали девчата. Докторши, медсестры, связистки. – Старик усмехнулся в усы. – Даже одна дамочка – капитан ветеринарной службы! – Дедовы глаза заблестели. – Видел бы ты ее! Дородная, статная… украиночка с Кубани. Ох и огонь баба была! Жаль ее – погибла в Германии, уже в сорок пятом…

Взгляд старика затуманился.

– Их машина натолкнулась на недобитков эсэсовских – они из нашего окружения прорывались… Я эту Оксану и сейчас как живую вижу…

– Оксана?! – удивленно переспросил Александр. – И тоже погибла?

– Так, Сашко, так, – дед всерьез загрустил, – война всегда война, как бы она ни называлась. А суть всегда одна.

Дед помолчал, а потом неожиданно добавил:

– И все же, Сашко, ты гулять гуляй, а головы не теряй! Тем более в таком возрасте ваш брат думает больше причинным местом… Что, Афродита эта твоя, крепко тебе в душу запала?

– Крепко, деда. Чуть не каждый день ей звоню – хоть голос услышать. Даже Ядвига что-то учуяла…

– Бабы – они что кошки, – усмехнулся старик, – их не обманешь! У них на это дело нюх. Поэтому давай, внучек, разбирайся со своими девчатами сам, в этом я тебе не помощник. И хоть Ядвигу твою я не очень жалую, но ведь и сам ты тогда ничего слушать не хотел. «Лямур!» – вот и вышел тебе этот «лямур» боком. А наша малая, правнучка моя, – чудо, а не дитя, и грех ее сиротить при живых родителях! С одной стороны, как на Полтавщине говорят, на козаку нема знаку, а с другой, вертеться без конца, как уж на сковородке, – замахаешься!

– Ладно, деда, разберусь как-нибудь, – посулил Хантер, отправляя в рот сочную шпанку, сорванную на ощупь в темноте. – Да и недолго уже мне тут осталось. Поеду, довоюю, а там… или ишак околеет, или шах помрет…

– Ты там полегче, – проворчал дед в усы, – а то ты у нас запальной, чисто бутылка с зажигательной смесью…

– Ну ты, дед, даешь! – рассмеялся Хантер. – Меня приятель афганский, майор Чабаненко, так и зовет – «коктейль Молотова»!

– Правильно зовет. Не лезь поперед батьки в пекло на той чертовой войне! Будь осторожнее. Награды тебя сами найдут, нечего о них и думать. Но и задних пасти – тоже не дело, ты ж офицер! – Старик внезапно со всего размаху хлопнул внука по спине. – Эх, Сашко, сколько же я на своем веку навидался бессмысленных смертей – по глупости, по неосмотрительности, из-за своего и чужого разгильдяйства!.. Ну, да ладно, не буду я тебе мозги полоскать; думаю, после ранения ты и без меня кое-какие выводы сделал, так?

– Так, деда. – Хантер благодарно обнял старика – как в детстве, когда творил какую-нибудь шкоду и, прячась от братьев или родителей, просил у него «политического убежища». – С шашкой и на белом коне нынче много не навоюешь. Да ведь и на роте мне остается сидеть всего ничего – месяц-полтора. Есть разведданные, что поставят меня на отдельный десантно-штурмовой батальон в Зону ответственности «Юг».

– На батальон, – удивился дед, – старшего лейтенанта?! Даже в ту войну такое редко случалось, разве что в кошмарном сорок первом. Я батальон получил только в сорок третьем на Курской дуге, уже капитаном…

– Так ты же командир, а я – «заместитель по борьбе с личным составом»! – припомнил Хантер армейские шуточки-прибауточки.

– Без разницы, – не успокаивался упрямый старик, – боевой развернутый батальон для старшего лейтенанта – большая ответственность! Ты уж смотри там, не опозорь наш род! – Он потрепал внука по загривку жесткой ладонью.

– Будь спокоен, дед, не опозорю, – пообещал тот. – Мне бы только побыстрее в Афган попасть! Должников у меня там – шайтану не пересчитать.

Непрошеными гостями перед глазами промелькнули видения недавнего прошлого, старлей сцепил зубы. На скулах вспухли желваки.

– Месть вещь правильная, – проговорил дед, жестко поглядывая на внука. – Да только она голову кружит. Мы тоже ангелами не были. Когда в Германию вошли – жуть, что творилось: убийства цивильных, грабежи, изнасилования, мародерство… Был особый приказ Верховного по этому поводу, и только после этого Жуков, Рокоссовский и Конев навели порядок, каждый на своем фронте: за преступления против мирного населения – расстрел на месте, без суда и следствия…

Дед умолк, задумался и вдруг проговорил после паузы:

– Хотя… Не стану греха таить: в сорок пятом, когда я узнал, что Оксану убили, у меня в голове все помутилось. Я выкинул из своей «тридцатьчетверки» механика-водителя и погнал туда, где ее машина догорала. Когда подоспел, пехота тех, недобитых, после боя в плен взяла, человек тридцать их там осталось… Я танк развернул и своей рукой из курсового пулемета всех уцелевших положил… – Старик нахмурился. – И пехота ничего сделать не смогла – куда им с ППШ[35] против брони!.. Хотели было смершевцы под трибунал отдать, да только в ту же ночь поступил высокий приказ – выдвигаться форсированным маршем на Прагу… А марш этот помнят все, кто принимал в нем участие. И хоть вешали мы на борта самодельные экраны из матрасных сеток и прочего металлолома, чтобы хоть так прикрыться от фаустпатников, все одно почти на каждой машине остались «ведьмины засосы» – оплавленные следы от фаустпатронов, что не сподобились прожечь броню. По дороге к Праге и в самом городе в нашем полку сожгли каждую третью боевую машину, в том числе и мой танк… И смершевцы в своем «Додже» от прямого попадания гранаты сгорели… В себя я пришел, Сашик, уже в Сибири, под Красноярском, куда привез санитарный поезд… Вот такая она, месть, бывает…

– Это, дед, мне знакомо, я и сам в сознание только в самолете пришел…

– Слушай, Саня, – вдруг спохватился старик. – Вот я вижу по телевизору: вы там все на вертолетах летаете. Машины, не спорю, отличные, да только как же вы с них под огнем десантируетесь, в каком порядке?