Читать книгу Художники - Ольга Лебедь - Страница 12

У меня закололо лицо, руки… чертовы ели. Это ж не ели, это пихта какая-нибудь. Ар-р-р, да кому это надо?!

Парень был живой. Это я точно знала. Но блин, как же он не сказал мне, что это была такая мука!

Я задрала ему рукав, посмотрела на черную надпись – краска расплылась, но буквы еще было видно, дерганые: «Умеет летать». Зачем я подумала об ангеле? Смерти…

Я провела ладонью, ничего не изменилось. Хлипкое.

Черт, я же ничего не смыслю в медицине! А если написать просто – «Вылечить»? Но от каких болезней его излечит, это же так не работает!..

Я села задом на колючую подстилку, и в меня врезалась куча голодных игл.

Лицо испачкала в красном, когда проводила по глазам и волосам рукой. Боже, что я могу сделать…

Мама посмотрела, как я делаю уроки. Села рядом.

Я старательно изображала, что вникаю в текст, который был написан в учебнике. Историю я не сказать, чтоб любила, но даты не хотели вбиваться в мою голову. А завтра контрольная.

– Мариш, а ты сыграть не хочешь?

Я перевела взгляд на черное пианино.

– Не очень.

– Ты уже год как закончила, что ж не садишься?

– Мам, не тянет, – я пожала плечами.

А маму это расстроило. Как и отец, они души не чаяли в музыке, но оставили это занятие глубоко в детских годах. Правда, папа еще пытался что-то «химичить» в группе.

– Ну и зачем это все было? У тебя же получалось.

Она подошла к инструменту и откинула крышку. «Березка» посмотрела молочными клавишами и царапнутой облицовкой на месте подставки под ноты.

– Не тянет.

Мама подвинула стул, наладила его высоту. Опустила руки на клавиши.

«Осень».

Мама всегда играла ее, «Октябрь» из цикла был ее любимой мелодией. Она действительно была самая красивая, еще «Январь» или «Март», кажется… Чайковский знал толк в настроениях, и я когда-то по его примеру хотела написать все то же самое – месяцы года в моем воображении…

Я уткнулась в учебник, слушая переливы бегущих рук – как желтая листва играет в воздушном потоке. Одиноко и тихо.

Мама играла красиво.

– Вот бы ты хоть раз села, – сказала она, когда забыла следующие ноты – играла по памяти. – Тебе же так нравилось.

– Нравилось, – я пожала плечами. – Но это не мое.

– Странно, – сказала мама.

Я промолчала.

– Песни бы сочиняла. Так красиво.

– Но у меня нет к этому таланта, – в который раз говорила я ей. – Я же пробовала – плохо выходит.

– Ну, – мама не отступала, – пробовала бы дальше. Нельзя забывать музыку.

– Я и не забываю. Я просто не играю. Не тянет, – я задумалась, вспоминая минуты, когда от любой песни пальцы сами играли по поверхности – недавно черед увлечений перешел и на инструментал.

– Я бы пробовала. А то очень жалко. Зачем же столько училась?

Я посмотрела на нее, но не ответила. В этот момент в моей голове сам собой складывался танец какой-то невесомой девушки, с древесной кожей, кажется, я ее обозвала «лесной дух»…

– А вот если бы… если не стихи к песням, а произведения. Проза. Что бы ты сказала?

– Какая проза?

– Ну, – я мотнула головой в сторону шкафа, за которой толпилась классика и книги, купленные в девяностых. – Как Пушкин. Лермонтов.

Мама на меня как-то непонятно посмотрела.

– Ты пишешь прозу?

– Нет, конечно.

Я машинально ответила.

Мама зачем-то кивнула.

– Стихи пишешь?

– Ну…

– Ты пишешь стихи?

Я не знала, куда спрятать глаза. Мама тут же села рядом.

– Ты никогда не говорила. Покажи стихи.

– Они… так.

– Ну, покажи! Мне же интересно.

Я долго думала, поступаю ли правильно. Я еще никому не говорила, что пишу.

Потом все-таки я потянулась за тетрадкой с набросками, и вытащила самые понятные.

Олег дернулся, но так, что я испугалась.

– Не ори, – сказал он не своим голосом, и я подползла – коленки свело от колючек. Как и лодыжку от боли… Черт.

– Что делать?

– Не ори.

– Не ору.

– Иначе звери придут.

Он приподнимался на локте, а я оглянулась на небо: боже, придут? И сюда?

– Не эти, – парень морщился. На лбу был пот. – Отсюда.

У меня похолодело нутро, когда я судорожно окинула взглядом пространство. Куча темной зелени. И внутри, среди – звери…

– Пиши еще.

Олег протянул локоть. Я с испугом глянула на пьяные буквы. На парне лица не было.

– Я не буду. Посмотри…

– Пиши! – нажал он. – Мы должны уйти отсюда сейчас же. Звери придут в любом случае. Раньше, или…

Он замолчал, морщась от боли. Я увидела, как напряглось его целое… крыло.

Кость хрустнула.

Олег вскрикнул и задышал. Я кинулась поддержать его: напоролась на перья. Черные, с пушинками. Жилы, идущие в костѝ, дрожали, продолжая движение тела.

– Тебе не нужны крылья, – я не могла смотреть на них, но глазела.

– Ты уберешь их? – с надеждой спросил он.

Я сглотнула.

– Я не знаю. Боюсь.

Парень напрягся.

– Хоть что-то ты знаешь?

Он попытался встать, но ноги не выдержали, и он рухнул; а меня накрыло крыло.

Потное.

Я выпуталась из-под перьев.

– Уберу. Не знаю, как.

Олег не отвечал, и я заметила спустя время, что он еле держится.

Я втерла основание ладони в лоб: что же мне делать. Убрать просто крылья? «Убрать»? А если зачеркнуть, то что-нибудь получится?

Я поискала по карманам ручку – Господи, какие карманы, какая, мы же летели, выпала точно.

На Олега я старалась не смотреть.

Задрала снова рукав, – его рука мне показалась как у трупа – нашла буквы. Они не стирались. Я ослюнявила пальцы и потерла по записи.

Олег взвыл как раненый зверь.

Я в страхе застыла. Что я?.. Его крылья покачнулись, что-то запружинило. Стихло.

– Делай, – сквозь зубы позвал он. У меня на глаза навернулись слезы.

Я начала тереть кожу, как будто огонь добывала.

Олег, не выдержав, снова заорал.

Мне стало плохо.

Господи, ему же плохо! Как же он терпит… Я терла, а буквы не сходили – только очень медленно под покрасневшей кожей.

Послышался хруст.

Рука Олега расслабилась. А потом он завалился вперед телом, чуть не шмякнувшись в еловую подстилку. Я еле успела его подцепить.

Крылья остались стоять.

Я в отвращении смотрела на эти уродливые кости. Олег не дышал, или мне так казалось. И очень хотелось плакать, но в голове, вместо слез, вертелась одна мысль – «Ненавижу. Ненавижу»…

Я не выдержала тяжести его тела.

Всегда наступает такой момент, когда не хочется слушать. Прежние аудиозаписи надоедают, нового не находится. И ходишь, как рыба на берегу.

Однажды меня очень зацепило песней. Это не было откровением, но почему-то так зацепило, что не глядя, я отправилась на группу. Молодцы же ребята.

Второй раз они выступали в «Форум Холле» – помещении масштабнее и краше: везде были синие подсветки, еще немного фиолетового, горела со сцены надоедающая иллюминация, которая резала глаза всякий раз, как в песне случались биты.

Но я была в восторге. Не знать кучу песен – это так круто. Качаешься в волнах толпы, подчиняясь всеобщему азарту, прыгаешь выше и наступаешь другим на пятки. Тебе давят носки.

А вокруг только шум, праздник толпы, слэмщики грозят сломать челюсть…

Я, хлипнув носом, повела ухом на птиц, которые чирикали где-то в елях. Это, наверное, значило у них, что все спокойно.

Олег не подавал знаков, и я уложила его помягче, а сама уставилась перед собой, ничего не желая делать. В голове была какая-то каша и пусто. Вот так, отчего хотелось просто сидеть, застыв, или переключившись на другое дело. Чтобы смыло все. Но переключиться я не могла.

Мне почему-то подумалось разжечь огонь. Но идея была глупа, да я еще не желала двигаться. Наверху только мотало ели, а драконы куда-то ушли.

Я не сразу поняла, что кручу в голове один и тот же мотив. Все казалось таким далеким, будто за пару часов мне прибавило несколько лет.

Однажды в детстве я читала сказку…

Я посмотрела на персонажа, чья одежда была еще в крови, запекшейся безобразным кружевом. Вот если бы он показал… Наверное, я ждала, что он мне скажет, что делать. Что дальше придумывать, как поступить. Я чувствовала себя самым обидным ничтожеством, ничего не умела…

Страницы мне шептали сладко-сладко.

Я вдохнула, перевела взгляд на небо. Вот заткнитесь, птицы. Что же у вас все так хорошо?

Посмотрев в их сторону, я различила в глубине елей яркие пуза.

Снегири, глупо чирикая, зырили на меня в упор.

Что это? Они знакомые.

Зайдешь ты в лес, и различишь во мгле,

Как стая снегирей чирикает тебе.

У меня сдавило страхом горло. В этих бусинках, глупых глазах, я видела неведение будущей участи.

И к горлу подкрался беззвучный страх:

Дракон решил гнездо свить в тех лесах.

Я в ужасе глянула вперед. Они не на небе, нет. Это не драконы.

Их жизнь была бы безмятежна – птичья.

Но сам дракон явился…

Это волки. Черные кристаллы глаз смотрели на меня. Звери нюхали воздух.

Я чуть не закричала.

Волки почуяли – черт! – двое из них ускорились рысью.

Снегирь мелькнул безобразным черным.

Я вскочила – боль прошила ногу – блин!

Дикий издал рык.

– А-а-а!

Удар пришелся по пузу. Но зверь не пискнул – такой слабый был толчок. Я не заметила, снова ли Леж потерял сознание. Грохнулся.

Угрожающе оскалив зубы, волк зарычал.

Песня.

– Дракон был молодой, – я закрылась и…

В локоть вцепились мелкие зубы.

Больно!

Маленький волк досадливо жевал мои кости.

Вмиг подтянулись другие волчата, обдавая нас градом собачьих визгов.

Я скинула, как смогла, волчонка, и он грохнулся о землю, на других. Звери оскалили на меня зубы. И залаяли.

– Прочь!

Они продолжали лаять, а некоторые попытались укусить. Черт, если эти звери-мелочь, то где-то их мама.

Да заткнитесь вы, мелкие твари! Не зовите мать!

Я махнула рукой: волк втемяшился в землю.

Остальные замолчали, но потом полезли…

Не сдерживая визга, я бросала псов в разные стороны. А потом взяла одного за шкирку и швырнула с силой в остальных мальцов.

Он мне чуть не вырвал мясо.

Волки пискляво залаяли. Они почему-то перестали бросаться. Я нагнулась, чтобы перенести руку Олега через плечо. Волк попытался вцепиться зубами мне в ногу, но я толкнула его – он отлетел.

Я не чувствую боль в ноге. Где?

Черт, мы так далеко не уйдем. Псы орали, но оставались на месте. Как будто им приказали сидеть…

Я услышала, как снегири вспорхнули.

Твою… боже! Сейчас точно что-то будет.

Я оглянулась, пытаясь догадаться. Одновременно идти.

Один из волков завис, глотнул в себя рык, и почему-то его теперь подергивало, а глазами он упирался в землю.

Твою мать, началось.

Шерсть его стала длиннее.

Остальные все тоже как-то странно застыли, волнами.

Я попыталась ускорить шаг.

На нас же теперь понесутся настоящие волки!

В голове… в голове почему-то одни «розовые птицы»!..

Я пошарила рукой по бедру – черт – ручки же нет!

В ноге боль.

Ай!

Я присела, чуть не свалившись, в ноге накатывало волну чувства; парень давил мне на плечи. Я чирканула пальцем по земле, открыла ладонь. Черт, хоть бы просто – «летела».

Как в «Ариэле» Беляева, быстро. Я оглянулась, волки…

И тут я не сдержала вопль.

Звери уставились на меня. Глотая слезы, я чувствовала, как из моих лопаток лезет кость. Это дьяволова конечность. На лбу выступил пот моментально, как только я перевела дух. И новая боль.

Волки втянули воздух. Пошли.

Я встала на трясущиеся ноги. Не подходите, твари. А-ах… взмах крыла дался мне через волю. Я с ужасом приметила в сознании, что крыло упирается в землю – ему мало места…

– Лети.

Хриплый голос накатил на меня слезы. Я сглотнула и пригнула колени… боль в ногах… побежала.

За крыло цапнул волк.

Промахнулся. Каким-то чудом я взмыла. Боль в лопатках ломала мои силы.

– Терпи, – сказал снова Леж.

Я стиснула зубы. Меня покосило вниз, я чирканула крылами о еловые иглы. Два волка подпрыгнуло.

Когда снова вспомнилось о боли, я чуть не потеряла сознание на уровне макушек сосен.

Плечо мое сжимал Олег.

– Пиши, – он снова тянул к носу локоть. Не помня себя от боли, я в воздухе «расписалась» пальцем у него на руке.

Но это подействовало. Снова крылья.

Темная муть закрыла пространство, а это были всего лишь перья. Он перехватил меня, и теперь я смогла сложить кости, перестав планировать в потоке, который только причинял мне боль. Олег взмахивал рьяно.

В какой-то краткий миг от моих лопаток отвалились.

Белые крылья. Они почему-то были белыми.