Читать книгу Городская Ромашка - Ольга Кай - Страница 10

Ее мутило, в голове шумело так, как, наверное, шумит море в очень ветреный день, и еще будто кто-то кричал, звал ее издалека. Потом странные звуки утихли, и Ромашка с трудом приподняла веки.

Сначала она ничего не увидела, но тут по глазам резанул яркий свет. Девушка зажмурилась и отвернулась. Свет жег глаза даже сквозь веки, и она хотела поднять руку, закрыть лицо, но обнаружила, что руки не двигается, плотно прижатые к подлокотникам. Тогда Ромашка снова приоткрыла глаза.

Свет, направленный в лицо, делал невидимыми тех, кто стоял напротив. Она слышала их движения, их дыхание, но увидеть не могла. А на нее смотрели, Ромашка чувствовала это кожей. Короткое летнее платье открывало коленки, и от этого девушка ощущала себя еще более беззащитной.

– Смотри сюда, – прозвучал приказ.

Перед ее слезившимися глазами чья-то рука, вынырнувшая из темноты, держала фотографию Мирослава.

– Ты знаешь этого человека?

– Нет.

Пощечина обожгла щеку, голова мотнулась в сторону.

– Врешь! – Чужие пальцы больно впились в подбородок, заставили повернуться. – Смотри!

Теперь девушке показывали ее рисунок. Два черных дома, в просвете между ними – черная стена, над стеной – разноцветное небо заката. Это был один из давних рисунков, и Ромашка не поняла, чем простые картинки могли кого-то заинтересовать. Глаза пекло нестерпимо, девушка щурилась, не замечая, как по щекам катятся слезы. Лампа светила в правую щеку, и жар от нее исходил такой, что, казалось, кожа вот-вот пойдет волдырями.

Рисунок поменяли, но он был почти такой же, как предыдущий – разве что небо в других оттенках. Потом – следующий рисунок, на котором, движимая непонятным порывом, Ромашка запечатлела трещину в оконном стекле. Девушка смотрела на него недолго – всего несколько секунд, но когда лист перед нею пропал в темноте, чтобы смениться другим, она все поняла, и в отчаянии подумала, что очень зря не выкинула краски и кисточку еще в детстве…

Перед Ромашкой держали тот самый рисунок, где она впервые не нарисовала стену.

– Что это значит?

– Это просто… фантазии, – в отчаяньи оправдывалась она, зная, что, когда покажут следующий рисунок, никакие отговорки не помогут.

– Почему ты не нарисовала стену?

– Я… я просто подумала, что может быть там, за стеной, – пролепетала девушка. – Просто придумала и нарисовала.

– Но почему ты не нарисовала стену? Ты представляла, что ее нет?

Ромашка, лихорадочно соображала, что еще может сказать в свое оправдание, и решила прикинуться дурочкой:

– Но ведь когда-нибудь стены не будет! Когда там, снаружи, станет безопасно, стена будет не нужна…

– Значит, ты хочешь, чтобы стены не было?

Еще одна пощечина, не такая сильная, как предыдущая – ей просто давали понять, что ответом недовольны. Зажмурившись, Ромашка не спешила открывать глаза: нала, что увидит. Но приказ прозвучал:

– Смотри!

И Ромашка посмотрела.

Почему она не подумала, что ее рисунки могут увидеть? Зачем под впечатлением от рассказанного Мирославом взялась за кисть?

– Откуда ты знаешь, что находится за стеной?

– Я просто придумала.

Снова пощечина. И привкус крови из разбитой губы.

– Откуда ты знаешь, что находится за стеной?

– Все знают, что там ядовитая пустыня, – медленно проговорила девушка, – а ров я придумала. Раньше, в древности, города окружила не только стенами, но и рвами, вот я и нарисовала…

– Врешь!

Из темноты вынырнул еще один силуэт. Человек взял ее за подбородок и приподнял лицо, как если бы собирался заглянуть в глаза. Только поединок взглядов не состоялся: мало того, что Ромашка едва различала очертания, но и гордо глядеть в темноту не могла – лампа слепила глаза, они слезились, болели и просто-таки не желали полностью открываться.

– Тебе рассказал об этом чужак, не так ли? – раздался голос из тени.

– Я не знаю никакого чужака!

– Врешь!

Девушка ожидала удара, но… пальцы отпустили ее подбородок, безликий снова заговорил:

– После того, как вы с подругой зашили чужака, мы провели обыск в ваших квартирах. У твоей подруги ничего интересного не обнаружилось, но твои рисунки нам не понравились, и решено было держать тебя на примете. Ты знаешь, как была убита твоя подруга?

Ромашка покачала головой:

– Нет.

– А ты знаешь, что возле ее тела нашли еще пять трупов?

– Нет.

На этот раз ее схватили за горло, да так, что стало невозможно дышать.

– Ты понимаешь, кого выгораживаешь? Чужака, зверски убившего пятерых человек!

Ромашка ничего не смогла ответить, и пальцы разжались. Девушка с трудом перевела дух. «Зверски, значит, убившего? – подумалось ей. – А Дельфина? Ее, значит, не зверски?»

– Нам нужна вся информация о чужаке.

Ромашка промолчала.

– Я повторяю, – прогремел голос над самым ее ухом, – нам нужна вся информация о чужаке. И будет лучше, если ты дашь ее добровольно. Ты будешь говорить?

От новой пощечины голова мотнулась в сторону, девушка больно ударилась о спинку. В ушах гудело, яркий свет немилосердно жег глаза, а крови во рту стало больше. Силясь справиться с дурнотой, Ромашка попыталась выровнять дыхание, но к тошноте прибавилось противное чувство, будто голова ее поплыла куда-то отдельно от тела. Девушка тихо застонала. Голос, показавшийся ей очень громким вначале, теперь доносился, словно из глубокого колодца. Ромашка поняла, что вот-вот потеряет сознание, причем не от боли – от страха! И решила, что это, возможно, к лучшему…

Но уйти в беспамятство ей не дали – холодная вода плеснула в лицо.

– Ну что ж, если не хочешь по-хорошему – будем по-плохому.

Кто-то подошел к ней почти вплотную, а лампа, кажется, еще больше приблизилась к лицу. И в то же время кто-то, как показалось Ромашке, вышел из помещения – негромко хлопнула дверь. Но и сейчас девушка слышала дыхание нескольких человек, ощущала их присутствие рядом.

На ее колено легла холодная ладонь и поползла выше. Девушка дернулась, пытаясь отстраниться, но бедра уперлись в спинку кресла, а чужая рука поднималась и бесцеремонно шарила под подолом платья. Это оказалось настолько мерзко, что Ромашка не удержалась и всхлипнула, а потом попыталась закричать, хотя и знала, что это бесполезно. Чужая рука осталась на месте, но теперь рот девушки был закрыт второй пятерней. Тогда Ромашка принялась бить ногами наугад.

В это время дверь снова открылась, рука, наконец, выбралась из-под платья и оставила девушку в покое. Что-то звякнуло, как если бы на стол поставили металлический поднос с инструментами. О том, что там могли быть за инструменты, Ромашке думать не хотелось, но страх поднялся неудержимой волной, и теперь ее трясло мелкой дрожью, а зубы отбивали дробь.

Ее страх не остался незамеченным.

– Ну что? Будешь говорить? – это был уже другой голос, злорадный, ехидный. – Нет? Ну тогда… Смотри-ка, что у нас тут есть!

Ромашка, естественно, так и не смогла посмотреть – мешала ненавистная лампа.

– Не хочешь? Боишься? – голос насмехался над ней, и от этой насмешки кровь превращалась в лед. – Ну что ж, тогда не подскажешь ли, с чего начать? Может, вырезать глаза? Или повыдирать ногти?

Кто-то взял в руку ее ладонь и принялся перебирать пальцы, вертеть их, будто разглядывая. Девушка поняла, что сейчас начнется самое страшное, и самым постыдным образом тряслась, как в лихорадке. Но вместе с этим неожиданно появилась твердая уверенность, что безликие ничего от нее не добьются. Она не выдаст Мирослава. Она ничего им не скажет. Никогда. Чем бы они ей ни угрожали и что бы ни сделали. Потому что жизнь чужака-Мирослава бесконечно дороже и ценнее ее собственной никчемной жизни, потому что, если не будет Мирослава – не будет и надежды, свет которой уже успел озарить существование города, отгороженного от всего живого, всего настоящего высокой стеной. Потому что, если Мирослав не выполнит свое задание, города не будет. Не будет всех тех людей, что окружали Ромашку ее двадцать с лишним лет – ни тети Полианы, ни матери Дельфины, ни даже Рыся, никого…

Решимость придала ей сил. Девушка подумала, что теперь готова ко всему, что выдержит любое издевательство. Должна выдержать. Только не понимала, почему медлят ее палачи.

Что-то звякнуло о поднос, и Ромашка вцепилась в подлокотники. Только бы не закричать, только бы сразу не закричать!..

– Хватит, – сказал первый голос, предоставив Ромашке целых несколько секунд, чтобы осознать короткое слово и обмякнуть в кресле. – Давай, делай ей укол.

– Нет! – Ромашка не сразу поняла, что выкрикнула это вслух. – Нет!

Она готова была терпеть любые мучения, но, оказалось, этой жертвы от нее не требовалось. Все будет намного проще: сейчас ей вколют «сыворотку правды», и она расскажет все, что знает про чужака-Мирослава, да еще и укажет дорогу в его убежище.

– Нет!

Ромашка отчаянно пыталась высвободить запястье. Ремни врезались в кожу, но девушка не ощущала боли. Ей было безразлично, что будет с нею, но становиться предательницей Ромашка не хотела. Ни за что!

Левый локоть словно сжали тисками, и чей-то шершавый палец провел по коже там, где, чуть ниже сгиба, голубела вена. В следующий миг Ромашка почувствовала укол. Напряженно замерев, она, щурясь, беспомощно смотрела, как из шприца уходит в ее тело мутно-белая жидкость.

Шприц опустел, иглу вынули, заклеили пластырем ранку на руке Ромашки. А девушка ждала. Безликие стояли прямо перед ней, но Ромашка по-прежнему не могла их видеть. Она прикрыла глаза и сосредоточилась, стараясь выровнять дыхание, успокоить бешеное биение сердца.

«Все хорошо, хорошо», – мысленно говорила она себе, но голова тяжелела, будто наливаясь свинцом, а мысли потекли медленно и лениво, и когда Ромашка попыталась сжать подлокотники, пальцы ее не послушались.

– Ромашка!

Мирослава склонился над нею, прядь светлых волос, выбившись из-под ремешка, касалась ее лица. Они находились в подземном убежище, и Ромашка вспомнила, что теперь об этом месте знает полиция.

– Нужно уходить отсюда! – зашептала она. – Уходить, скорее! Сейчас сюда придут… Мирослав, нам нужно уходить!

Он молчал. Неужели не слышит, не понимает?

– Я предала тебя, Мирослав! Я все рассказала! Я нечаянно, я не хотела!..

Мирослав смотрел на нее грустными светлыми глазами – не то с жалостью, не то с сочувствием.

– Уходи! Уходи скорей!

За спиной Мирослава грохнули выстрелы.

– Нет! – закричала Ромашка…

…и проснулась.

Она лежала возле стены дома в проулке. Было холодно, сгущались сумерки. Прямо перед нею, на куче пустых коробок, что-то белело. Надо было подойти и посмотреть, что там, но девушка не смогла подняться и поползла на четвереньках.

Сначала она увидела ноги, обутые в изящные босоножки на каблуке, затем – подол летнего платья. А, подняв голову, встретилась взглядом с синими глазами Дельфины.

– Ромашка! – Дельфина улыбнулась, и девушка хотела ответить ей, но тут только заметила, что платье подруги разорвано и все в крови. Ромашка с воплем отскочила в сторону…

…и снова проснулась. На этот раз окончательно.

Перед глазами плясали черные пятна. Глубоко вздохнув, девушка приподнялась на руках и, щурясь, смаргивая слезы, огляделась. Тесное помещение с железной дверью скудно освещалось потолочной лампой, забранной в решетку, у стены крепились в два яруса полки для сна. Девушка сидела на нижнем ярусе и находилась здесь в полном одиночестве. Она попыталась встать, но голова закружилась, Ромашке показалось, что ее внутренности сжались в комок и пытаются выпрыгнуть через горло. Девушка скатилась на пол и успела доползти до дальнего угла, прежде чем ее вырвало. Успокоившись, она вернулась на полку и, подобрав ноги, прислонилась к холодной стене.

Ромашка почти ничего не помнила после того, как ей сделали укол, но знала точно, что рассказала все: и разговор на крыше передала слово в слово, и указала, как найти убежище в подвале… Девушка съежилась, обхватив колени руками. Она знала, что не смогла бы сопротивляться действию «сыворотки», но в собственных глазах стала предательницей.

Было тихо, лишь изредка в коридоре слышались шаги. Девушка хотела поспать немного, чтобы сократить это ожидание неизвестно чего, но в холоде и сырости, да на голодный желудок заснуть не получалось.

Скрип двери застал ее врасплох. В камеру вошел совсем еще молодой парень в форме полицейского.

– Очухалась?

Девушка не ответила – от страха и холода она тряслась всем телом и ничего не могла с этим поделать.

– Мерзнешь? – парень хихикнул. – Ничего, сейчас я тебя согрею.

Ромашка окинула его злым взглядом и, отрывисто, четко произнесла:

– Что, на проститутку денег не хватило?

На миг опешив, парень бросился к ней, скинул девушку с полки на каменный пол, но тут в камеру заглянул еще один полицейский.

– Тащи ее сюда, – скомандовал он.

Ромашка не стала ждать, пока ее поднимут и поволокут к выходу – встала самостоятельно. Раздосадованный, что расправа не удалась, парень схватил ее за плечо и вытолкнул в коридор.

Они шли недолго и оказались в просторном кабинете. На столе у занавешенного окна стояла настольная лампа на гибкой ножке, и девушка сразу узнала в ней ту, от которой до сих пор болели глаза. И кресло узнала. Ее вновь усадили на то же место и застегнули ремни на запястьях.

«Только бы не включали лампу», – испуганно подумала Ромашка.

Но вместо этого ей завязали глаза. Слышались тяжелые шаги, доносились голоса, и еще в кабинете было тепло. Сначала Ромашка долго не могла согреться, но, в конце концов, перестала дрожать и затихла.

Ей снилось море. Оно ласково качало Ромашку на волнах, солнечные зайчики гладили ее лицо мягкими, пушистыми лапками. Где-то вдали шумел и шумел прибой…

Волны выбросили ее на берег. Девушка поняла, что лежит с завязанными глазами, с головой укрытая легкой тканью. Руки вытянуты, а тело прижато широкими ремнями. Пахнет бензином?

Что-то лязгнуло, вместе с ветром хлынул шум улицы.

– Выноси! – скомандовал кто-то.

Прислушиваясь к звукам и ощущениям, Ромашка поняла, что ее на носилках перегрузили из машины на каталку. Ткань все еще накрывала ее лицо, и Ромашка испугалась – а вдруг ее приняли за мертвую и теперь везут то ли в морг, то ли сразу в крематорий?

Догадка была пугающе правдоподобной, и девушка охрипшим голосом пробормотала:

– Стойте.

Ответа не последовало. Ромашка беспокойно задергалась.

– Стойте! Куда вы меня везете?

– Тише. Не кричите, – произнес над нею сухой женский голос. – Вы в безопасности. Не кричите, все будет хорошо.

С нее сняли ткань, а потом и повязку с глаз. Вокруг все было ослепительно белым, несколько человек в белых же халатах стояли рядом с каталкой, глядя на девушку так, как смотрят на подопытное животное в лаборатории: сдохнет или нет?

– Где я? – тут же спросила Ромашка.

– Вы в больнице, – ответил мужчина лет сорока, очень полный, со слипшимися на потном лбу завитками темных волос.

«Врач», – решила девушка. Этот врач ей не понравился: в его улыбке и прищуре маленьких, поросячьих глаз было что-то очень нехорошее, даже отвратительное.

– Развяжите меня.

– Не положено.

– Почему?

– Вас развяжут позже, когда доставят в палату.

Ромашка не удивилась, только подумала отстраненно: «Уж не в психушку ли я попала?» И, как это ни обидно, оказалась права.

Ей отвели палату с большим окном, забранным частой решеткой. Две рослые широкоплечие санитарки выкупали и переодели Ромашку, будто она не могла всего этого сделать самостоятельно. Девушка чувствовала себя едва ли не хуже, чем на допросе, но терпела молча. Когда ее, наконец, оставили одну, Ромашка подошла к окну.

Внизу, с высоты шестого этажа, она видела дворик, окруженный сплошной стеной, за которой тянулась улица и ряд одинаковых серых домов. Их окна смотрели прямо на больницу. «Когда вечером включат свет, – подумала Ромашка, – можно будет позвать на помощь. Конечно, меня не услышат, но ведь увидят!»

Но, поразмыслив немного, девушка обругала себя за ту же наивность, которая была присуща Мирославу и поначалу так ее раздражала. На помощь никто не придет. А если и вызовут полицию – так она ведь только что оттуда.

Дверь открылась. Дородная санитарка принесла еду и вышла, щелкнув замком. Еда оказалась невкусной, но сытной. Веки отяжелели, мысли снова стали вялыми. «Снотворное подмешали, сволочи», – успела подумать Ромашка, прежде чем свернуться калачиком под одеялом и уснуть.

Наутро желудок вновь потребовал еды, но Ромашка к завтраку не притронулась. Это не осталось незамеченным. Вскоре в палату явились те же две женщины и врач, которого девушка видела накануне.

– Отчего же вы не кушаете? – почти ласково спросил он.

– Не хочу.

– Почему не хотите?

– Просто не хочу.

– Так, так… – врач прищурился, его глаза превратились в две узкие щелки. – Но вы ослаблены, истощены. Вам надо хорошо питаться.

Ромашка промолчала.

– Вы очень больны. Вам надо поправляться. – Он говорил короткими фразами, но сильно растягивал слова. – Если не будете кушать, откуда у вас возьмутся силы?

– Чем же я больна? – поинтересовалась Ромашка.

– У вас тяжелая форма помутнения рассудка.

Девушка недоверчиво хмыкнула. Некоторое время в палате царило молчание, потом врач произнес:

– Вы уверены, что не хотите кушать?

– Уверена.

– Ну, хорошо. Если не хотите – мы вас силой кормить не будем. Просто уколем вам витамины…

Врач выглянул за дверь, и в палату вошел молодой медбрат со шприцом в руке. Девушка испуганно сжалась.

– Не надо!

Ее возражений не слушали. Санитарки схватили ее под руки да скрутили так ловко, что Ромашка почти не могла двигаться. Она лишь слабо дергалась, чувствуя, как игла легко входит в кожу. Медбрат ругался вполголоса, но дело сделал. И тут санитарки совершили ошибку: разжали руки.

Ромашка – и откуда силы взялись? – вывернулась, проскочила между женщин и бросилась к двери, а когда на ее пути оказался врач – сшибла его с ног.

Ее так и не смогли успокоить. Ромашка металась как бешенная, не чувствуя ударов, и если кто-либо мог сомневаться в ее «помутнении рассудка», теперь она была и впрямь похожа на буйнопомешанную. Но укол подействовал, девушка вдруг почувствовала, что тело перестает ей подчиняться. Она обмякла, опустилась на пол. Санитарки перенесли ее на кровать, туго привязали за руки и ноги матерчатыми ремнями, потом вышли вслед за врачом и закрыли дверь. А Ромашка осталась в палате одна и лежала неподвижно, безразлично глядя в потолок.

За окном сменялись день и ночь, в палате включали и выключали свет. Ромашке почти не разрешали вставать, только изредка две дюжие санитарки отвязывали ремни и водили девушку в туалет. Порой Ромашке казалось, что все это происходит не с ней, она наблюдала за происходящим отстраненно и безучастно. Поначалу, когда медбрат приходил делать ей уколы, она дергалась и пыталась помешать ему, но в итоге осознала тщетность этих попыток. Да и препараты делали свое дело, убивая волю.

Несколько раз к ней заходил врач, говорил что-то – Ромашка не вслушивалась. Лишь раз что-то всколыхнулось в ней, когда во время осмотра толстяк принялся чересчур заинтересованно ее щупать. Вывернуться не получалось, ремни мешали, но врач скоро ушел, а сознание Ромашки вновь заволокло дымкой безразличия.

Врач всегда приходил после того, как медбрат сделает Ромашке укол, даже выжидал некоторое время, чтобы препарат начал действовать. Вот и в этот день толстяк появился в палате лишь тогда, когда после укола прошло целых полчаса. Ромашка не обращала на него внимания, созерцая потолок, до тех пор, пока что-то тяжелое не плюхнулось на нее сверху. Девушка увидела над собой блестящее, круглое лицо. «Нет», – шевельнулось в сознании. Ромашка дернулась, из последних сил пытаясь высвободиться, но движение получилось слабым.

Где-то в городе прогремели выстрелы. Толстяк вскочил, бросился к двери, постоял немного и, передумав идти и самому разбираться, что происходит, снова полез на койку. Ромашка больше не смогла пошевелиться, и только слышала тяжелое дыхание, а потом – звон. Он показался ей далеким, но Ромашка чуть повернула голову, вслушиваясь. Стены палаты качнулись, как отражение в воде. Голова толстяка упала на грудь Ромашки, вязкая гранатовая жидкость потекла на больничную рубашку, пропекая до кожи, и девушка подумала, что это, наверное, сон. Очень хороший сон.

Испугаться жестокости собственной мысли она не успела. Безжизненное тело, придавившее ее, исчезло, и на фоне разбитого окна Ромашка увидела другого человека. Его лицо было неестественно белым, страшным. Девушка дернулась, когда в пальцах пришельца блеснул нож, но человек лишь перерезал ремни на ее руках и ногах. И посмотрел прямо в глаза.

«Это, и правда, очень хороший сон», – подумала Ромашка.

Странный, чужой взгляд светло-серых глаз, отсвет серебра в волосах… ветер, крепкие руки, удаляющееся окно палаты и громкие хлопки выстрелов… Руки отпустили ее, и она полетела.

«Хороший сон», – улыбнулась Ромашка и потеряла сознание.

Девушка не знала и уже не видела, как ее поймали на растянутую ткань, как вслед за ней прыгнул с четвертого этажа Мирослав, предварительно обрубив трос, соединявший окно больницы с окном пустой квартиры дома напротив. Как, прекратив перестрелку, от главных ворот больницы побежала вглубь дворов отвлекающая группа.

Она долго не открывала глаз. Что-то происходило с ее телом, но что именно – ей было неинтересно. Она не принимала еду и едва соглашалась глотать жидкость, которую ей насильно вливали в горло. Ромашка поняла, что чудесное спасение было лишь сном, а раз так, то стоит ли ей возвращаться в действительность?

Но кто-то постоянно досаждал ей нелепыми попытками разбудить. Ее тормошили за плечи, хлопали по щекам, а Ромашке хотелось спать и видеть море, в котором она теперь тонула, и это было приятно. Однако неизвестный мучитель каждый раз выдергивал ее из умиротворяющего сновидения. Над нею шумели и кричали, ее звали по имени, а Ромашка плакала, отбивалась и жалела, что ей не дают спокойно утонуть.

Но однажды руки, выхватившие ее из пучины, показались знакомыми. Ромашка затихла, наслаждаясь почти забытым ощущением спокойствия, заботы и нежности. Теперь руки обнимали ее, а Ромашка все пыталась вспомнить… вспомнить, у кого же могли быть такие руки. А потом тихо позвала:

– Мирослав!

– Да, Ромашка, я здесь!

Девушка узнала и голос.

– Мирослав, – прошептала она, – я предала тебя. Я им все рассказала. Я не хотела, честное слово, не хотела, но ничего не смогла сделать.

– Все хорошо, Ромашка, – ответил голос. – Ты ни в чем не виновата. Не бойся. Меня предупредили. Мы в безопасности. Здесь нас не найдут.

– Нет! – девушке казалось, что она кричит, но ее протестующий возглас был не громче вздоха. – Нет, ты не понимаешь! О твоем убежище знает полиция. Они скоро будут здесь!

– Не бойся, Ромашка. Посмотри, мы совсем в другом месте. Здесь нас не найдут. Ну, посмотри же!

Ромашка растерялась, а потом разозлилась: опять, опять он ее не слушает! Опять возражает, наверное, не верит…

– Ромашка, открой глаза! Посмотри на меня, Ромашка! Посмотри вокруг и убедишься сама! Ромашка! Глаза открой!

Он кричал и тряс ее за плечи. Девушка рассержено оттолкнула его и открыла глаза. Большое помещение, освещенное лишь прикрытым тряпкой светильником, действительно не походило на подземное убежище Мирослава.

– А где мы? – удивилась Ромашка и перевела взгляд на человека, чьи руки все еще придерживали ее за плечи. – Мирослав?

Он улыбнулся и притянул Ромашку к себе:

– Ну наконец-то!