Читать книгу Змеи Аргадзона - Ольга Токарева - Страница 5

Глава 1.3

Оглавление

Просидев весь вечер, они один за другим высказывали предположения появления ребёнка в лесу. За разговорами не заметили, как на улице стемнело, слышалось только завывание вьюги да порывы ветра со снегом, что бился в окно.

Макар прислонился к окну и посмотрел через стекло.

– Вы только посмотрите, что на улице делается. Погода-то опять как разгулялась, снег повалил, а вьюжит-то как, ветер словно с цепи сорвался. Да чтоб такая погода да в ноябре, не припомню такого.

Он увидел проблески света через белую стену снега.

– Кажись, кто едет. Никитична, никак тебя сын ищет.

– Ой, батюшки! И чегось его дёрнуло в такую погоду ехать сюда, – запричитала она.

– Так ведь догадливый он у тебя. Небось, понимает, что спать не сможем, если не узнаем – как там наш ребёнок.

Он отпрянул от окна и скорой походкой пошёл к выходу, говоря на ходу:

– Пойду встречу, свет включу, всё видней будет.

Глафира подбросила дров в печку и поставила котелок со щами на плиту.

Вскоре дверь открылась, и в горницу зашёл Фёдор Степанович.

Глафира посмотрела на гостя, выискивая в выражении его лица ответ на происшествие. Но кроме раскрасневшихся щёк и озорных голубых глаз, в которых, как всегда, плясали бесенята, ничего не смогла разглядеть. Да и то, если смотрит озорно, значит, пронеслась беда, вот и ладненько.

Бабка засуетилась, достала буханку и стала нарезать хлеб, не смотря на Фёдора, проговорила:

– Присаживайся долгожданный гость, отужинай с нами. Чем богаты, тем и рады.

– Во спасибо, тёть Глаш, я, если честно, голодный как зверь.

Он скинул тулуп, подсел к столу, поглядывая из-под бровей то на одного, то на другого старика.

– Чего ты молчишь, окаянный?! Говори уже – довёз? Живой – аль нет!?

– Дак чё, сам не видишь! Вишь, как глазюки бегают весело – значит, довёз, – не вытерпела Глафира.– Говори уже, не томи стариков.

– Да я и не томлю. Думал, завтра заскочу, но как прислали сводку о надвигающемся снегопаде, так думаю, как же вы здесь одни без меня. Да вот ещё забежал в магазин продуктов вам прикупил. Так торопился, в люльке забыл, сходил бы ты Макар Петрович, забрал, да тулуп свой прихвати.

Макар покачал головой, но вышел, оставлять продукты не хотелось, мало ли, зверь из леса придёт, зачем искушать животину. Глафира зачерпнула половником щи и налила целую тарелку. Поставив её на стол и подав ложку, она села подле Фёдора и стала с волнением ждать ответа.

– Ну не томи, говори уже.

Фёдор заулыбался, в глазах плясали весёлые искры, отломил хлеб, зачерпнул ложкой щи.

– Сейчас Макар Петрович зайдёт, и всё расскажу по порядку.

Когда дед зашёл, миска уже стояла пустая, Глафира разливала по чашкам душистый чай, нет, не зря летом разные травы сушила. Тут тебе и от простуды, и для души, и для аромата, да ещё на радостях земляничного варенья выставила на стол. Фёдор отхлебнул первый глоток чая, сощурился от удовольствия и начал свой рассказ.

– Как, значит, положил ты мне ребёнка в люльку, так я всю дорогу не мог ни о чём другом думать, как только бы успеть довезти. Вот я вам скажу, страха натерпелся, даже когда ловили особо опасного преступника и ранение получил, так не боялся, как в этот раз. Вот, значит, подъехал я к детской больнице, хватаю твой тулупчик с ребёнком и бегом в приёмное отделение. Мне дорогу какая-то врачиха перегородила, вы куда, орёт, граждан, карантин, никого не пропускаем! А я пытаюсь что-то сказать и не могу, у меня от страха спазм голосовых связок случился. Я тогда положил свёрток на лавку, что у стены стояла, развернул полушубок и показываю. Она недовольно на меня смотрит, а затем взгляд перевела на свёрток, и тут смотрю, лицо её меняется. Наползает такая маска страха, вы, говорит, нам что – мёртвого ребёнка принесли? Вот тут я вам скажу, сам чуть не рехнулся от охватившего меня ужаса. Смотрю на врачиху и боюсь глаза опустить и посмотреть, жива кроха или нет. Всё же пересилил себя, вытащил ребёнка из тулупа и смотрю, пуповина ещё не отпала, тут у меня руки как затрясутся. А дивчина, на счастье, возьми, глаза открой да как закричи на весь коридор.

– Фу ты, ирод! Так рассказываешь, что сама сейчас богу душу чуть не отдала от страха, – перебила его мать.

Глафира с дедом сидели притихшие, ни живые ни мёртвые, порой от волнения забывая дышать, и не сводили глаз с Фёдора. Он ещё раз отхлебнул чаю.

– Ох и чай у тебя, тёть Глаш, насыплешь немного, я своих в отделении подразню, пусть позавидуют. И варенья, такое оно вкусное, что я, пожалуй, сам баночку наверну.

– Да хватит тебе уже о чае да о варенье, будто дома не такое, дальше рассказывай, ирод! – прикрикнула с чуть наигранной строгостью на сына Никитична.

А Фёдор, весело зыркнув на притихших стариков, продолжил свой рассказ.

– Вот, значит, держу я девчонку на руках…

– Значит – девочка, – вытер рукой стёкшие слёзы дед Макар, – это хорошо, девки, они живучие.

– Да замолчи ты, дай послушать! – в два голоса перебили его вздохи бабки.

Фёдор опять улыбнулся и продолжил:

– От крика девчушки врачиха как подскочит, вы что, мужчина, в своём уме, почему вы в такую погоду ребёнка голым держите? А я ей и отвечаю, так ведь найдёныш, в лесу нашли. Она аж в лице изменилась, схватила девчонку, прижала к себе и побежала. А у меня, чувствую, ноги враз стали ватными, подгибаются, сел я на ту самую лавку и не могу в себя прийти. Сижу, жду, час, наверно, прошёл, вышла та самая врачиха, села рядом со мной на лавку и говорит – курите? Я головой мотаю. А она – я тоже бросила, а вот после таких случаев аж внутри всё раздирает, так курить хочется. Ну, думаю, померла. Не успел. Аж за сердце схватился, а она – да вы успокойтесь, жива ваша девчушка-найдёныш, худенькая, правда, немного обезвожена, дня два от роду. Сейчас мы её помыли, накормили, обложили грелками, она и уснула. Спит губки бантиком, и знаете, волосики маленькие такие рыженькие. Про таких детей говорят – солнышко в волосы золота добавило. Только вот глазки жёлтенькие, ну ничего страшного, так у новорождённых бывает – желтушницей называется. Так где вы её нашли? Я ей – сам толком ничего не знаю. И рассказал всё, что ты мне успел поведать. Она слушала и не верила, как же так можно – в лесу зимой оставить. Сколько живу, а человеческой жестокости надивиться не могу. Потом она встала и говорит – вы ступайте, она сейчас в реанимации, к ней всё равно никого не пустят. А как немного поправится, тогда я вас провожу, сможете полюбоваться вашим найдёнышем. Она ушла, да и я решил, раз ребёнок жив, то мне и правда пока там делать нечего, а вот с тебя, Макар Петрович, мне необходимо показания взять, чтобы всё по правилам было. Сам понимаешь, шумихи будет предостаточно, тут тебе и пресса с журналистами, и старшие чины полиции, все захотят на этом случае покрасоваться.

Они допили чай, Глафира убрала со стола, и Фёдор Семёнович, открыв папку, стал записывать со слов Макара показания. Он слушал внимательно, иногда замолкал и заставлял вспоминать чуть ли не каждый шаг и заново рассказывать. Макар нервничал, считал это лишним. Но Фёдор попросил деда подробно пересказать, как тот въезжал в лес, была ли лыжня. Макар даже задумываться не стал:

– Не было лыжни, я её первый наезжал, ты знаешь, сколько я на охоту хожу. Я тебе любой след зверя расскажу, а про человеческий совсем пустяк. До этого я дней десять как на охоте был, за это время снегу сам знаешь, сколько навалило. Так что я первый по снегу шёл и назад по старой лыжне ехал. Не было чужака в лесу.

– Так как же ребёнок в логове волчицы оказался? Просто загадка какая-то. Мне чего начальству докладывать?

– А ты и докладывай всю правду. В день третьего числа, ноября месяца 2032 года, в лесу дедом Макаром в логове волчицы был найден ребёнок.

– Да, Петрович, если б так протоколы допроса вели, никто бы ничего не понял. Ладно, главное я записал, подпиши вот здесь, внизу.

Он протянул лист бумаги, Макар поставил свою подпись.

– Ехать мне никуда не надо, на допрос там?

– Да какой допрос? Что надо, я записал. И лучше никому ничего не болтай. Знаешь, скажешь одно, переврут, потом тебя ещё и обвинят.

– Так а меня-то в чём винить.

– Люди найдут, говори – всё, что знаю, полиции рассказал, вот у неё и спрашивайте. Мать, давай собирайся, домой пойдём, хата, наверно, вся остыла, будем в холоде спать.

Они засобирались и, выходя, Фёдор посмотрел на Макара как-то странно, и были в этом взгляде сомнение и неверие.

Дед проводил гостей и пошёл укладываться спать. День и вечер были очень насыщенными на события. Они привыкли жить спокойно и размеренно, а тут такое. Он улёгся на кровать, слушал, как Глафира укладывалась, долго ворочалась, тоже, наверное, сон не шёл. Да и где ему, этому сну, взяться. Дед лежал, смотрел в потолок и вспоминал осмысленный взгляд волчицы.

«Надо же, как человек, а ещё говорят, не понимают ничего животные. Все они понимают, ведь нашла же она где-то новорождённую, и умереть не дала, в логово принесла, кормила своим молоком и согревала своим телом. Что значит – мать-волчица».

Но умолчал Макар о том, кого ещё видел в лесу – не поверят, скажут, почудилось, поди потом объясняй того, чего нет и быть не может. Да только от одного воспоминания сразу пробегал по коже холодный страх, сжимая сердце и лёгкие в жгут, и дед, вздыхая, отгонял от себя страшные воспоминания. Чтобы успокоить трепещущее сердце, лёжа на кровати, он всю ночь думал, представляя то одну, то другую историю. К утру, измученный думками, он, наконец, умудрился уснуть и спал так сладко, что не слышал, как поднялась жена, растопила печку, поставив на огонь котелок, кашу варить. Она не будила, пожалела, пусть поспит её дед – натерпелся вчера. Пусть отдохнёт. Вот поправится малышка, может, поговорить с дедом и забрать её себе. Хотя не те уж годы, никто ведь не отдаст. А вот навещать, поди, не откажут, надо будет у Фёдора спросить.

Змеи Аргадзона

Подняться наверх