Читать книгу Алые розы на черном кресте - Ольга Рёснес - Страница 7

Чтобы выведать у начинающегося дня его отстраненную от лозунгов и приказов суть, надо проснуться в волчий, на рассвете, час, едва окрашенный мыслью о предстоящих заботах, и дать деру из общаги, в прохладную влажность воздуха, нежно прорезаемую первым осторожным вопрошанием черных дроздов. Не пройдет и получаса, как все задрожит в хаосе птичьего свиста, переливов и трелей, восторженно славящих еще один день, без всякой оглядки на прошлое или планов на будущее. Но поскольку никто из людей не знает, что птицам известно всё, никто их и не слушает, тем более, в четыре утра.

Ополоснув под гремящим рукомойником два пятилитровых бидона, Тоня будит, одну за другой, поварих, закутавшихся с головой от комаров, и первая встает Танечка, торопливо накидывает кофту, на ходу заплетает свесившуюся до талии косу. Другая все еще делает вид, что спит, почему не попользоваться парой сладких минут, но вот наконец она сбрасывает накинутую на голову простыню, шарит рукой под подушкой, там у нее готовые самокрутки, на случай, если ночью приспичит.

– Ну что, Мать, сегодня ты идешь за молоком? – неуверенно, вкрадчиво, словно ожидая насмешки или матершины, выспрашивает, стоя в дверях, Танечка.

– Иди сама, – бормочет Мать, спуская с нар рыхлые колбасные ноги, – мне надо по большому…

Как на самом деле зовут Мать, в отряде никто, кроме Подлесного, не знает, у него Мать второй уже год снимает в однокомнатной квартире угол, заодно варя ему и себе перловку и постные щи. Еще на первом курсе, романтично заночевав со своим белым слоном в пустой факультетской аудитории, Подлесный обнаружил на том же самом, замусоренном семечками полу неподвижную тюленью тущу, приспособленную, ввиду мощного слоя жира, к ночевкам на льду или в сугробе. Жир защищает тюленя не столько от холода, сколько от необходимости постоянно о чем-то думать: только лежать, лежать… только переваривать съеденное. Подлесный тогда сразу и решил: такая накормит… ну и все остальное. Родители его давно уже куда-то свалили, не оставив никаких распоряжений насчет дальнейшего хода жизни, из-за чего эта жизнь принялась вертеться по кругу: пиво, тетки, хвосты, пиво… Хвосты, а их в каждую сессию было несколько, Подлесный слезно выклянчивал у препов, и те отпускали сироту просто так, хотя по правилам вузовской игры за «просто так» полагались чаевые. Случалось, что кто-то из препов, будучи бабой, безвозмездно жертвовал то бутерброд, а то даже и пирог, кормя с рук дистрофичного, цыплячьей наружности белого слона и тем самым сбивая с толку ход учебного процесса. С некоторыми препками Подлесный длительно дружил, слал к новому году открытки, а на восьмое марта сочинял прыткие четверостишия, чем совершенно размягчал окоченевшие в зимних условиях жизни остепененные сердца, эти поставленные на первоапрельский звон будильники. Разве все бабы не хотят одного и того же?

Вписавшись в угол к Подлесному и в очередной раз убедившись в том, что ни один из ее ста десяти килограммов не является лишним, Мать вовсе не намеревалась ограничить этим свою всеядность, охотно вступая в игривые переговоры с каждым, кто проникал в запущенную, с текущими кранами и рваными обоями, хрущевку. А чем еще, спрашивается, живет сегодня студентка? Что ли учебой? Встречаются, конечно, извращенки