Читать книгу Доедать не обязательно - Ольга Юрьевна Овчинникова - Страница 10

Выбить дурь…

Семнадцатый номер превращается для Греты в библиотеку, где в нижнем ящике тумбочки лежит одна-единственная книга – пухлый, несмотря на выдранные страницы, Сонин дневник. Быстро прибравшись у соседей и оставив тележку в коридоре, Грета торопливо бежит читать. Записей всё прибавляется, и остаётся всего с десяток чистых страниц, хотя под конец, как она нетерпеливо заглянула однажды, речь идёт исключительно о персиках и о море. Подумаешь, море! То, что в начале – куда интереснее!

И она, прихватив с собой тряпку и очиститель для зеркала, воровато оглядевшись, стучится в дверь, открывает её ключом, прокрадывается в номер, извлекает тетрадь и с нездоровым интересом читает дальше, присев на край идеально заправленной кровати.

«Семь шрамов. Он оставил мне. Семь. Шрамов», – написано далее сильно изменившимся почерком.

За домом начинается лес и вырубка с ровными насаждениями сосен. Солнечный день. Дивными розовыми соцветиями пылают метёлки высоченного иван-чая, опыляемые трудолюбивыми пчёлами и шмелями. Мужчина набирает полную ладонь земляники. Сосредоточенно кормит Соню, – она берёт тёплые ягоды губами, целует шершавую кожу на его руке с глубокой, будто врезанной линией жизни; блаженно жмурится.

И потом радостно прыгает туда-сюда через грязную колею – с одного подсохшего края на другой.

– Леди, Вы можете идти спокойно? – морщится мужчина.

– А что? – беззаботно кричит она. – Я веду себя как дура? – и тут же осекается: – Ой…

– Что ж, – в некоторой степени задумчивости произносит мужчина. – Сегодня будем выбивать из Вас дурь, леди.

Он достаёт из кармана нож-выкидуху – вечный спутник, сопровождающий его при выходе из дома, – со щелчком открывает и в одно движение срезает с ближайшей берёзы толстую нижнюю ветку. Быстро очищает её от мелких веточек, листьев и почек… Соскабливает заусенцы. Как ни в чём не бывало шагает дальше.

Соня догоняет его.

– Что это? – настороженно спрашивает она, едва сдерживаясь, чтобы не выхватить ветку – тянется и тут же одёргивает себя.

– Сделаю, как Вы просили.

И он так рассекает веткой воздух, что тот мучительно взвизгивает.

– Ты что! Не надо! Я не просила! – нервно смеётся Соня. – Я пошутила!

– Шуток не существует, – отвечает мужчина сурово, складывая нож и убирая его в карман.

Солнце ныряет за чёрную тучу, надрывно вскаркивают вороны, и день становится вмиг зловещим.

– Дай сюда! – вскрикивает Соня, хихикнув.

Она хватается за ветку, – кора тонкая, гладкая, – и тянет её к себе. Мужчина, усилив хватку, поднимает глаза. Глубокие, немигающие и такие серьёзные они в одно мгновение делают серьёзной и Соню: улыбка сползает её с лица обмякшей декорацией, сменившись выражением отчаяния и тревоги.

Ветка, обжигая, выскальзывает из пальцев.

– Да нет же, нет… Говорю, я пошутила… Я случайно… Оно само как-то так получилось, – сипит Соня, но мужчина, никак не комментируя то, что речь опять идёт про «шутки, которых не существует», хлёстко обрушивает очередной удар на траву, растущую на обочине. Подкошенный мятлик складывается пополам.

Пришибленной собакой Соня плетётся позади.

Они возвращаются к дому и по пути заходят в магазин. В овощном отделе мужчина берёт кабачок с морковкой, мягкие авокадо, – предварительно перещупав их, – кладёт это всё в корзину. Он спокоен и ужасающе молчалив. В молочном выбирает сырки. Долго стоит у стеллажа с дорогущим кофе, вдыхая запах. Соня следует тенью, затравленно пялясь на ветку, зловещий кончик которой торчит из корзины сбоку. Колени мелко трясутся.

На кассе Соня проходит вперёд и обречённо приваливается плечом к стене. За мужчиной становится женщина, которая держит за руку девочку. Та трогает пальчиком кончик ветки и громко спрашивает:

– Ма-ам! А что это?

Та сердито одёргивает её:

– Не трогай.

Соня чуть не кричит, что «это ветка, которой вот этот дяденька будет меня бить!» Но нет, нет. Она может убежать, устроить прилюдный скандал, закатить истерику или просто уехать в свою общагу, кишащую тараканами, но вместо этого стоит и молчит. Стоит. И молчит. Кассирша пробивает сырки, которые он заботливо взял для неё, не забыл – ванильный и со сгущёнкой. Она такие любит. Овощи для рагу – это на ужин. И авокадо – источник там чего-то полезного.

Мужчина укладывает всё в пакет: сначала ветку и затем уже, последовательно, остальное. Соня стоит столбом, уставившись на торчащий, болезненный прутик.

Она продолжает смотреть на него и когда они выходят из магазина – молча, шагая сбоку и будто надеясь, что если долго гипнотизировать что-то, то оно всенепременно исчезнет. Ветка поучительно торчит из пакета и не исчезает.

Так они заходят в подъезд, потом в лифт и поднимаются на нужный этаж – двенадцатый – в длинной, уходящей в небо многоэтажке, где соседи даже после долгих лет жизни не знают в лицо друг друга. Ещё и поэтому тут можно кричать от оргазма или боли, и с лёгкостью умереть, – никто не вмешается. Разве что постучат по батарее.

Словно во сне Соня переодевается в домашнее платье и прячется в ванной.

«Я надеялась, что Он забудет про ветку! – читает Грета в дневнике, держа его в одной руке, а другой бессистемно шуруя шваброй. – Спряталась в ванной, включила воду. И дальше случилось странное: из крана с воем и свистом хлынула кровь. Я закрутила кран, но этот звук – будто водосточные трубы грохочут под напором дождя – остался. Тогда я открыла кипяток, на полную. Это была вода, просто ржавая. Звук пропал. Я смотрела на своё отражение в зеркале, и оно запотело, и ровно посередине нарисовался отчётливый след кошачьей лапы, а рядом – ещё один.

Я испугалась, стала тереть их махровым полотенцем и, клянусь, было слышно, как скрипят и ноют петельки ниток! Я повесила его на крючок, и шуршание ткани о кожу сменилось писком, когда оно поехало вниз. Я сняла его и повесила снова. Звук повторился: металл застонал, словно живой. Это было ужасно.

Я ушла на кухню, просидела там час и стала готовить Ему рагу. Он любит моё рагу.

Овощи были в пакете, и ветка задела меня, точно ударив током. Я хотела выбросить её в форточку, но не осмелилась. Взялась за кабачок.

Первый лоскут кожуры полез со скрежетом ржавых гвоздей, которые тащут фомкой из дряхлых трухлявых досок. За ним – второй. Меня будто накрыло этим скрипом, – настолько громким, что я не услышала, как Он подошёл сзади и коснулся руки. Я заорала, а нож и кабачок полетели в раковину. Он всегда так уводит меня в спальню – за руку. И каждый раз кидает потом спиной на матрас. Нервы стали ни к чёрту.

Купить корвалол.

В спальне выросла целая куча из бэушных презиков и тюбиков-лубрикантов (жалко, что не придумали ещё смазку от трения при общении). А забавно, что аптекарши уже узнают Его в лицо: их вечерняя смена заканчивается предсказуемо продажей резинок. Он заглядывает туда с завидной регулярностью, сразу после покупки своих конфет, да так и приходит: с презиками в одном кармане и фантиками в другом».

Одним движением он снимает с себя футболку – сладкую, пропахшую свежим пьянящим пòтом, – бросает на пол.

Затем так же быстро – брюки.

Грубо ставит Соню на колени, распаковывает резинку, оставаясь сосредоточенным. И без прелюдий берёт её в оборот.

Она утыкается лицом в недавно заштопанную гречневую подушку, заглушая этим свои откровенные всхлипы, тяжело выдыхая горячий воздух. Страсть раздувается, словно костёр в ветреный день. В ушах ураганит море. Хочется зажмуриться, полностью погрузиться в переживания, улететь…

Мужчина почти спокоен.

– В глаза мне смотреть, – приказывает он, резко перевернув Соню и снова завладев ею.

Они смотрят друг на друга в упор, наравне со слиянием тел переживая правду, где невозможны ни лицемерие, ни притворство, ни имитация чего бы то ни было, переживая интимную синхронность и отзывчивость совместных движений. Как виртуозный скрипач, ноту за нотой он рождает щемящую музыку, и сам же вливается в эту мелодию, и зрачки его постепенно чернеют, а лицо становится отрешённым. Сквозь пелену из слёз, точно оступившись в бездонную пропасть, Соня проваливается в невесомость. Взгляд становится мутным, размытым фокус. Она закатывает глаза, но за секунду до разрешения слышит властное:

– Не кончать.

Соня сдавленно ноет. Энергия бьёт, словно тело – это вулкан, готовый взорваться огнедышащей лавой, прущей из-под дрожащей земной коры. Напряжение, пульсирующее внутри, нарастает в лютой прогрессии. Балансировать на краю, на грани, на тонкой проволоке становится всё труднее. Ещё немного – и мозг спятит от дегустации этой ноты.

– Пожалуйста… – умоляет Соня рыдающим голосом, нашаривая подушку и бессознательно впиваясь в неё ногтями.

– Не кончать, – предупреждающе вторит мужчина, глядя в неё чернеющими глазами: зрачки заполоняют всю радужку.

Соня хнычет, кусает до крови губы, мычит. Было бы так сладко улететь, закатив глаза, погрузившись вглубь! Но она не может ослушаться. Он – её Бог, Хозяин, он Бог.

– Пожалуйста… Разреши… Пожалуйста… – в её голосе и не просьба даже, а самозапрет, и мольба о пощаде, и подтверждение его непомерной власти. – По-жа-лу… ста…

Нарочито медленно мужчина запускает пятерню в её волосы и собирает их на затылке в пучок, продолжая смотреть в зрачки, как во Вселенский портал, куда, если оступишься, провалишься навсегда.

– Можно! – и он рывком тянет её за волосы.

Тело Сони выгибается дугой, а внутренности сводит стальной, титанической судорогой, от которой дыхание, как пойманный воробей, заходится в паническом трепыхании. Взлетев до стратосферы и с головой погрузившись в кровавый ад, она с оглушительным воем пикирует обратно и грохается на частокол скалистых камней, распугав плешивых стервятников, – те, колченогие, разлетаются, недовольно подкаркивая, – и расслабленно затихает среди рваных подушек на простынях, припорошённых перьями и лузгой.

Мужчина, оставшийся почти непричастным, задумчиво смотрит на Соню и говорит, опять перейдя на «Вы»:

– А теперь принесите мне ветку.