Читать книгу Исповедь не бывшей монахини - Ольга Ильиных - Страница 5

Начался мой новый этап послушаний. Я ремонтировала помещения, белила монастырские стены. Вечером мыла посуду до часа ночи. А потом дежурила раз в три дня по ночам. Подъём был в 5 утра, но после дежурства в 8 часов. Мне это всё очень было не привычно. Пыталась вставать не в 5, а в 4, чтобы почитать хоть что-нибудь из святых отцов, потому что времени на это совсем не было.

Как-то меня поставили на коровник. Для девушки, прожившей всю жизнь в городе, это было очень непривычно: кругом навоз, моча, грязные хвосты били по лицу.

Сёстры решили научить меня доить корову. Дали самую лёгкую, как мне сказали. Звали её Рыжка. С этого дня для меня пошёл новый период. Это было ужасно трудно, болели руки по утрам, я не могла разогнуть пальцы от боли, приходилось делать гимнастику, чтобы начать как-то ими шевелить.

Корова, которую мне дали для дойки, была не только, как мне сказали, самая лёгкая, но и самая грязная. Она умудрялась каким-то образом измазать своё вымя в навозе так, что приходилось его отмачивать, прежде чем мыть. Конечно, мне не нравилось это послушание, но ничего не оставалось делать, как терпеть.

В начале лета я узнала о ските Карижа, где жили сёстры с коровами в летний период. Меня послали с группой приютских детей убирать навоз с огорода на огромную кучу. С обеда и до позднего вечера я без отдыха закидывала навоз вилами на высокую скирду. Откуда у меня черпались силы, тогда я не понимала. На куче мать Арсения и послушница Ирина этот навоз утаптывали.

Когда настал вечер и несколько послушниц присели отдохнуть, дожидаясь машины из монастыря, мать Арсения не давала нам отдыха. Она хотела, чтобы мы не сидели праздно, а чем-нибудь занимались. У меня просто не было сил и я плохо себя чувствовала.

Когда приехала в монастырь, измерила температуру своим градусником. От переутомления она поднялась до 37,4, но отлёживаться мне никто не дал, мне пришлось идти в просфорню и до 2 часов ночи с мокрыми глазами от слёз допекать просфоры после матери Амвросии.

Как-то я подошла к матушке и попросилась поехать к матушке Нине в Тюмень, а также сугубо попоститься. Видимо, по писаниям святых отцов меня как послушницу нужно было спустить с небес и поставить на грешную землю, поэтому в июле матушка направила меня в скит Карижа на долгое время.

Я была очень аскетично настроена, начитавшись и наслушавшись на трапезе книг старца Иосифа исихаста, я побежала в монастырский огород, сорвала палку и припрятала её у себя под кроватью. Когда я понимала, что как-то согрешила, то приходила в келью и била себя этой палкой, подражая старцу. В то время я писала в помыслах матушке всё. Добавилось к аскезе и просьба поехать к матушке Нины, которая, по словам нашей игуменьи, кричала на своих сестёр и гоняла их за сибирскую медлительность. На всё это был вердикт – она отправляет меня в Карижу к коровам, а там мне будет и пост, и аскеза. Хотя мне и не хотелось туда ехать, но за послушание я должна была преодолеть в себе этот страх.

Скит – ночные молитвы, бдение, пост, молчание и коровы. Всё это для меня превратилось в огромное испытание.

В этой деревне очень многое приходилось терпеть и понуждать себя. Начальница скита монахиня Арсения во всём меня укоряла, бранила, не было покоя ни днём, ни ночью. Я поняла, что матушка дала ей такое благословение, чтобы отбить у меня желание ехать к матушке Нине, чтобы я поняла, что не смогу выдержать такое отношение к себе.

Днём – тяжёлый физический труд, ночью – молитва, мало сна. Это была настоящая школа смирения. Мы молчали, и в этом была своя польза – не было пищи для ссор. По уставу скита сладости нам были не положены. Но еды хватало, потому что работали мы много и силы были необходимы.

В 21:00 у всех отдых до ночной службы. В 23:00 – ночная служба до 2:00–2:30 ночи. Кто вставал в 5:00 на коровник, чтобы приготовить смену к дойке, уходил около 1:00 ночи. Два человека оставались на Правило до 6 утра, в основном это были монахини.

Вставали эти сёстры к трапезе в 9:30. Я каждый день была на коровнике. Доили три раза в день, кормили, а потом выгоняли пасти утром и вечером. Днём полагался отдых 1,5 часа с 13:00 до 14:30. До 15:00 – молитвы, чай и снова пасти коров. До часа отдыха, кто не пас коров, шли на огород. Но почти никогда не получалось прилечь поспать днём, потому что мать Арсения почему-то решила сделать из послушниц суперподвижников и всё время задерживала на послушании. Меня это очень раздражало.

После огорода нужно было помыться, и на отдых совсем не хватало времени, а уснуть днём в тот период времени я совсем не могла. Хотелось хотя бы просто полежать в вертикальном положении, чтобы отдохнули спина и ноги. После отдыха – послушания, в 17:00 – вечерня, повечерие, молитвы. В 19:00 – вторая трапеза, затем послушания – коровник, уборка в трапезной, и в 21:00 отдых. Но один человек во время отдыха читал до ночной службы псалтирь. И это, как правило, была я. Мне было тяжело, но я успокаивала себя:

– Ничего страшного, у меня много родных, за которых нужно молиться.

В очередной раз мне нужно было идти пасти коров. Я надела светлую юбку, белую мужскую рубашку и белый платок с синими цветочками – всё это как послушнице выдали мне в рухолке. Все сёстры брали с собой какую-нибудь духовную книгу для чтения, пока коровы мирно щипали травку. В то время у меня было две книги: старец Паисий Святогорец «Духовная брань» и старец Иосиф Исихаст «Изложение монашеского опыта». Чтобы постоянно не носить книгу старца Иосифа, я выписала кратко в блокнотик основное, что нужно было знать для монашеской жизни. А вот старца Паисия я не успела выписать, поэтому брала с собой, чтобы постепенно это сделать. Читать в скиту было совсем нереально – для этого нужно не спать и в свой недолгий отдых фанатично читать книгу.

Вышла я из дома, но не успела положить книгу в тряпичную сумку, как мать Арсения заметила меня и окликнула. Она подошла ко мне и строго сказала:

– Кто тебе разрешил брать с собой книгу?

Так поступали все сёстры, и я не понимала, почему именно мне нельзя было это делать. Я пыталась что-то объяснить, но книга благополучно оказалась в руках матери Арсении. Я заплакала от несправедливости, но, обтерев рукой слёзы, пошла на послушание. После этого случая сёстры спокойно ходили с книгами пасти коров, только для меня это стало запретным плодом.

Когда удавалось найти время для отдыха, оно пролетало как секунда. Стук била призывал на ночную службу. Я просыпалась и говорила сама себе: «Господи, неужели так будет всю жизнь?»

Комната, в которой я жила, была самая большая в доме. Там стояло 3 кровати. Я жила с Надей и монахиней Сергией. Эта монахиня получила от матушки постриг на святой земле во время поездки в Иерусалим. Игуменья её всегда укоряла, что она удостоилась такой чести, а живёт не по-монашески. О подробностях её жизни в монастыре я знала совсем немного, но в скиту она находилась в наказание.

С ней произошла какая-то блудная история, которая дошла до падения с монахом. Она была девственницей и находилась где-то по послушанию, когда с ней такое случилось. Мать Сергия жила то в скиту, то в монастыре, потом сбежала с одной послушницей, которая была только по названию послушница, но на самом деле это была девушка из богатой семьи, которую родители привезли в монастырь на перевоспитание и отвыкания от наркотиков и свободной жизни. Мать этой девушки, влиятельная дама, пообещала, что подаст во всероссийский розыск и посадит эту монахиню. Но дело обошлось, мать сама нашла их и пригрозила матери Сергие:

– Отстань от моей дочери, иначе я тебе жизнь испорчу.

Мать Сергия больше не вернулась в монастырь.

В скит приехала ещё одна монахиня Макария, которая несколько лет жила в другом дочернем монастыре. Карижа стала для неё тоже местом наказания. С начальницей скита у неё как-то не сложились отношения, и однажды от злости она проявила в себе прошлые черты каратиста. Она замахнулась на мать Арсению ногой, но попала в стену. От игуменьи такое не могло укрыться, но за это поведение её забрали назад в монастырь.

Я застала ещё время, когда сёстры в Кариже ходили на поле и собирали сено. Это происходило так: приезжала машина, которая косила траву и собирала её в рулоны. После этой машины оставалось по краям много сена. Именно эту траву нам приходилось сгребать граблями и собирать в небольшие стога. Это мы старались сделать быстро, до начала дождей.

Потом это сено перевозилось в скит, и мы вручную закидывали его на чердак коровника. Там сено трамбовали, пересыпая солью, чтобы оно не горело. Ночью участилось воровство рулонов с сеном, поэтому матушка благословила дежурить на поле двум сёстрам. Это была я и Лариса, которая приехала в скит специально для этого с большой монастырской собакой Мартыном. Мы сидели в стогу сена при луне и разговаривали на разные темы. Это дежурство длилось до 4 утра, потом мы уходили, когда светлело, и ложились спать до 8 утра.

Каждый день я пасла коров с послушницей Надей, она приехала из Молдавии. Надя была немного нервная. Сначала матушка поставила её в приют учить детей, но потом, видно для смирения, отправила в Карижу к коровам. Ей это очень не нравилось, и все свои негативные мысли по этому поводу она высказывала мне.

Однажды коровы убежали от нас, пришлось гоняться за ними по полям. Я поняла, что это умные и очень хитрые животные. Одна из коров наблюдала за мной, и только мне стоило отвернуться на несколько секунд, так всё стадо исчезало в лесу. Когда мы нашли их и погнали в коровник, одна из коров начала сопротивляться. Надя очень разозлилась и проявила весь свой гнев. Она ногами избивала эту корову и орала на неё.

Я стояла в шоке. Мимо нас проходили жители деревни, они смотрели с недоумением на Надю. Очень было стыдно, но видно было её состояние, она не могла уже терпеть это послушание. Я не решилась остановить её гнев. Через несколько дней Надю забрали в монастырь, а спустя ещё несколько месяцев она уехала домой.

Сестринские службы проходили у нас в доме, в небольшой комнате с полукруглой стеной, как в алтаре. Из монастыря привезли старые чёрные стасидии, которые помогали нам находиться в них в полусидящем положении. Это облегчало долгую службу. Петь и читать на клиросе должны были все.

Я, как новоначальная, не совсем правильно умела читать на церковнославянском языке. Однажды я читала третий час, а сзади стояла мать Елисавета и постоянно меня поправляла, останавливая чтение. Когда я закончила чтение, мать Сергия раздражённо мне сказала:

– Ты что всё время делаешь ошибки? Читать не умеешь?

Я извинилась перед ней и ответила:

– Я никогда не читала третий час – это в первый раз.

Но постепенно читать становилось легче. Петь мне тоже нравилось.

Нам приходилось тяжело работать. В скиту не было воды, поэтому из монастыря приезжал Уазик, и две сестры ехали на источник. Для набора воды использовали вёдра, которые носили через мостик к машине и заливали в 50-литровые баки. Затем машина подъезжала к дому, и мы вдвоём заносили бак за баком. Для молодых девчонок это было нелегко.

Однажды привезли полный уазик комбикорма. На коровнике была я одна, и разгружать было некому. Хотя рядом были рабочие, которые ремонтировали коровник, но без благословения нельзя было просить их о помощи – это расценивалось бы как самоуправство. Поэтому я взяла тележку и сама перегрузила и перевезла на место все 30 мешков. Конечно, тогда у меня ещё были силы на такую работу.

Сама по себе мать Арсения была мягким человеком, но из-за благословения игуменьи в отношении меня она была резка и требовательна. У меня было двойственное отношение к скиту: уехать и не нести такую тяжёлую нагрузку и требовательность с придирчивостью начальницы или вернуться в монастырь и каждый день ходить на изматывающую канавку (крестный ход по названию Дивеевского монастыря) при любой погоде, а потом до часу ночи мыть посуду. Канавка даже не так напрягала, но больше изматывало послушание до ночи. Выбор всегда падал на тяжесть скита.

Бунт против устава в монастыре на одном из занятий устроила мать Силуана. Когда матушка подняла её для всеобщего обличения, она не выдержала и высказала всё, что думала и переживала:

– Я не могу больше ходить на канавку каждый день после службы. Не могу после канавки идти на чин прощения, а потом до ночи мыть эту нескончаемую посуду. Не могу, меня уже трясёт от всего этого.

Сёстры понимали её, но молчали. Многие внутри соглашались с ней, что целый день в монастыре был построен так, что не было ни минуты на личное время. Помню, как послушницей я приходила в келью поздно ночью и падала в одежде на нерасправленную кровать, потому что сил не хватало на это.

Так продолжалось до тех пор, пока не изменили устав, а канавку благословили детям приюта. В основном на неё ходили маленькие и средние дети в сопровождении взрослого ребёнка. В непогоду канавка совершалась внутри приюта. Это облегчило жизнь сестёр.

На праздник в монастырь всегда собирались все сёстры скитов и дочерних монастырей. Однажды утром к нам в скит приехал монастырский водитель Анатолий Иванович на Уазике и сказал, что будет забирать не только молоко (за которым он приезжал ежедневно), но и всех сестёр. Мать Арсения почему-то начала спорить с ним и говорить, что накануне она звонила матушке и та не благословила приезжать Карижскому скиту на праздник. Анатолий Иванович пожал плечами и уехал. Через полчаса вернулся и ругаясь на неё, он сказал собираться в монастырь. Мы в спешке загнали коров в стойла, потому что уже вышли пасти. Оделись по парадному и уселись в машину.

В монастыре сразу двинулись по направлению к храму. Служба уже началась, и, как всегда, матушка пришла с задержкой, а мы, готовые для благословения, по чину подходили к ней. Матушка с серьёзным видом начала отчитывать мать Арсению за самоуправство:

– Почему ты с сёстрами сразу не села в машину, которая приехала за вами? Почему приходится из-за вас гонять туда-сюда монастырскую машину?

Мать Арсения с жалостливым видом начала оправдываться:

– Матушка, я вчера у вас спросила, и вы сказали, не приезжать.

– Кто тебе сказал это? Ты сама подумай, праздник и как же вам не приезжать. С тебя бы за это форму снять, но ради праздника не буду это делать. Идите в трапезную и накрывайте там столы – это для всех вас наказание, чтобы следующий раз неповадно было повторять такое, – сказала строго матушка.

Мы пошли в трапезную и работали до прихода сестёр из храма. Между собой послушницы были в недоумении – почему наказали всех. Мы не попали в храм на праздник и обижались на старшую.

В скиту к матери Арсении относились как к игуменье. Сёстры ей часто говорили, что она уже почти игуменья. Ей это нравилось, видно было на лице удовольствие. Она уже серьёзно готовилась к переезду. Это подтвердилось, когда приехал в монастырь владыка из ставропольской епархии, чтобы выбрать для себя игуменью в монастырь, который был отстроен благодетелями в Ессентуках. Мать Арсению вызвали для показа. Претендентки были две: мать Варвара и мать Арсения. Одну из них владыка должен был выбрать, пообщавшись лично. Владыка выбрал мать Варвару, и мать Арсения очень расстроилась из-за этого.

Наступала осень, и обычно коров перегоняли на зиму в монастырь. Но на этот раз матушка решила оставить их на Кариже, а вместе с ними и нас. Погода испортилась, приходилось пасти коров до первого снега по грязи и дождю. В один из ненастных дней к нам приехала съёмочная группа, которая по благословению игуменьи снимала фильм про монастырь.

Мы должны были заниматься своим обычным делом: сгребать навоз, вывозить его на тачках по непролазной от грязи дорожке, таскать сено вилами, носить воду в вёдрах и многое другое, а они ходили за нами вслед и снимали. Так мы и не узнали, как называлась передача и фильм, но где-то в архивах до сих пор, наверное, существует запись 2004 года, где мы в разноцветном одеянии совершали подвиг ради Христа.

Наступила зима, выпал снег, и коровы всё время находились в стойлах. Часто выключали электричество, а для нас это была большая проблема. Рано вставали, и нужно было каким-то образом почистить коровник. Утром ещё было темно, и в очередное отключение света оказалась моя смена уборки. В 5 утра я зашла в помещение коровника, расставила свечки по подоконникам и начала убирать навоз. Необходимо было ещё накормить коров комбикормом и отходами. В 6 утра пришли сёстры, и началась дойка.

На этот раз я решила попробовать подоить самую тяжёлую корову Марту. Тяжёлой её называли сестры. Марта была молодая чёрная и очень своенравная корова. Мне она показалась лучше тем, что её упругие соски были легче в доении, в отличие от мягких сосков Рыжки.

К концу декабря в Кариже участились пожары. Зимой в деревне практически не было людей. Видно, этим и пользовались воришки, которые поджигали дома один за другим. Матушка приняла решение перевести коров и нас в монастырь. Мы собрались, упаковали вещи и погнали коров по снегу домой. Необычная картина открылась перед взором встречных людей: монашки бегут по снегу вместе со стадом прыгающих коров.

Я продолжила работать на коровнике в монастыре. Это длилось ещё целый год.

Очень редко мне давали послушание просфорницы. В основном я каждый день после коровника шла в просфорню, чтобы успеть до начала службы замесить тесто. А пекла просфоры мать Амвросия.

Матушка время от времени ругала на занятиях мать Амвросию за то, что она считает себя умнее игуменьи. Она постоянно напоминала монахине о её презрительном отношении к ней. Когда-то после приезда из Иерусалима, где мать Амвросия по благословению владыки была на послушании в Горнем монастыре целый год, она заявила, что матушка со своей малоярославецкой колокольни не может понять её возвышенных чувств. Зря она сказала об этом в своих помыслах, потому что их узнали потом все сёстры, и в придачу она получила постоянное напоминание и укорение об этом на все годы.

На праздник Воздвижения Креста Господня мы были все в храме. Планировалась ночная литургия. Поэтому мне и ещё одной послушнице через мать Арсению передали, что нам нужно идти спать прямо во время службы, а разбудят нас, когда будет вынос Креста. После службы мы должны были идти на коровник, а потом ещё и после ночной службы.

У меня в то время была бессонница. Я сказала матери Арсении по этому поводу:

– Я не смогу уснуть.

Мать Арсения передала по телефону мои слова матери Серафиме, которые дошли до матушки, сразу же прилетело благословение идти мне всё-таки спать, но уже с ноткой наказания.

Промучившись в кровати, я так и не смогла сомкнуть глаз. За нами прибежала из храма сестра и сказала быстрее бежать на службу на вынос Креста. Служба закончилась, и мы пошли на коровник.

После работы нам нужно было спешить в храм на ночную службу. Сил, конечно, не было для молитвы. Очередной сюрприз ждал меня после службы. Благочинная передала мне благословение матушки игуменьи:

– Ты сейчас пойдёшь на коровник, а после коровника тебе благословила матушка церковничать на позднюю Литургию.

Потом она добавила иронично:

– Это для того, чтобы ты потом смогла заснуть.

Я держалась всю Литургию, как могла. Чувствовала себя не очень хорошо, я уже была сутки без сна. Мне казалось, что после Литургии мне всё-таки разрешат отдохнуть, но наказание продолжалось: мне пришлось идти на коровник и после второй Литургии, и после службы вечером. После коровника я пошла в келью для отдыха, уже было поздно, и меня, наконец, оставили в покое, это означало, что меня достаточно проучили.