Читать книгу Игры со Временем. Книга первая. В начале игры - ОМ - Страница 5

Вот уже около часа, как он, бросив машину, шёл по брусчатке. Куда? Об этом он не задумывался – дорога куда-нибудь выведет. Окончательно стемнело. Ночь обволокла темнотой всё вокруг: дорогу, убегающие от неё вправо и влево поля, чуть различимо чернеющий лесок впереди. Ни луны, ни звезд. Огромная туча закрыла небо от горизонта до горизонта.

Он включил фонарь. Яркий тонкий луч разрезал темноту, выхватывая из неё дорожные камни: серые, с синеватым или красным оттенком. Свет фонарика прыгал по ним, как солнечный зайчик.

Своих шагов он почти не слышал, не то шуршание, не то лёгкий скрип под ногами, и это были единственные звуки, нарушавшие тишину. Такая тишина обычно наступает перед грозой. Воздух густеет, становится тяжёлым, вязким, жизнь замирает – ни шелеста, ни шороха. Время будто останавливается.

«Грозы сейчас только и не хватает. Хотя бы полчасика повременила, не начиналась», – он посмотрел в черноту неба.

Ему казалось, за эти полчаса на дороге найдётся какое-нибудь убежище, где он укроется от непогоды и, если повезёт, отдохнёт. Отдохнуть бы не помешало: тело чувствовало подступающую усталость. Не от этой вынужденной пешей прогулки – прогулке он был даже рад, давно хотел мозги проветрить – от суматошных последних нескольких дней. Так сложилось, что уже около трёх суток ему так и не удалось толком поспать. Почти сутки перелёта, ночь в зале ожидания аэропорта, потом опять два часа в воздухе. С самолета, не заезжая домой, – на работу. После – в «Лесную сказку». Не поехать он не мог. Они с ребятами давно уже договорились, что день рождения шефа отметят именно там, с шашлыками и рыбалкой. Там, в «Сказке», сейчас, наверно, весело, а он топает по ночной дороге неизвестно куда, поскольку, похоже, заблудился.

Тем временем дорога свернула в сторону от леска. Чуть дальше, выгибаясь дугой у подошвы небольшого холма, она скрывалась за ним и подходила к высоким воротам. Рядом с воротами решетчатая калитка. Справа и слева от них фонарик осветил невысокую живую изгородь из ровного, аккуратно остриженного кустарника. Из-за решётки ворот вдали он увидел силуэт большого дома. На первом этаже светились два ярких окна, над входной дверью горел тусклый фонарь.

– Дом, дом, милый дом. Это как раз то, что мне сейчас нужно. Только бы люди в нём жили хорошие да пустили бы бедного заблудшего странника передохнуть, – пробормотал он и толкнул калитку.

Она оказалась незапертой и открылась, несмотря на свою массивность, довольно легко и почти без скрипа. Он прошёл, прикрыл её за собой и быстрым шагом направился к дому.

Ответы пришли сами собой. Они не принесли облегчения, только боль и непроходящее чувство вины. Память, постепенно просыпаясь, восстанавливала в деталях цепь событий, из-за которых он оказался на больничной койке. А Мартин? Мартина не стало.

Да, Константин сейчас всё хорошо помнил. Помнил, как несколько ночей просидел, проверяя расчеты, сверяя результаты пробных пусков, но так и не нашёл ни ошибок, ни чего-либо настораживающего. Сейчас он корил себя за то, что согласился на внеплановые испытания. Хотя что значит согласился? Марков и сам хотел их проведения, но не решался, и настойчивость друга была только толчком для преодоления этой нерешительности.

Запуск установки в тот день прошёл удачно, но в душе сразу же поселилось неизвестно откуда возникшее чувство тревоги, приближающейся беды. Костя успокаивал себя, что это обычное волнение: все системы «Айона» работали как швейцарские часы и параметры на мониторах Центра управления это доказывали.

Что произошло потом? Мартин вышел в машинный зал. Марков из центра управления хорошо видел его, стоящего у самого портала. И это был последний раз, когда он видел друга. Неожиданно взбесились приборы, показывая то перегрузку, то критическое падение мощности. Он не понимал, что происходит, пытался стабилизировать ситуацию, отключить установку, но она не откликалась на команды. Началась вибрация, первоначально слабая, она нарастала и нарастала. Потом произошёл взрыв. Вернее, не взрыв, это скорее походило на толчки несильного землетрясения. И яркая вспышка. Здесь воспоминания обрывались.

Когда Костя в больнице пришёл в себя, в душе жила надежда: может быть, с Мартином всё в порядке. Надежда жила недолго. Мама, милая, добрая мама, первый родной человек, увиденный, когда вернулось сознание, убила её. Она пришла с пакетами всяких вкусностей, что-то рассказывала, загружая продуктами холодильник в палате.

– А как Мартин? – спросил он, когда мать осторожно присела на край кровати.

Её глаза сказали всё. Они погасли, потерялись. Сначала в них появился испуг, растерянность, затем боль, страшная, чёрная, неизбывная. Мать засуетилась, пальцами теребя пуговицу на больничном халате, силясь сказать, захрипела горлом, заплакала.

Когда она уходила, Костя окликнул её в дверях:

– Ты, пожалуйста, не сообщай отцу о случившемся, не надо.

Отец всю жизнь ходил в море, и сейчас его траулер бороздил океан где-то в Юго-Западной Атлантике.

Мать ничего не ответила, лишь кивнула согласно головой, однако на мгновение стушевалась, и стало ясно, что просьба запоздала.

На следующий день в палате, переваливаясь, как большая утка, с ноги на ногу, появился Гриб – директор института Груздев Николай Гаврилович – и ребята из его, Маркова, лаборатории. Вскоре Костя уже в деталях знал о состоянии дел в институте. Гриб молча сидел на краешке больничного стула, а парни наперебой рассказывали, что «Айон» почти не повреждён, взрыва не было, только несколько достаточно сильных толчков, которые сорвали с мест всё оборудование в центре управления. Слава богу, оно сильно не пострадало. И ещё был мощный выброс лучистой энергии, который, как огромный лазер, сжег всё, что попалось у него на пути, даже проделал огромную, метра в полтора, дыру в стене машинного зала. К счастью, на пути луча почти ничего и не было, всё продолжалось всего несколько секунд, после чего он погас.

Внезапно они умолкли, и в палате наступила тишина. Ребята вдруг поняли, что выражения «слава богу» и «к счастью» совсем не уместны сейчас, когда руководитель лаборатории потерял своего лучшего друга, а они коллегу, и пристыженно замолчали.

Разрядил обстановку Гриб. Профессор был стар и мудр, понимал, что Косте сейчас не до разговоров и лучше всего побыть одному, подумать, всё осмыслить и немного успокоиться. Он тяжело поднялся со стула, подошел к кровати и, тихонько похлопав Маркова по руке, сказал:

– Держитесь, Костя. Я понимаю, как вам сейчас тяжело, но жизнь продолжается. Поскорее выздоравливайте и возвращайтесь, вы нам всем очень нужны. – Он повернулся и пошёл, подталкивая спутников к выходу. – Пора, ребята, пора, Константину Николаевичу нужно отдохнуть.

Вечером пришли родители Мартина. Этой встречи Костя и ждал, и боялся. Что он им мог сказать, как оправдаться?

– Тётя Лара… дядя Саша, – это всё, что он смог из себя выдавить.

– Не надо… Не надо, Костик, – Лариса Аркадьевна присела с ним рядом.

Она до белизны в пальцах крепко сжимала край больничного халата мужа. Марков заметил, как дрожат её руки.

– Ни в чём себя не вини. Выздоравливай поскорей и не забывай нас, стариков, ты ведь нам не чужой… правда ведь, Сашенька? – она оглянулась на стоящего за спиной мужа.

Отец Мартина кашлянул, обречённо кивнул головой, но ничего не сказал. Четверть часа, что они пробыли в палате Константина, Мерк-старший так и простоял за спиной жены, не проронив ни слова. Ушёл тоже молча, погружённый в свои горестные мысли.

Ночью Константину приснился Мартин. Хотя на сон всё, что привиделось, походило мало. В тяжёлом полубреду всё происходило как наяву. Только очень давно, когда ещё совсем мальчишками они залезли на крышу своего дома. Дом был, как и другие такие же рядом, серый четырёхэтажный из больших шершавых блоков с покатой шиферной крышей. С её вершины можно увидеть город далеко-далеко, до самого железнодорожного вокзала за двумя рукавами реки и островом между ними. Перед домом раскинулась площадь, расхлябанная, неуютная. Когда-то на её месте стоял древний замок с толстыми стенами, высокими башнями. Мартин с Костей родились, когда замок уже снесли. Они видели его только на старых фотографиях. На поблёкших черно-белых снимках он всё равно смотрелся величественно и красиво.

В этот раз они решили перебраться на крышу соседнего дома. Мартин шёл первый по краю крыши, чуть пригнувшись, держась за ограждение. Костя следом, упираясь взглядом в спину друга. Неожиданно бежевая рубашка друга исчезла. Костя не сразу понял, что произошло. Взгляд его скользнул по крыше, покачивающимся прутьям металлического ограждения, и там, за ними, он увидел Мартина. Мартин падал вниз. Как в замедленных съёмках, он, раскинув руки, планировал к земле, удаляясь от Кости. Земля тоже удалялась, размывалась, превращаясь в сине-зелёную бездну, притягивающую к себе Мартина. Он становился все меньше и меньше, пока не превратился в маленькую чёрную точку, которая вскоре совсем пропала из виду. В этот момент лёгкие Константина разорвало паническим криком, разворошившим всю больницу: «Ма-а-р-ти-и-н!»

Тихо, крадучись в душу заползла тревога. Капитан резко сел, оглядываясь вокруг. Речка, мостик, ива с ветками, купающимися в прозрачной воде, стрекочущие, словно в безудержном споре, перебивая друг друга, кузнечики в траве – всё вокруг, казалось, продолжало свою спокойную, неспешную жизнь, но тем не менее неуловимо изменилось. Солнце, понял он, причина в солнце. Оно стояло ещё высоко, но его свет стал не таким ярким, не так сильно резал глаза.

Капитан посмотрел на часы.

«Два часа. Два часа проспал на берегу, а как же…» – он подумал о девчонке, посмотрел наверх, туда, где оставил её, и почувствовал: тревога, смешанная со страхом и опасностью, шла оттуда. Он подобрал свои вещи, стал подниматься по склону. Не по дорожке, а чуть вбок по траве. Так, чтобы там, наверху, быть на всякий случай незамеченным из-за густых веток деревьев.

Девчонку он увидел сразу. Она так и сидела на поваленном дереве. Пригнувшись и чуть выглянув из-за яблони, он увидел и их, двух незнакомцев в ватниках. Один невысок, крепко сбит и широк в кости. Он окрестил его «бычком». Второго, верзилу, метра под два ростом, грузного, рыхлого, со скошенным подбородком, – «боровом».

Они ему не нравились. Он чувствовал, от них исходит угроза. Главным у них явно был «бычок». С ним надо держать ухо востро, если сразу не отключить, придётся повозиться. «Боров» же без «старшего» долго не продержится.

Бросив фуражку под дерево, капитан стал крадучись, за ветками цветущих деревьев подбираться поближе. Ремень он намотал на руку так, чтобы пряжка легла на сжатый кулак.

«Жаль, что ремень не солдатский с тяжёлой литой пряжкой, – мелькнула в голове мысль, – но и этот сгодится».

Он остановился. До поваленной яблони оставалось метров двадцать. Он заметил, девчонка вся сжалась в комок, на лице отразился панический страх. «Бычок» с «боровом» с сальными лицами, чавкая, перемалывали остаток буханки хлеба из разворошённого вещевого мешка капитана, рассматривали её, как сочный кусок мяса. Тихо, ухмыляясь, переговаривались. Вернее, говорил «бычок», «боров» только согласно кивал головой.

Разглядывая «гостей», капитан размышлял. Теперь надо выждать удобный момент. Он чувствовал, просто так эти двое девчонку не оставят, да и ему соваться очертя голову, видимо, не стоит. Вряд ли одно его появление испугает их, деятели они, по всему видно, тёртые. Заточку, торчащую из сапога «борова», намётанным глазом капитан заметил сразу. Скорее всего, и у «бычка» она тоже имеется. А есть ли у них стволы?

Через мгновение этот вопрос уже был не важен. «Гости» перешли к делу. Они, с двух сторон схватив девчонку, завалили её на землю. Она отбивалась, попыталась укусить «бычка», но где ей справиться с двумя здоровенными мужиками.

– Не надо, Mutti, die Mutti, Mein Gott, Господи, помоги, помоги мне, пожалуйста! – просила она. «Боров» закрыл ей рот своей огромной грязной лапой.

Послышался треск разрываемой материи.

Медлить было нельзя.

– Умнут девчонку, падаль! – капитан, сбивая с веток цветы, рванул вперед. Лепестки, как стая мотыльков, покружили в воздухе и упали на траву.

Ему повезло: «гости» были так заняты девчонкой, что не видели и не слышали ничего вокруг. Когда «боров», подняв голову, всё-таки его заметил, было уже поздно: капитан был в паре шагов от них. Он видел, как исказилась в испуге щекастая ряха «борова», округлились глаза и открылись влажные губы. Только вот произнести они ничего не успели. В тот же момент, оторвавшись от земли, капитан в прыжке ударил сидящего к нему спиной «бычка» сверху кулаком по затылку. Тот без звука кулём ткнулся в обнажённый девичий живот.

«Хорошо приложил, не сразу очухается», – успел с удовлетворением заметить капитан, прежде чем по инерции всем телом врезался в «борова», и они, поднимая клубы красной пыли, покатились по земле.

На ноги вскочили почти одновременно.

– Красна армия, мать родна, – прошипел «боров», вытягивая из голенища заточку. Голос у него оказался высоким, похожим на бабий, и хриплым. – Сейчас я тебя попишу, фраер. Одним доблестным сыном Родины станет меньше.

– Вот напугал так напугал, – ухмыльнулся капитан, не сводя с него глаз.

– Не скалься, я те рожу щас подправлю.

«Боров», словно пружиной, выбросил вперёд руку с заточкой и бросился на капитана.

Тот, казалось, только этого и ждал. Он сделал шаг с уклоном в сторону, перехватил руку у запястья и, чуть присев, ударил кулаком в локтевой сустав. Послышался хруст и утробный вой.

– У…у…у… е… – ноги нападавшего подкосились от боли. Когда он стал оседать, капитан нанёс ему сильный удар в челюсть. «Боров» мешком рухнул на землю.

– Ох, не люблю я этого веселья. Пьянка – драка, пьянка – драка. Даже и не поговорили. А столько тем для беседы интересных! О любви, о поэзии… – съязвил капитан, подбирая заточку. Он знал, «боров» теперь очнётся не скоро, но на всякий случай запеленал его руки подвернувшимся обрывком толстой верёвки.

Теперь надо было заняться девчонкой. Подойдя, он ногой столкнул на землю придавившего её своим телом «бычка». Выдернул из его наполовину расстегнутых штанов пояс, крепко связал за спиной руки. Обыскал. За голенищем у того тоже была заточка, в кармане ватника – «Вальтер».

«Да, удача сегодня на моей стороне», – подумал капитан. Он сложил оружие у поваленного ствола. Поднял девчонку. Она одеревенела. Ноги и руки, всё тело. Широко раскрытыми глазами она смотрела сквозь него, как будто в пустоту, и шептала:

– Господи, помоги! Mein Gott! Господи, помоги!

– Ну, всё, всё. Всё позади. Всё прошло, – он запахнул на ней разорванное платье, завернул в пальто и стал гладить по голове. – Всё прошло, малышка, всё прошло, успокойся.

Так они и стояли. Она – маленьким застывшим столбиком. Он обнимал её, тихо приговаривая, словно напевал колыбельную ребёнку, пока не почувствовал, что этот столбик начинает оживать, оттаивать.

– Ты поплачь, моя девочка, поплачь. Легче будет.

Она словно ждала этих слов, уткнулась носом ему в грудь, плечи затряслись.

– А… а… а, – слезы быстро намочили его гимнастёрку. – А… а…а… – захлёбываясь слезами, рыдала девчонка. Пять минут, десять. Он не считал, но эти минуты показались вечностью. Потом её кулачки стали бить его по спине, рукам, куда доставали.

– Почему? Warum hast du mich geworfen? Где ты так долго был?

Он не сопротивлялся и не отвечал. Что он мог ответить? Всё так же гладил её волосы и почти шептал:

– Вот и хорошо, поплачь. Больше я тебя не брошу и в обиду никому не дам. Всё будет хорошо.

Потихоньку она успокоилась. Её руки легли на его грудь. Она не оттолкнула его, прижалась щекой. Через гимнастёрку он ощутил её тепло. Было хорошо, спокойно, и совсем не хотелось ничего ни говорить, ни делать. Вот так стоять и стоять.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, но из-за холма, примерно в километре от дома, на дорогу выскочили две машины. Легковая чёрная, скорее всего, «Виллис», и грузовая полуторка.

– Приключения продолжаются, спрячься где-нибудь на всякий случай, – капитан показал девчонке приближающиеся машины. – Спрячься. Versteck dich.

Прочитав в её глазах страх и удивление, повторил:

– Versteck dich. Auf alle Fälle.

– А как же ты? – теперь уже с тревогой посмотрела ему в лицо.

– Со мной всё будет в порядке, не волнуйся. Иди, иди, – он подтолкнул её в сторону дома.