Читать книгу Заметки журналюги - Ольга Тулянская - Страница 12

В редакторской с порога потянуло гнилью…

Вот черт, опять…

Ноги тут же налились свинцом. В мозгу запульсировало: «Свалить! И побыстрее!»

Мой редактор частенько отзывалась о наших текстах как «тухлые». Оно и понятно: где сгнило, там тухлым и тянет.

Ступеньки через не хочу я осилила. Посмотрела на стайку девчонок у двери в коопку. Парней-то среди корров у нас раз-два и обчелся, и то, половина из них разве что по половому признаку парни.

Эх, жаль коопку. Снова шепелявый своего корра «слил». От ответственности отлынивает, гнида. А чего ему? Он же только зовется редактором. Ну, какой он редактор, тьфу.

– Слышала, да? – вынырнула у меня из-за спины Маруська. Я вздрогнула.

– И как у тебя это получается? – искренне удивилась.

– Что? – округлила глаза подружка. Я хмыкнула: нечего передо мной-то спектакль разыгрывать. Подружка всплеснула руками: – Можно подумать, ты так не умеешь, когда надо.

– Мань, так я ведь, когда надо, а у тебя уже зависимость.

– Да, иди ты!

– Кого уволили?

– Анютку.

– За что? – догадаться было нетрудно, но лучше знать наверняка.

– Как всегда. Когда это шепелявому до корров дело было?

– А кому-то разве есть до нас дело? – парировала я.

– И то верно. Хочешь? – протянула мне Маруська карамельку. Я взяла, она продолжила. – Кстати, по закону, за принуждение к распространению журналистом недостоверной информации штраф минимум восемьдесят тысяч рублей.

– На юрфак, что ли, поступаешь?

– Свои права надо знать! Нам особенно!

– Ага, тут тетенька министерская недавно на всю страну вещала, что право – это несвобода, не слышала сию пламенную речь?

– Не, я телек не смотрю, и теток министерских не слушаю. А что же тогда, по ее мнению, есть свобода?

– Запрет.

– Чего? – офигела Маруська.

– Того.

– Дай угадаю, тетя лет сталинских рожденья?

– Похоже на то.

Я закинула конфету в рот и огляделась в поисках урны. Не увидела, свернула в трубочку, кивнула в сторону коопки.

– Слушай, а как доказать принуждение к распространению недостоверной информации в законе написано?

– Нет, – скривилась Маруська.

Кто бы сомневался…

Рыба с головы гниет – банальность, но меткая! Шепелявый заставлял своих корров, мягко говоря, подтасовывать инфу о качестве продуктов, которые они анализировали. Делал это, естественно, завуалированно, чтоб, в случае чего, быть ни при делах. С завидным постоянством так и выходило. Какой-нибудь производитель рано или поздно усматривал подлог и громко возмущался. Корра выставляли крайним и увольняли, а шепелявый ровно сидел на своем рабочем стуле. А что? Не он же сюжет делал, а производители-то не знают, что именно редактор в ответе за эфирный текст, он его принимает и утверждает, без его ведома и одобрения ни один текст даже в монтаж не идет, не то что в эфир. Но об этом все старательно умалчивают.

Гниль…

Я побултыхала пакетиком чая в кружке и посмотрела через стеклянную перегородку в соседнюю редакцию. Шепелявый сидел, уткнувшись в монитор, делая вид, что не замечает молчаливого негодования своих подопечных.

Вот бы шлепнуть его использованным чайным пакетиком по плеши.

Но пакетик полетел в мусорное ведро. На глаза попался лист бумаги. Я смяла и пульнула им в шепелявого. Бумажный комок не долетел, остановленный стеклянной перегородкой, и упал к моим ногам.

Несколько лет назад один мой знакомый рассказал преинтересную историю о том, что начинал свою телевизионную карьеру этот, так называемый, редактор официантом, и не где-нибудь, а в самом нужном месте. Что ж, на моей памяти и из уборщиц журналисты ковались. Вот только уборщицей ту журналистку давно уж никому и в голову не придет назвать, а шепелявый и с виду, и по нутру своему так официантом и остался. Вот уж правда: ни из тряпки, ни из полового человека не сделать.

А что касается нужного места? Было такое, и до сих пор там же стоит. Но уже не то, конечно. В те времена собирались в нем телечины, склонные к разнообразиям и новизне плотских утех. Посему карьерный рост молодых и амбициозных задом наперед приветствовали и поощряли. Нынче этим никого не удивишь, но тогда такие ставки только-только в моду входили и многое гарантировали.

Краем глаза уловила движение. А вот и моя редактор пожаловала. В Томочке в отличие от шепелявого редактор угадывался сразу, и в стати, и во взгляде, и в походке. Одна беда – трусовата малость. Мнение свое не отстаивала, корров не защищала, начальству не перечила, за место боялась. Но кто ж упрекнет, когда есть что терять: штатная должность, оплачиваемые отпуск и больничный, премии ежегодные, хорошая зарплата.

Покосилась на нее. Повезло мне с редактором. Истерик мне она никогда не закатывала, но умела.

Лицо недовольное. Значит, сейчас отчитывать начнет, как школьницу, за поведение. Я улыбнулась:

– Привет!

– Привет! – буркнула она, и мои подозрения подтвердились.

– Что нового?

– Тебе надо бы чаще помалкивать, – бросила она сходу.

– Это не новость!

– Так чего ж не запомнишь никак? – даже заботливо прозвучало. Эх, Томуля, я бы рада, да не можется. Или мотивации нет убедительной.

Негодовала Тома по поводу моего голоса. То бишь устроили тут у нас недавно голосование за лучший сюжет. Презабавное получилось мероприятие. Прежде всего потому, что от каждой рубрики выставили на “конкурс” один сюжет, да и как выставили – выбрала его шеф-редактор на свой вкус. Дальше обязали всех проголосовать. Что значит обязали? Открытым голосованием: поставил галочку и фамилию свою должен приписать. Элечка проследила, чтобы все по списку отчитались, и фамилия на каждой бумажке стояла. Ну я и проголосовала за тот сюжет, который мне на самом деле понравился, но, к сожалению, сделан он был корреспондентом не нашей рубрики. Томочка не поленилась и проверила, кто проголосовал не за своего. Упс! Я попалась.

– Я честно проголосовала.

– Зачем?! – скривилась Тома.

– Захотелось быть честной. Ее сюжет и правда хорош!

– Причем тут это? Надо же было свою рубрику поддержать! Кому нужна твоя правда! – отмахнулась моя редакторша и со стуком бросила на стол блокнот.

– Как кому? – удивилась я. – Мне нужна.

Томочка метнула в меня укоризненный взгляд, мол, кто ты такая, чтобы твое мнение ценилось, и перестала обращать на меня внимание. А я подумала: так вот же она – правда: за лесть, вранье и подхалимство – одобрение, поддержка и почет, за правду – укор, негодование, увольнение.

Обидно…

Вот такая я аполитичная. Да и негоже журналисту быть ярым сторонником той или иной партии, в таком случае он же объективно ни о чем написать не сможет, а это уже не журналистика.

Кажется, мозг закипает…