Читать книгу Обратный отсчет - Олекса Белобров - Страница 8

После операции он проспал совсем недолго, несмотря на то что у врачей были опасения – как бы снова не впал в анабиоз, словно бурундук зимой.

Правда, под вечер подпрыгнула температура, стала донимать послеоперационная боль, и персонал интенсивной терапии засуетился. Афродита по-прежнему была здесь, словно и не выходила из палаты, но теперь узнать ее было непросто в марлевой повязке, короткой голубой куртке и таких же мешковатых голубых штанах на стройных ножках. Шпильки исчезли – вместо них на девушке оказались тапочки, поверх которых она натянула синие матерчатые бахилы с завязками под коленом. Что поделаешь – режим стерильности!

Изувеченную душманами ногу «забетонировали» в гипс, согнув таким себе кренделем, под углом – чтобы сухожилие ни в коем случае не работало «на разрыв».

В таком положении правой нижней конечности предстояло находиться около месяца, после чего, как сообщил Седой, начнется период самоистязания – разработки суставов, мышц и собственно сухожилия. Но все это пока было впереди.

Когда стемнело, Афродита накормила своего подопечного, а затем и вконец обессилевшего и павшего духом Лося. И только прикончив что-то неописуемо аппетитное и покосившись – не осталось ли в тарелке чего, Хантер врубился: еда-то нисколько не похожа на приевшуюся казенную.

– Галочка! – обратился он к сестричке. – Ты почему тут сидишь, когда тебе давно домой пора? И что за яства? Как все это понимать?

– Не понравилось?! – испугалась девушка.

– Наоборот, жуть до чего вкусно. Но я же не о том. Ты почему все время в госпитале торчишь? У тебя что, личной жизни нет? И дома никто не ждет?

– Все у меня есть! – почему-то обиделась девушка. – А ты чего меня допрашиваешь, словно какой-нибудь Прошкин? Ты мне не начальник и не родственник!

– Да нет, я… – начал было оправдываться Хантер, – я, собственно, ничего такого не имел в виду. Мне показалось…

– Вот и лежи себе крячкой. – Афродита энергично сунула ему в рот ложку какого-то салата. – И не командуй. Кто здесь старшая сестра «травмы», я или ты? Твоя задача – выздороветь и вернуться к своим!

– Спасибо, Галочка! – пробормотал Хантер, жуя. – Хоть ты меня понимаешь. Мне в самом деле побыстрее надо обратно. Дел у меня там – по горло, и все неотложные…

– Может, расскажешь, как там? – робко попросила Афродита. – Если, конечно, тебе сейчас не трудно…

– Мне, между прочим, Владимир Иванович уже сообщил, что ты туда рвешься, – криво, сквозь силу улыбнулся Хантер. – Да только я не знаю, о чем рассказывать. – Он заглянул в глаза девушки и отвернулся. – Если и расскажу, все равно не поймешь…

– Нет, вы расскажите, товарищ старший лейтенант, – подал голос со своей койки Лось, прислушивавшийся к разговору. – Как вы мне ногу пилили штыком, как Чалдону взрывной волной голову отшибло и мозги по броне расплескало! О том, как Джойстик в муках помирал… – Радиотелефонист тяжело задышал, в голосе слышались слезы и бессильная злоба.

– Вы меня извините, ребята… – смутившись, пробормотала Афродита. – Может, вам действительно надо побольше отдыхать…

– Ты нас оставь пока, – попросил Хантер, – мы тут между собой потолкуем. Меня об этом еще Зульфия, наша сопровождающая, в самолете предупреждала, – указал он глазами на Лося. – А об Афгане потом, ладно?

– Хорошо. – Девушка поднялась. – Только недолго. Вам нужен покой. Я зайду через пару часов, – добавила она, – у вас обоих еще процедуры. Обоим уколы, а тебе еще и капельница.

– То есть, ты и сегодня домой не собираешься, – усмехнулся Александр. – А это о чем говорит?

– О том, что ты находишься в палате интенсивной терапии после операции. А я – старшая медицинская сестра в отделении, за которым ты числишься. Вот так-то, Царевич!

Хантер заметил, что под марлевой повязкой Афродита улыбается, и сам улыбнулся в ответ, но застекленная дверь палаты уже закрылась за девушкой.

– Царевич – это кто? – тут же полюбопытствовал Лось.

– Это, Жень, известный тебе старший лейтенант Петренко. – Хантер, наверно, впервые назвал рядового Кулика по имени. – Позывные – Хантер, Шекор-туран, ежели помнишь. А кликуху прилепили в «травме» за то, что с первого дня умудрился проспать тридцать шесть часов подряд, без отрыва от подушки. Так что поначалу я был Спящим царевичем, а потом проснулся и стал просто Царевичем. С тобой ведь та же история – был Лососем, а стал Лосем.

– Хромой Лось какой-то, – снова взялся за свое радиотелефонист. – Без левого заднего копыта, не очень-то распрыгаешься…

– Знаешь что, – в свою очередь разозлился Хантер, – от того, что будешь скулить, новая нога не вырастет. Будь мужчиной и прими то, что случилось, как данность. Учись жить с этим!

– Ну да, вам хорошо! – как обиженный ребенок тянул Кулик. – И нога на месте, и бабы опять, как в Афгане, к вам липнут…

– Меня сегодня штопали почти без наркоза, – так, на всякий случай, сообщил старлей, – и сидели мы с тобой рядом на одной и той же БМП, когда сработал фугас. Или, может, я отдельно передвигался, под охраной вертолетного полка, а?

– Да ладно вам, товарищ старший лейтенант, – засопел Кулик, – какие тут могут быть претензии?.. Просто тошно мне, – в хриплом голосе снова послышались слезы, – двадцать лет от роду – и калека!

– Жалость к себе – полезная штука, – согласился Хантер, – но пользоваться ею надо как лекарством – в малых количествах. Передоз приводит к отравлению. Это тебе ясно, дружище?

– Ясно-то ясно, но я все равно не знаю, что будет дальше, – признался Кулик. – Образования у меня никакого, профессии – тоже. Чем буду заниматься по дембелю?

– А чем до армии занимался? – поинтересовался Хантер, кляня себя втихомолку, что раньше не удосужился расспросить радиотелефониста о его жизни.

– На охоту с отцом ходил, рыбачил, – сообщил тот с грустью в голосе. – У нас на Дальнем Востоке это дело артельное. А сейчас мне куда? Ни по тайге пошастать с карабином, ни сетку поставить… А с девками как? Кто с безногим в койку ляжет?

– Живут же люди и без одной ноги, да и без обеих тоже, – заверил Петренко. – Читал «Повесть о настоящем человеке»? Ее в школе проходят…

Черт его знает – ну как утешить молодого и здорового парня, который еще недавно ходил на медведя и росомаху и в одночасье стал инвалидом?

– Нет, – буркнул Кулик, – у нас русский язык и литературу через пень-колоду преподавали – некому было. Молодые училки с ходу удирали от нас на материк, а литературу вели то физичка, то историчка, то и вовсе трудовик.

– Так ты и фильм не видел? – удивился Александр.

– Не-а, – усмехнулся Кулик. – Телевидение до нас еще не добралось, а в клуб по навигации не завозили.

– Завтра скажу, чтоб тебе эту книжку принесли. Гарантирую: прочитаешь – и по-другому будешь смотреть на свои проблемы. А кстати, слыхал ты про такого офтальмолога – Святослава Федорова? Звезда мировая, можно сказать, первой величины, академик, герой соцтруда!

– Может, и слыхал. Это тот, что ли, который операции на глазах? И что – тоже без ног? – недоверчиво спросил Кулик, поворачиваясь к замкомроты, насколько позволяли трубки и провода.

– Нет, – поправил тот. – Без левой ступни, вроде тебя, только ему трамваем по шнуровью[17] конечность отрезало.

– Ну и дела! – Кулик призадумался, а потом проговорил вполне искренне: – Ну, спасибо, командир. Мне с вами как-то даже полегче стало…

– А насчет баб можешь не волноваться, – хохотнул Хантер. – На Полтавщине, где я служил до Афгана, у моего тестя с тещей за стенкой один типаж интересный обитает, Грицьком его во дворе кличут. Был он в молодости железнодорожным ментом, но больше всего любил баб и выпивку. Но с приоритетами никак не мог определиться. И однажды отпетрушил он девку – дочку какого-то железнодорожного вельможи. Грицько, как водится, попользовался, а батька девахи, тот самый «паровозиков начальник и вокзалов командир», узнав об этом, решил проучить негодяя. Грицька напоили до невменяемости и прямо в таком состоянии уложили на рельсы недалеко от моста через Днепр. Было темно, туман, дождь. В общем, наехал на него паровоз, и Грицькова нога – прости-прощай. И что б ты думал? – Хантер невольно усмехнулся, вспомнив колоритную физиономию соседа. – Очухался Грицько, выбил себе пенсию по инвалидности и «Запорожец» с ручным управлением. Теперь таксует, но оба любимых дела – баб и выпивку – так и не бросил. Как пил, так и пьет, как шлялся, так и шляется. И ему уже под пятьдесят, а тебе всего двадцать! Ты, кстати, – круто сменил тему Хантер, – чем еще, кроме рыбалки и охоты, занимался?

– Радиотехникой, – признался повеселевший Кулик. – Люблю я это дело, часами могу в схемах ковыряться.

– Ну вот! А сейчас без электроники ни шагу. Компьютеры там какие-то, всякие-разные, связь, космос. Поступишь в институт, у тебя льготы, а за ранение дадут тебе Красную Звезду, сто процентов. Наденешь костюм с отливом, протез тебе купят немецкий – такой, что от настоящей ноги не отличишь, награду Родины на лацкан – и в Ялту! Все девки твоими будут! Закончишь вуз – станешь большим электронным начальником!

– Смеетесь, товарищ старший лейтенант! Просто «приключения Электроника» какие-то!

– А ты как думал, Жека? У человека должен быть план. «Повесть о настоящем человеке» – это ладно, но все равно почитай. Потом попросим какую-нибудь из сестричек, чтоб побегала по местным вузам. Добудем тебе программы и учебники для поступления в радиотехнический. Через Галину – она здесь главная комсомолка – выйдем на горком комсомола – пусть помогут тебе с поступлением и общагой. И все дела. Так что хорош ныть, Лось, займись собой!

– Спасибо, командир. – Радиотелефонист устало откинулся на подушки. – Так и поступим. А вы что собираетесь дальше предпринять?

– У меня все намного проще, – вздохнул старлей. – Как очухаюсь – обратно в Афган, в роту. Воевать хочу, понял? У меня с «духами» свои счеты…

На мгновение он почувствовал, как голова вспухает от ненависти.

– А нога? – осторожно спросил Кулик. – Позволят ли вам вернуться в ВДВ?

– Не знаю. По словам подполковника медслужбы Седого, подлатали ее так, что не всякий хирург догадается, что за травма у меня была. Такую же операцию в свое время делали баскетболисту Сабонису, а думаешь, в большом спорте нагрузки меньше, чем в десантуре?

– Ну, раз так… – пожал плечами Кулик. – Вообще-то я тоже собирался на сверхсрочную после Афгана, или на прапорщика пойти учиться, как наш Ошейков. Ну, а теперь совсем другой коленкор…

Утомленные разговором, оба незаметно задремали. Разбудила Афродита, ловко поставившая капельницу и вкатившая два укола: обезболивающее и антибиотик.

Когда она уже собиралась уйти, Хантер поймал ее за руку.

– Так что ты хотела узнать об Афгане? – вполголоса поинтересовался он.

– А ты как? – вопросом на вопрос ответила Афродита. – В норме?

Александр покосился на Лося, который не проснулся даже от укола.

– И в норме, и в форме. И что, все-таки, тебя интересует?

– Все, – прозвучал емкий ответ.

Так началась неторопливая ночная беседа двух молодых людей. Хотя и беседой это не назовешь, потому что говорил все больше Хантер, а Афродита слушала, ловя каждое слово, сказанное полушепотом.

Воспоминания вернули его в Афганистан. Рассказал о климате, дорогах, горных перевалах, тропической зеленке[18], о «гостеприимных» местных жителях. О минах и фугасах на дорогах, о пулеметных очередях и залпах гранатометов из той самой «зеленки» и со скал, о друзьях-товарищах, живых-здоровых, «двухсотых» и «трехсотых».

Не забыл и бой на высоте Кранты, и тупость начальства и вышестоящих политработников: все эти «дознания», персональные дела, взыскания, боевые листки, политзанятия, комсомольские и партийные собрания, протоколы, методички и планы. Посмеиваясь, упомянул об организационно-методических сборах офицеров-политработников в ходе подготовки к Девятнадцатой партконференции, которые геройский капитан Соломонов превратил в сущее посмешище, а затем рассказал о том, что стояло за сюжетом в программе «Время», в который вошло интервью со старшим лейтенантом Петренко, сварганенное вечно пьяным Пищинским.

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы поведать о своем последнем бое и о полумиллионном вознаграждении, которое назначил за его голову Найгуль, предводитель неслабого бандформирования, а затем о многоэтапном перелете на носилках по маршруту кишлак Асава – Джелалабад – Кабул – Ташкент – Куйбышев. Как о забавных мелочах, упомянул о стычке с мерзопакостной таможенной службой на авиабазе Тузель, о звонке майора-медика Фаткулиной дочери предводителя узбекских коммунистов, а заодно и о том, как накануне он пренебрег рекомендациями анестезиолога.

Было далеко за полночь, когда рассказчик умолк и взглянул на девушку. Афродита неподвижно сидела рядом, лицо ее было совершенно мокрым от слез, а на щеках виднелись следы туши для ресниц.

– Ты что, Галочка? – Он нащупал ее руку. – Почему плачешь?

– Ничего, – затрясла головой Афродита, пытаясь успокоиться. – Просто я… Я не думала, что там так… жестоко и так страшно… Сколько людей погибло! И сколько еще погибнет!..

– Я не знаю, когда это случится, – твердо сказал Хантер, – но уверен: скоро эта мясорубка закончится. Если у кого-то не хватит ума все это остановить, войне там не будет конца и края. И каждый новый день боевых действий уносит десятки жизней. Алишер Навои, великий поэт, как-то сказал: «На войне праведных не бывает!», потому что злоба и ненависть с одной стороны неизменно порождают злобу и ненависть с другой.

– Тогда почему ты так рвешься туда? – вздрагивающим голосом спросила Афродита, стискивая Сашкину руку. – Ты же сам говоришь: это ад, там хуже некуда, там кровь и ужас…

Хантер отвел глаза и уставился в потолок.

– Я должен уплатить долги! – упрямо проговорил он. – У меня свои счеты с «духами»!

– А у них с тобой? – Афродита наклонилась совсем близко, он почувствовал ее дыхание на своей щеке. – Ты считал, скольким ты укоротил жизнь?

– Не считал, – вынужден был признаться Хантер. – И не собираюсь. Я честно исполнял свой воинский долг, свои функциональные обязанности, воюя по принципу «не ты, так тебя». Я не палил мирные кишлаки, не расстреливал мирных дехкан![19] – Он поймал себя на том, что почему-то нервничает.

– Не знаю, – тихо проговорила Афродита, – что это значит, но с твоим появлением в госпитале со мной что-то произошло. И дело не в том, хочу я или не хочу в Афганистан. Я пока еще не разобралась, что там в действительности происходит. Ясно одно – это совсем не то, о чем рассказывает Пищинский на первой кнопке и что об этом пишут в прессе. Ну и задачку ты мне задал, милый Саша… – Афродита улыбнулась сквозь влажные глаза.

– Мне нравится, когда ты меня так называешь. – «Милый» Саша улыбнулся в ответ, хотя перед его глазами все еще маячили афганские видения. – И ты мне нравишься, хотя поначалу я слегка испугался: ты выглядела такой суровой и неприступной, как мифическая Афродита…

– Да знаю я, что так меня прозвали в «травме»! Но почему Афродита суровая и неприступная – ведь она была богиней любви и красоты?

– Не все так просто. Где-то я читал, что Афродита – жестокая богиня. Она покровительствует влюбленным, но сурово карает тех, кто не покоряется ее велениям. И еще она – мстительная, потому что не прощает измен.

– Ну что ж, – девушка отвернулась, пряча улыбку, – Афродита так Афродита. Бывают прозвища и похуже. А это мне даже нравится.

– Мне тоже, – согласился Хантер и вдруг спросил: – А почему ты вечно споришь с Седым, когда речь заходит об Афгане? Он-то всякого навидался и худого не станет советовать.

– Ты, Саша, видишь только внешнюю сторону того, что происходит в отделении. А здесь все не так просто, как может показаться на первый взгляд. Владимир Иванович действительно отличный человек и классный профессионал, врач Божьей милостью. Но с тех пор, как он вернулся из афганской командировки, он, как бы это сказать… слегка потерял равновесие. – Девушка невольно вздохнула. – Начал попивать, и чем дальше, тем больше. А если перебирает, начинает меня травить – мол, я собираюсь покинуть «травму» на произвол судьбы и рвануть в Афганистан – чеки, как он выражается, «передком зарабатывать». А потом – крики-вопли, упреки, вместо того чтобы спокойно и трезво обсудить проблему…

– Не позавидуешь… – посочувствовал молодой человек. – Но я все-таки надеюсь, что после всего, что ты от меня услышала, вопрос о рапорте будет снят. Или нет?

– Пока не знаю, – призналась Афродита. – Хотя сомнений у меня теперь гораздо больше. И я чувствую – ты что-то недоговариваешь. Например, о женщинах. Их ведь немало в Афганистане. Скажи – как им там приходится? Как они живут? Как к ним относятся мужчины?

В девичьих очах засветилось неподдельное любопытство.

– Честно признаться… – ох, как не хотелось Хантеру сейчас касаться этих вещей! – говорить об этом сложно. Тем более мне. Я офицер первичного звена, как говорится, мое место в цепи, на броне… – Он поймал себя на том, что юлит и уклоняется от прямого ответа, но все-таки продолжал: – И вообще – женщин мы видим только вместе с начальством или в госпитале. Они заведомо все распределены, а нам, трудягам «от сохи», ничего не светит…

– Так уж и ничего? – усмехнулась Афродита. – Что-то мне не верится…

– Ладно, – решился Александр, – ты сама напросилась… Значит так: вновь прибывших «шурави-ханум» распределяют еще в Кабуле, на пересылке. Ходит прапор, откормленный такой хряк, «в-передок-смотрящий», и выбирает. Если заметит симпатичную – записывает имя и фамилию в блокнот. Всем приходится быть уступчивыми и податливыми – иначе загремишь в такую глушь, куда Макар телят не гонял. Таких симпатюль, как ты, определяют куда-нибудь в штаб армии или откомандировывают в распоряжение руководства 103-й Витебской дивизии ВДВ – одним словом, поближе к начальству, что восседает в Кабуле. Тех, кто не блещет красотой, ведет себя агрессивно, умничает и не поддается на посулы, отправляют по гарнизонам: расстояние от Кабула увеличивается пропорционально строптивости. Что касается условий, то их и условиями стыдно назвать: жара, пыль, инфекции, недостаток или полное отсутствие воды для мытья. О гигиене приходится забыть. В том, как мужики относятся к женщинам в Афгане, Седой прав. Одни развращают их бакшишами и чеками, в сущности, покупая секс за деньги. Другие, преимущественно большое начальство, заводят ППЖ[20] и на протяжении всего пребывания в Афганистане живут с ними как бы в браке. Случается, что по замене один мужик передает ППЖ своему заменщику, как чемодан с секретными документами – по описи. Такая романтика, Галочка… И не делай большие глаза – я говорю только то, что видел сам. Кровь, трупы, инфекционные болезни, искалеченные тела, осатаневшие на войне мужики, большая часть которых за время афганской службы не имеет возможности даже прикоснуться к женщине…

Хантер умолк. За окном уже серело, ломило виски, он чувствовал себя совершенно разбитым. От Афродиты это не укрылось.

– Тебе надо поспать, Саша. – Она заботливо поправила одеяло на загипсованной ноге, покоившейся на чем-то вроде подставки. – И все-таки я чувствую, что ты о чем-то умалчиваешь…

– Об этом – в другой раз, Галочка, ладно? – Хантер вздохнул. – Но и ты должна мне кое-что объяснить. Почему меня здесь держат? – Он жестом обвел полутемное пространство палаты интенсивной терапии. – Даже мне ясно, что состояние мое не настолько тяжелое и в реанимации никакой нужды нет…

– Это Владимир Иванович настоял. Чтобы Прошкин не дергал со своими «дознаниями». – Афродита поднялась и направилась к двери. – И чтобы замполит Воротынцев со своими «шефами» оставил тебя в покое… Отдыхай, Саша, силы тебе еще понадобятся!

Прикрыв за собой дверь, Афродита обернулась и послала воздушный поцелуй сквозь стекло.