Читать книгу На ять - Ольга Набережная - Страница 8

Вот я иногда думаю, а как бы сложилась моя жизнь, если бы я не заплатила тогда, двадцать пять лет назад, абонентскую плату за телефон, как платили миллионы жителей Советского Союза? Была бы я так же счастлива, как сейчас, тихо и мирно старея рядом с мужем, самым моим дорогим и любимым человеком на свете? Ну, после сына, конечно. И каким был бы мой другой сын, а, может, родилась бы дочка, если бы я замуж вышла за другого человека? Хотя я не представляю, как воспитывать девочек, но научилась бы, наверно. Я расскажу вам историю, каких вы знаете сотни тысяч. Обычная история настоящей Любви, которую мы так усердно, а иногда и безуспешно, ищем. Находим, теряем. И лишь немногим удается ее сохранить, переступить через гордость и обстоятельства, стать нужными и необходимыми друг другу, как воздух, людьми…

Конец восьмидесятых. Смутное для моей памяти время, стерлось почти все, а что не стерлось, то посерело и выцвело как-то. Уж не знаю – почему. Я заканчивала десятый, и пора бы было уже давно определиться, куда поступать. То, что я – законченный и неисправимый гуманитарий, было ясно еще с класса седьмого. Читала запоем все, что листалось. Кроме, конечно, технической литературы. Благо, у меня родители были хоть и не филологи, но литературу любили, папа, правда, классику не жаловал, а мама по полночи просиживала с книжкой возле печки, теребя в наманикюренных пальцах одну сигарету за другой. Иногда с родителями по очереди читали что-нибудь, а потом дружно, втроем, обсуждали до кулаков по столу. Вкус к хорошему слову мне никто не прививал, книги дома были настолько разными, бессистемными, собранными по принципу «что удалось достать», что у меня ум за разум заходил иногда. Записалась в библиотеку. Помню, как шла привычным маршрутом, и дорога казалась такой длинной, такой нескончаемой. А потом войдешь вовнутрь, вдохнешь того книжно-пыльного, сладковатого воздуха и все – тебя нет на час или два. Обратно несешься, словно ветер в спину подгоняет, и не замечаешь, как уже дома, на диванчике с заветной книжкой в руках. Так что, в принципе, мое детство, наполненное разноцветными, потертыми переплетами, и определило мой выбор. Я поступила на отделение русского языка и литературы в педагогический институт. Из родного Н-ска уехала к тетке в большой сибирский город. Но я не жалела. Я была напоена романтическими бреднями о самостоятельной, независимой жизни, которая оказалась совершенно не романтичной.

Общежитие иногородним не давали. Пришлось с двумя такими же бедолагами снимать комнату в частном секторе, потому что на какое-либо другое жилье денег не хватало. До сих пор помню, как в особенно холодные дни наши батареи, которые обогревались от печки, перемерзали. Прибежишь из института, печку раскочегаришь, а батареи холодные. Приловчились потом. В жестянки из-под селедки насыпали угольков и подставляли под самый низ длиннющих, во всю комнату, труб. Отогревали, готовили ужин. Девчонки садились за конспекты, а я за книжку. Была уверена, что мне зубрежка не нужна. И так все знаю. Ох уж этот юношеский оптимизм! Первые пары я безбожно просыпала, с физкультурой тоже не складывались теплые отношения. Потому что был бассейн, в котором проходили занятия, а у меня не было купальника, и я не умела плавать. Ну, и медосмотр надо было проходить, а все анализы сдавались с утра. Утром я встать не могла, потому что до четырех-пяти утра общалась с Чеховым или Голсуорси. Вот такой образовался замкнутый круг, который я сама для себя нарисовала. Но первую сессию я сдала. Чему сама была несказанно удивлена. Мне учиться нравилось. Но нравилось только то, что я действительно полюбила. То, что я ненавидела, я даже не пыталась учить, или хотя бы стараться понять.

Преподаватели меня любили. И делали скидку на мой, как они говорили, «удивительно несобранный, но, несомненно, талантливый» серый комочек в черепной коробке. А летнюю сессию я не сдала. Физкультура отомстила за мое невнимание к ней. Чтобы не вылететь вовсе, оформила «академ». И задумалась. А дальше что? Домой? Ну была я на зимних каникулах. Туманно, холодно, застывше как-то. А мне все время хотелось чего-то другого, радостного и необыкновенного. Большой город умело расставил сети, и я в эти сети попала глупой, беспечной птичкой, живя, как миллионы моих сограждан, извечным русским «авось». Решила остаться.

Мама подсуетилась, поспрашивала знакомых, и для меня нашлась комната в двухкомнатной квартире, с еще одним хозяином. Папа был против, но я твердо и слезно пообещала, что найду работу и денег с них требовать не буду. А дальше началась сказка! После годичного проживания не то, что без ванны, но даже без воды, элементарно текущей из крана, я словно попала в рай. Отдельная комната. Кухня с собственным столом и холодильником. Правда, без балкона, но было огромное трехстворчатое окно, возле которого я бездумно просиживала часами, слушая шум трамвая и глядя на спешащую толпу. Я уже и не помню, о чем я тогда думала. А шум стучащих колес почему-то остался в памяти… Хозяином второй комнаты оказался молодой парень, хозяйственный, расчетливый и, как говорится, «себе на уме». Но не злой. А это главное. Днем к нему приходила его девушка, они надолго закрывались в комнате, потом Танюшка бежала в душ, а после они довольные, с обожанием глядя друг на друга, пили в кухне чай. Бывало, поболтать к ним выходила и я. Хорошие были вечера. Домашние почти. Иногда Игорек устраивал вечеринки. Дело молодое, да еще почти вся квартира в собственном распоряжении. Приходили одноклассники, друзья с работы. Пили, кстати, почему-то немного. Ни разу никого из них я не видела в обнимку с унитазом или скукожившегося на коврике в хмельном сне. Веселились, слушали музыку, танцевали, о чем-то громко спорили, перебивая друг друга. Я в такие вечера забивалась в свою комнату и старалась не высовываться. Ну, чужой я себя чувствовала на этом празднике жизни. Да и работа моя не предполагала веселья. Я устроилась работать в Дом малютки для детей-отказников с физическими и психическими отклонениями. Что это за дети были – не хочу сейчас рассказывать. Но каждый раз, приходя на работу, я давала себе слово, что мой последний день здесь. А наутро снова ехала туда, словно кто-то пистолет к виску приставлял. А вечером, опять, как выжатый лимон, совершенно эмоционально опустошенная, я устало возвращалась домой, словно боль каждого брошенного ребенка я пропустила через себя…

Однажды в одну из таких вечеринок раздался деликатный стук в дверь. А я уже устроилась с книжкой, на тарелке ждали розовобокие докторской колбасой бутерброды, и очень хотелось тишины. Я вот сейчас думаю, а как я тогда не скурвилась-то? Молодая же, без папы-мамы под боком, без пригляда и назидательного ока. Ни порок, ни соблазн не брали меня. Не хотелось как-то. И сборища шумные, и мальчики не особо интересовали меня. А вот при этом стуке душа у меня замерла. Вот как будто позвал тихонько кто-то. Позвал и примолк. А я прислушивалась к ритму сердца и все не решалась сказать «да-да, войдите». Стук раздался еще раз, и я слезла с дивана, кутаясь в теплый платок. Распахнула дверь. На пороге в проеме коридорного света стоял парень. Я видела его уже мельком не один раз. Кажется, Вадим. Я, конечно, его приглашение присоединиться к ним не приняла. Испугалась – все-таки компания незнакомая, со своими заморочками. Не очень-то я люблю новых людей и случайное веселье в чужой квартире. А он с легкой улыбкой попросился зайти поболтать. Зашел. Вот в книжках иногда пишут – «время пролетело незаметно». А я впервые ощутила значение этой фразы по себе. Вообще не заметила, как два часа пролетели. Его искали, конечно, звали. Но он отмахивался. Я разглядывала лицо напротив, и не понимала, в чем его притягательность. Обычное. Глаза серые, оспины от ветрянки, рыже-русые волосы. Ямочки! Он, когда улыбался, ямочки лицо превращали в сплошную добродушность и симпатичность. Он ушел, а я заснула с каким-то новым ощущением радости, причину которой я так и не успела понять…

В течение месяца мы иногда встречались. То ненароком, то Вадим специально заходил ко мне. Как-то незаметно влилась в их компанию, и меня приняли вполне адекватно. Даже девочки. Лыжи, поездки на дачу на шашлыки, украдкие поцелуйчики за сараем, легкие, будто случайные прикосновения… Неужели все это было? Сейчас, четверть века спустя я думаю, что ничего не было случайно. Ни моя долбанная физкультура, ни «академ», ни эта очень даже хорошая квартира. Мы влюбились. Не знаю, как со стороны Вадима, а со мной это случилось впервые. Чтобы вот так – до одури, до остановки дыхания в первые секунды встречи после однодневной разлуки. Я поняла, что это такое тогда, когда однажды, возвращаясь с лыжной прогулки, усталые, распаренные, мы брели к автобусной остановке. Молча шли. Каждый думал о своем, распираемый несказанным. Вадим крепко держал мою руку. А ничего и не надо было говорить. Я все тогда поняла. По молчанию, по руке, которая то сжимала мою ладонь, то разжимала расслабленно. По взгляду, внимательному и робкому одновременно, по улыбке, неожиданно появлявшейся на его лице.

Вадим заскочил на минутку ко мне и остался на всю ночь. Конечно, случилось то, что должно было случиться, и чего давно оба хотели. Было немного страшно, неловко, но нежно-нежно. С этого вечера мы не расставались. Вадим переехал ко мне. Смеялись – почти шведская семья получилась. Игорь с Танюшкой, и я с Вадимкой. Мама его приходила. Губы скептически морщила, глядя на меня, не спрашивая сына, вещи собирала в большую сумку и театрально сгибаясь от тяжести тащила ее к порогу. Скандалы, слезы, рюмки с волокардиновыми каплями. А нас просто было невозможно оторвать друг от друга. Ну, представьте, если вам отрежут руку или ногу? Вот. Мы единым целым стали. Вспоминаю сейчас сижу, и слезы сами собой кап-кап на руку. Как же нам хорошо было вместе! Нет, не так. Не было, а есть…

Так пролетела зима. Родителям звонила еженедельно, и даже однажды намекнула, что ждут меня в скором времени супружеские отношения. Неловко было, конечно. Папа-то у меня старой закалки. Какие отношения, если нет росписи в ЗАГСе?! Я кричала в трубку «алло, алло», делая вид, что связь пропала, и мне не было стыдно. Весна пришла, журчащая, с криками грачей, с проталинами и первыми весенними ветрами, пахнущими счастьем и новью. А мне было нехорошо. Тошнило, от еды воротило, усталость такая вечерами наваливалась, что засыпать не хотелось от страха нового дня. И тут я догадалась. Вот как-то само собой это знание пришло, тем более, что месячные запаздывали. Да я же беременна! Мама дорогая, а чего теперь делать-то?! Сходила в поликлинику. Подтвердилось. В полном смятении ждала вечера, чтобы сказать Вадимке. Честно скажу, ничего не чувствовала. Ни радости, ни отчаяния. Вообще – ничего. Боялась, как он отреагирует. А Вадим выслушал мой сумбур хмуро, сказал, что надо подумать и ушел ночевать домой. А на следующий день, когда я, измученная токсикозом и работой, приплелась домой, увидела на кухне тетю Надю, маму Вадима. Получилась сцена почти как в «Москва слезам не верит». Уходя, оставила деньги на аборт. Я не Катя Тихомирова. Нет во мне столько силы. Хотите – осуждайте, хотите – нет. Я сама себя уже осудила. Давно и навечно. Особенно тяжело было, когда из больницы домой ползла. На автобусе, потом на метро. И не было рядом руки. Твердой и родной руки. Как тогда, после лыж. Два дня провалялась дома. Игорь с Танюшкой клали мне на живот то мяса замороженного кусок, то кулек с пельменями, меняли по очереди. Танюшка почти по-матерински прижимала меня к груди, успокаивая и вытирая потоки слез, которые лились и лились, не принося облегчения. Я только дома, уткнувшись в Танюшкино плечо, поняла, что убила собственное дите. Которое могло бы называть меня «мамой»… Все. Без комментариев. Не хочу про это больше говорить. Вечная боль.

Через пару недель я оправилась. Спасибо моим сиделкам. Кстати сказать, с Игорем я до сих пор поддерживаю связь. А Танюшка умерла в феврале семнадцатого года от рака мозга. Спасибо вам, родные мои…

И решила я уехать домой. Ну что меня здесь держало? Ничего. Вадим не проявлялся никак. Странно мне было это молчание. Обиделся на меня что залетела? Или что к нему с этой бедой пришла? А к кому еще-то? Что я знала тогда, дурочка девятнадцатилетняя, о контрацепции и предохранении. Интернета еще не придумали, по телевизору об этом тоже не говорили. Да разве ж я одна была виновата в случившемся?! Ну да ладно. Я сильно на него обиделась. Видимо, мама окончательно сломила в нем остатки воли и совести. Значит, не любил, не ценил, не дорожил, думала я тогда. Все мы такие в молодости – либо черное, либо белое. И никаких оттенков. В общем, отбросив все сомнения и надежды, купила билет. Да и хозяева комнаты через месяц возвращались с буровой. Выбора у меня не было…

Домой прилетела, как из осени сразу в зиму. Одежды для наших морозов нет никакой. Кто что из родни подкинул, в том и ходила. Да и как-то по барабану мне было. Какая разница? Душа закрылась. А жить надо было. Начало девяностых. Маму сократили, папу на пенсию отправили. Ужаснулась я этой жизни. Мешок риса с пенсии, несколько банок тушенки. Устроилась я на рынок работать, благо тетка, мамина сестра, бизнесом занялась. Вот у нее и работала. Торговала всякой невиданной тогда мелочью, типа, «Сникерсов», разноцветных «Юпи» и заморских коричневых сигарет. Мерзко, стремно, но помогать родителям кормиться надо было. А так-то ничего, в принципе. Это мне, тургеневской почти барышне, воспитанной не родителями, а библиотекой, сначала не по себе было. А потом на девчонок насмотрелась и поняла, что и этот заработок имеет право быть. Деньги все-таки не пахнут, когда они мало-мальски есть. Проживем! О Вадиме вспоминала сначала ежеминутно. Потом реже. Потом еще реже. А потом только во сне приходил. Ну что ж, судьба, видать…

……………

– Доча, ты за телефон заплатила?

– Не, мам, не успела.

– Деньги-то есть?

– Ага, щас на работу пойду, забегу по дороге.

– Не забудь, а то, как от мира оторванные.

– Хорошо, мам, заплачу.

Заплатила, успела. Вечером, поужинав, прилегла с книжкой. С телевизором я так и не подружилась. Опять книжки. Ну и ладно, мне с ними уютнее в последнее время, чем с людьми. Слышу, звонит телефон. Да так настойчиво. Блин, на фиг я за него заплатила? Так хорошо было, тихо. Меня?! Меня к телефону?! Междугородний?! Ерунда какая-то. Подбегаю в волнении. Не скажу, чтобы что-то там предчувствовала, но было странно. А, может, и предчувствовала. Дрожащими руками подношу трубку к уху. Любимый, почти забытый голос.

– Я к тебе приеду.

– Зачем?

– Глупый вопрос. Я без тебя не могу. Честно.

– А как ты меня нашел???

– Я знаю твое имя и фамилию. Остальное – ерунда. Так я приеду?

– Приезжай.

– Если бы ты сегодня не ответила, я не решился бы больше, наверно. Я в аэропорту уже. Мама не знает. Пожалуйста, помоги мне быть с тобой…

– Я тебя встречу…

С тех пор мы вместе. У нас вырос сын. До сих пор не могу понять, на кого похож. Характером, вроде, мой. Но книжек так запоем не читает. И слава Богу! К жизни ближе. Намного ближе, чем я. А я сижу сейчас в палате. Мой Вадимка весь опутан проводами и капельницами. Инфаркт. Да эта такая ерунда по сравнению с будущей жизнью, которую я нам придумала. Не фига подобного! Эта тетка с косой никогда меня не одолеет. А пока я здесь, рядом, мой муж ей не достанется. Костьми лягу – а вытащу его. Пока есть Любовь, есть и Жизнь. И я не отпущу тебя. Ни за что.