Читать книгу Спасибо, что ты меня бросил. #откровения телевизионщицы - Оля Шкарупич - Страница 11

Прошло две недели, как я переехала от Антона. Все было проще, чем я ожидала. Возможно, это связано с посещением психолога, а может, с тем, что нет времени думать ни о чем, кроме работы. В течение недели Антон дважды заезжал, чтобы передать обед, и дважды я не смогла спуститься. На работе был аврал. Он привозил еду и передавал ее через охрану. Честно говоря, я боялась его увидеть и снова начать переживать.

В воскресенье мы договорились, что на время его командировки я заберу кота к Кире. Подходя к дому боялась, что расстроюсь, но, вопреки ожиданиям, ничего не почувствовала. Антон открыл дверь и сухо поцеловал в щеку (лицо помято, вечер накануне он провел в баре). Кот вышел за ним и начал кричать, я присела рядом и стала поглаживать мягкую шерстку. Он уткнулся носом в колени.

– Скучал? – нежно спросила я, поглаживая между ушами.

– Скучал, – за него ответил Антон.

Пока я собирала кошачьи вещи, Антон сварил кофе, и мы присели на разные концы дивана. Он смотрел на меня, я на него. Он первым начал разговор:

– Я ходил к психотерапевту. Мы обсуждали природу твоего контроля и теперь я понимаю, что тебе непросто.

– Спасибо, что понимаешь.

Мы обнялись. Я чувствовала спокойствие в его объятиях. Но намек на близость вызвал резко негативные чувства.

– Я не готова, – оборвала я.

– Я понимаю, – тихо сказал Антон.

Я подумала: «Какого хрена? Мы взяли паузу, я не хочу переводить отношения в живем отдельно, но периодически спим вместе… Это предательство того, что я хочу».

Он планировал провести в Москве несколько дней. Я собрала кота, еще пару пакетов своих вещей и уточнила:

– А ты как поедешь?

– На метро. Или докинешь меня до вокзала?

Я прислушалась к себе:

– Не хочу.

Я поняла, что не хочу везти от слова «совсем». Кольнула совесть: он все еще близкий мне человек… Что же я за эгоистка такая? Я сделала вдох и честно призналась:

– Мне бы не хотелось…

Я ответила и с трудом подняла глаза. Боялась увидеть поджатые губы и испытать чувство вины, как будто сделала что-то плохое, и теперь он откажется от меня навсегда. Часто так чувствую, когда отказываю. С самого детства.

Но он спокойно ответил:

– Все нормально. Вызову такси. Помоги коту освоиться.

Я с облегчением подумала: «Мир не рухнул, и он просто вызвал такси».

Следующее испытание пришло в виде СМС, когда он уже был в такси:

Фыр, если ты вдруг поедешь ко мне, то развесь белье, пожалуйста. Я забыл ((машинка достирала, а вытащить я в спешке забыл.

Подумала: «Блин!». Я представляла, как за три дня его командировки белье покроется плесенью всех возможных цветов, скиснет и, когда он откроет машинку по приезде, вонять будет так, что придется переехать. Потом я подумала: «Ну, значит, у него появится новое белье». Потом разозлилась: «Какого хрена? Где твоя мама с ключами? Почему я?». И сразу испытала чувство вины. Он так много для меня сделал, а я…

– Какая же ты плохая, такую мелочь не можешь сделать! – пронеслось в голове.

В сомнениях прошли воскресенье и понедельник. Не могла решить – тварь я дрожащая или право имею? Пугало, что если я не выполню просьбу, то он разлюбит меня. Маленькая девочка внутри меня дико боялась стать нелюбимой, ненужной и брошенной. Такое ощущение, что единственный путь быть любимой – делать то, что тебя просят, чтобы не разочаровать.

Сейчас, после года терапии, я понимаю, что это – страх перед родительской нелюбовью. Но как же сложно поверить, что имеешь право быть такой, какая есть, и делать то, что хочешь. И это никак не влияет на то, любят тебя или нет. Если то, что ты делаешь / не делаешь, влияет на любовь к тебе другого человека, то это не о любви. Это о потребительском отношении, которого никто из нас не хочет.

После двух дней сомнений я все-таки нашла повод поехать в сторону его дома и вытащить это долбаное белье. Я ехала и ненавидела себя, что не могу этого не сделать. За свой страх, зависимость и неуверенность, что достойна любви просто так. Я открыла дверь, зашла в квартиру, окинула взором пустые вешалки, на которых когда-то висела моя одежда… Ничего не защемило. Просто я здесь жила, а теперь временно живу у Киры и, может быть, вскоре обоснуюсь где-нибудь на новом месте. Белье, вопреки ожиданиям, не скисло, а лежало как новенькое. Я поставила машину на еще один цикл стирки.

Сделала себе кофе и села на диван. Ноутбук призывно моргнул синей лампочкой, и я запустила его. Когда мы жили вместе, степень недоверия иногда настолько зашкаливала, что я лезла и проверяла все его аккаунты в соцсетях. Я сходила с ума, находя там женское имя, пусть даже в просмотренных во «ВКонтакте». Я боялась, что он уйдет к этой неизвестной женщине, которая зачастую, как мне казалось, была намного симпатичнее меня. Я боялась, что он скажет об этом, представляла, как чувствую дикую боль, и в то же время радость, что скоро, очень скоро все закончится. Наконец-то. Потому что жить вечно в этом напряжении невозможно. Лучше ужасный конец, чем бесконечный страх. Иногда у меня без видимых причин возникала конкретная паранойя, основанная на ревности.

По вечерам я делилась с Кирой:

– Моя ревность порой похожа на болезнь, я будто пытаюсь поглотить его целиком. Одержимость – это, наверное, наиболее подходящее слово, описывающее чувство, которое меня разъедает. Все психологи в один голос советуют в таких случаях быть одержимой собой. Как бы повернуться и бежать в противоположную сторону от объекта. И вот тут главная загвоздка… В состоянии одержимости бежать от объекта любви равносильно суициду. Как же это так? Вы что! Я должна следить / наблюдать / быть рядом и контролировать, чтобы не вырвался… Помню, как-то в Турции мы играли в волейбол с девушкой-аниматором. Она не была красавицей, она просто хорошо играла в волейбол, в отличие от меня… Так я чуть не убила ее мячом. Я обиделась на него, когда он перешел в другую команду и стал играть на одном поле с ней. На ОДНОМ ПОЛЕ!!! Я плакала в туалете, когда он выбирал машину, и продавщица машин с розовыми прядями в блондинистых волосах, сказала, что «черный цвет ей больше нравится». И когда он тоже выбрал черный, я возненавидела этот цвет. Я даже пыталась уговорить его на серебряный, потому что она говорила, что ей металлик не нравится. «Какого ху… дожника мы должны слушать, какие цвета тебе нравятся, розовые патлы?!» – возмущалась я про себя. Я натянула улыбку и что-то притворно сказала, начиная со слова «ми-и-илый». А когда он отошел, я ей намекнула, что мы давно уже вместе, и вообще, возможно, у нас скоро будет тройня, выразительно посмотрев на свой раздутый после еды живот, – я закатила глаза. – Короче, внутри у меня трындец.

Этот страх так и не прошел. Просто находясь отдельно от Антона, мне немного легче. Если он меня предаст, то мне будет уже не так больно.

Психолог Александр выдвинул теорию, что я боюсь его потерять, как маленькая девочка боится потерять маму. Что если он уйдет, то я останусь снова одна и не буду знать, что с этим делать. Поэтому постоянно контролирую это «ускользание» или хотя бы стараюсь к нему подготовиться. Но это похоже на напряжение, в котором находится спортсмен перед стартовой чертой. Он готов, ждет выстрела, который сигнализирует начало забега, но никто не спускает курок.

Возникает состояние перманентного напряжения без возможности получить разрядку. Вечная пауза перед стартом выматывает, иногда заставляет выть. От напряжения сводит скулы, тело каменеет, и в голове одна мысль, звучащая на повторе: «Пожалуйста, выстрели! Выстрели! Я больше так не могу!».

Белье постиралось, я его развесила, собрала вещи, которые забыла в прошлый раз, прихватила терку, мерный стаканчик, весы и спустилась в машину.

У дома меня ждала Инна. Мы пошли прогуляться. Повисла пауза. Я перебирала, как в картотеке, темы, которые можем обсудить. Но ни одна не казалась достойной.

Она нарушила молчание первой:

– Ты стала очень холодной в последнее время. Я не знаю, как себя с тобой вести.

Эти слова мне часто произносила мама, когда я переставала быть ее веселой дочкой. Я начала оправдываться:

– Просто сейчас чувствую, что закрылась и не готова обсуждать, что у меня внутри.

История наших отношений с Инной уходит далеко в прошлое. Именно тогда, на втором курсе университета, когда я переживала очередную душевную драму, она помогала мне выкарабкаться из депрессии, потом я ей – и так много раз. Наши отношения стали очень глубокими, лишенными каких-либо тайн. Они базировались на помощи друг другу. Проблема состояла в том, что мы не умели разговаривать, если у каждой из нас наступал штиль, и волны больше не трепали суденышко, а радовали глаз милыми барашками. В такие моменты отчего-то исчезала глубина, разговоры становились поверхностными. Мы пытались обсуждать косметику, книги, фильмы, но раз от раза появлялось ощущение фальшивости и попытки склеить то, что не приклеивается друг к другу. Появлялся страх, что наши отношения возможны лишь в периоды турбулентности, а они становились короче и менее интенсивными с каждым месяцем психотерапии. Теперь мы придумывали проблемы, чтобы сохранить отношения, которые дороги.

После вороха советов и разных точек зрения, которые собрала в первый вечер после возвращения из отпуска, я поняла, что не хочу ничего обсуждать даже с самыми близкими. Мне казалось, что внутри рана, которая требует лечения, и у меня есть доктор, которому я доверяю, – психотерапевт. И если продолжу обсуждать свою боль, то позволю копаться в ране всем, кому не лень. Каждый из самых лучших побуждений будет ковырять там, пытаться зашить словами поддержки, продезинфицировать алкоголем, приложить подорожник советов, но не помешает ли консервативному лечению, на которое я настроилась?

Я честно сказала об этом Инне. И добавила:

– Не секрет, что каждый вспоминает свой схожий опыт и пытается вылечить себя. Одинаковых историй не бывает – это очевидно, поэтому, рассказывая свою, мы получаем совет, как поступил бы другой человек в похожей ситуации, а зачастую, как он не поступил, но хотел бы. Кто-то, расставшись, потому что отношения не развивались, общался с бывшим, но не получил желаемого, поэтому сделал вывод, что все это было зря. И теперь, слушая мою историю, высок процент, что я получу совет: «Отрубай сразу! Не общайся! Не теряй время!». Это слова, обращенные не ко мне, а к себе в той, пережитой ситуации. Оглядываясь назад, похоронив чувства, человек начинает ясно видеть свое потерянное время и нервные клетки. Другая, пережив расставание, которое со временем привело к желаемому решению, скажет: «Продолжай общение, не надо рубить». Этот совет базируется на опыте, который привел к желаемому финалу. Проблема в том, что отношения – это не бизнес-модель. Здесь не работают стратегии. А если и работают, то это манипуляции, которые могут помочь добиться желаемого события, но ценой потери искренности и откровенности. И когда я рассказала тебе, что не смогла не развесить белье, которое Антон забыл вытащить, потому что жутко боялась быть отвергнутой им, я хотела услышать «угу», а не «ох, зря ты это сделала».

Инна молчала.

– Я не хочу больше ни с кем советоваться. Если я буду делать так, как ты сказала, то потребуются все новые и новые телефонные разговоры, в которых ты будешь говорить, куда мне поставить ногу, чтобы сделать следующий шаг. А я хочу сама делать шаги и, даже если сорвусь, понимать, что это моя ответственность.

Инна сидела не шелохнувшись. Спина выпрямилась, лицо напряглось, губы сжались в нитку.

– Знаешь, мне кажется, что мы с тобой очень отдалились. Что теперь у тебя есть другие подруги, с которыми ты все это обсуждаешь. А мое мнение ты воспринимаешь в штыки.

Я глубоко вдохнула.

– Я понимаю, что со стороны может выглядеть так, теперь, когда я сама пытаюсь встать на ноги и отказываюсь держаться за твои заботливо протянутые руки. Но это не единственное, что я ценю в тебе. У нас много общего, и мы можем еще больше придумать…

– И у нас не получится, как и в прошлые разы, – закончила она, – проблема в том, что я считаю себя нужной, только когда помогаю. Как посох, на который можно опереться, когда он необходим. А сейчас, когда это больше не нужно, возникнет пустота. Для меня нет места. Нет необходимости.

– Я знаю это чувство, особенно с мужчинами. Но это не так. Нас можно любить и без функции посоха, – тепло улыбнулась я.

По словам Александра, в последнее время моя взрослая часть очень подросла, но умение защищать свои границы и фильтровать, с кем делиться душевными ранами, – это лишь начало долгого пути к себе.

Сегодня меня беспокоило белье, проигнорировать которое я не смогла. Александр загадочно улыбнулся.

– Шаг вперед, два назад – это нормальный цикл для работы с собой.

Я сидела злая на весь мир, усилием воли заставляя себя не топать ногами.

– Волнуюсь, что стала злой. Раньше, проходя мимо бабки, шаркающей навстречу и извергающей проклятья, я смотрела на нее и жалела. Иногда даже старалась улыбнуться. На днях, когда потоки брани полились в мою сторону, я отправила такие же в ответ. Я ненавидела эту бабку, возможно, сильнее, чем она меня. Я злилась на нее, что она тут ходит со своими пакетами, на себя за то, что мне только 30, а я уже такая же озлобленная на весь мир, как она.

Александр помогал:

– Что там еще?

– Мне жаль себя за то, что остановка, которая мне казалось конечной, снова, возможно, промежуточная. Что я ошиблась с выбором и снова столкнулась с тем, что не могу создать отношения, которые превратятся в счастливую семью. Мне кажется, что эта «семья мечты» избавит от всех огорчений, расстройств и волнений. Это очень спасительная мысль, но я знаю, что утопичная. И я злюсь. Александр, я не хочу чувствовать эту злость!

– Ну вот, – улыбнулся он, – вытаскивали, вытаскивали, а теперь хотите все назад запихать.

– Хочу, потому что мне кажется, что такая злая я никому не нужна.

– Почему? – искренне удивился он.

– Ну, мне кажется, люди любят улыбчивых и счастливых.

– Люди любят настоящих, – задумчиво ответил он.

Мы замолчали.

Я решила пойти к психотерапевту по окончании конфетно-букетного периода с Антоном. Все начиналось как в сказке. Я не могла поверить, что все это происходит со мной. Антон мне понравился, у нас было общие темы для разговора, кроме того, его знания и круг интересов существенно отличались от моих, и в этом была своеобразная прелесть: мы делились тем, что знаем. Обменивались и получали удовольствие от расширения кругозора. Еще было здорово, что при европейской прагматичности Антон оказался очень чувствительным человеком. Я могла поделиться тем, что чувствую, и знала, что буду принята и понята. Каждый конфликт мы решали за столом переговоров. Я понимала, что каждому из нас важно личное пространство, поэтому спокойно относилась к тому, что он встречается с друзьями в баре. В это время я готовила, мыла и рисовала картины по номерам. Мы по-разному относились к деньгам – я жила от зарплаты до зарплаты, а он откладывал добрую половину. Из-за этого мы часто спорили. Он спрашивал:

– Как ты так можешь? А если что-то случится?

Я отвечала:

– Вселенная поможет.

Он злился:

– Вселенная – это, по всей видимости, я.

И оплачивал ремонт моей машины и зимние колеса. Но в целом все было прекрасно.

Через год сложилось впечатление, что чистая вода, где я задорно плавала 365 дней, начинает превращаться в бетон. Начались конфликты. Я ненавидела нарушение договоренностей, мелкую ложь и требования по мелочам. Антон бесился от того, что я не заглядываю в будущее, полагаясь на авось, в том числе и в финансовых вопросах, считал, что этот «авось» – его задача. Мне не нравилось, что его родители могут зайти к нам, когда нас нет. С его мамой у меня не очень получалось. Хотя я старалась.

Первое наше знакомство с мамой произошло заочно. Мы уехали в отпуск, а мама с сестрой пришли полить цветы. Они поделились впечатлениями от новых штор, пока я, краснея, вспоминала, как мы быстро собирались и как шкаф вырвало на кровать моими вещами. «Там остались трусы?». Так я узнала, что у них есть ключи от его квартиры. Но тогда я не придала этому значения. Я по-прежнему была сильно влюблена и махнула на проблему привычным жестом. Только спустя полтора года, когда мы взяли кота, мама Антона, имея ключи, зашла «поиграть с маленьким котиком, потому что ему скучно». За котика решили так же быстро как за нас, которым якобы нужно, чтобы она полила наши цветы. Я бесилась, понимая, что мы с ней похожи. Я тоже считала: «Решай за всех, они будут благодарны». Не будут. И вот тому пример: она поиграла с котиком, вернулась домой и позвонила вечером.

– Вика, привет! Чем занимаешься?

– Готовлю, убираю.

– Да, хорошо. А то у вас грязно…

Я икнула.

– Ну да, мы же после отпуска… – я, краснея, оглядываю мятое белье, лежащее на гладильной доске и перекати-поле из пыли под ногами.

– Я хотела предложить тебе сделать вместе генеральную уборку. Я бы к вам пришла.

Прозвучало очень мило, но в голове загорелась красная тревожная лампочка.

– Нет… Мы сами справимся, – быстро ответила я, рисуя мелом границу личного пространства.