Читать книгу Игры со Временем. Книга вторая. Хранитель - ОМ - Страница 3

Большую покалеченную сосну не заметить было невозможно. Толстый крепкий ствол дерева был перекручен, и метрах в пяти от земли, словно спичка, переломлен неведомой безжалостной силой. Место излома ощетинилось в небо острыми рваными краями. Верхняя часть сосны, под углом упираясь в землю, еще цеплялась за жизнь, но живительных соков, поступавших от корней по немногим уцелевшим волокнам, было явно недостаточно, и уже заметны стали следы умирания некогда красивой, мощной, раскидистой кроны. Ветви сосны потеряли былую гибкость, потемнели, на некоторых из них хвоя приняла желтоватый оттенок и начала опадать.

Дерево было жаль, но, увидев его, он окончательно убедился, что заблудился. Несколько часов бесплодного кружения по лесу привели его в итоге к тому месту, с которого все здесь для него и началось.

Сколько себя помнил, он всегда плохо ориентировался в лесу. Десятилетним бесшабашным, балованным и, как сейчас понимал, совершенным балбесом в затерянной в псковских лесах деревеньке он просочился сквозь изгородь бабушкиного огорода и ушел в лес в поисках невероятных приключений.

Любопытство тянуло его в чащу, и он, завороженный лесной красотой и загадочностью, уходил все дальше и дальше от дома. Когда опомнился, стал искать дорогу обратно. Часа через два-три понял, не так-то просто в лесу найти путь к дому, а к вечеру осознал, что окончательно заблудился. Две ночи, проведенные среди пугающих лесных шорохов, вздохов, скрипов веток, леденящего сердце шелеста листвы и уханья невидимых птиц, довели его тогда почти до отчаяния.

Утром третьего дня он в туманных просветах между деревьями вдруг заметил силуэты домов, услышал голоса перекликающихся деревенских петухов и сонливый перелай собак. Не разбирая дороги, рванулся к своему спасению и с лету бухнул в небольшое лесное болотце. Метра два в поперечнике, а до твердой земли не достать и ухватиться не за что. Под ногами хлипкая бездна.

Он барахтался, как пойманная в силок птица, но все глубже и глубже погружался в трясину. Ему бы закричать, может, и услышит кто, а он от бессилия заплакал. В эту-то минуту кто-то невидимый подхватил его сзади за ворот и потащил вверх. Трясина вздохнула тяжко, и неохотно отпустила.

– Что ж не кричал, малец? Так бы и потонул в болотине, – уже лежа на земле, весь мокрый, в грязи и тине, услышал он голос над головой.

Он увидел его словно в дымке, высокого, рыжего, бородатого мужика неопределенного возраста, в фуфайке, с толстой суковатой палкой в большой, с узловатыми пальцами руке. Когда мужик наклонился, оказалось, и глаза у него тоже были рыжими.

– Ну что, очухался? – лицо его растянулось в хитроватой улыбке. – Вот и хорошо. А это не тебя вся деревня третий день днем и ночью по лесу шукает?

– Меня, – ответил он, с трудом поднимаясь.

– Ну, раз тебя, дуй домой, порадуй бабушку. – Мужик махнул палкой в сторону деревни.

Откуда взялся этот рыжий, спасший ему тогда в детстве жизнь, куда делся, он так никогда и не узнал. И как его ни искал, не нашел. Однако с тех пор относился к лесу с уважением и опаской.

Он присел на землю, прислонившись спиной к сосне. Только сейчас почувствовал, как устали за несколько часов блуждания по лесу его ноги. Они гудели растревоженным ульем.

Земля была теплой, ствол дерева бугристым, корявым и тоже теплым. Метрах в полутора от сосны, на полусгнившей ветке, обосновалась крепенькая семейка опят. Присмотревшись, он заметил, маленькие коричневатые шляпки грибов убегали дальше и дальше, то прячась в траве, то выскальзывая на свет и забираясь на попадавшиеся по дороге пни, ветки, на выползшие из земли корни деревьев и на сами деревья. Длинными тонкими паутинками сверху, сквозь кроны деревьев, пробивался солнечный свет. Запах хвои, тишина.

– Хорошо-то как, – подумал он, но тут же встрепенулся: «Хорошо, но я здесь не для того, чтобы любоваться лесными красотами. Встретить бы того, кто бы мог показать выход из этого лабиринта, не век же мне здесь плутать».

Он оглядел, окружавшие его сосны. Все, как одна, высокие, ровные, устремленные к небу, как ему казалось, одинаковые, глазу не за что зацепиться. Кое-где между деревьями кустарник. Одно покалеченное непонятно кем дерево только и могло служить ориентиром. Он оглянулся на погибающую сосну. В первый раз, когда ее увидел, она осталась справа, теперь надо будет взять левее.

Валешин стоял в нескольких шагах от «Айона», окидывая взглядом все детали портала. Ему нравилось то, что он видел. Ничего лишнего, все функционально, предельно просто и одновременно притягательно. Четкие линии большого овального входа во временной тоннель, его опоры из титанового сплава отсвечивали серебром. Они были необычайно прочны, но казались легкими, воздушными. Если не опускать глаз и не видеть платформы, на которой они были укреплены, может даже показаться, что вся конструкция парит в воздухе.

Платформу сделали недавно, во время полугодового моратория на эксперименты по хронопортации. Однако идея сделать ее появилась давно, после первой аварии, когда несколько лет назад огромный поток лучистой энергии, вырвавшийся из врат времени, уничтожил часть оборудования в машинном зале лаборатории, прожег большую дыру в стене и, постепенно теряя свою мощь, ушел, срезая по дороге деревья, к реке, где и погас. Вторая авария, в институте ее назвали «смятением времени», была более разрушительной и утвердила руководство в правильности идеи. Теперь, в случае аварийной ситуации, потоки лучистой энергии, вырвавшись из расположенного на возвышении портала, не смогут повредить оборудование в зале. Кроме того, само оборудование, на всякий случай, разместили так, чтобы оно максимально было удалено от зоны возможного лучистого поражения.

На платформу вел небольшой легкий трап. Справа от него пульт системы аварийной блокировки процесса хронопортации – единственной дублирующей системы, вынесенной за пределы Центра управления на случай непредвиденных ситуаций.

Валешин поднялся на платформу и остановился напротив входа во временной тоннель. Глядя в его пустой холодный овал, он ощутил, как беспредельно скучает по остановленным экспериментам, как ему не хватает загадочного серо-голубого живого облака, рождавшегося в тот момент, когда портал открывал переход в иное время. И он был рад, что эти полгода моратория на испытания, наконец, заканчиваются.

Трудными были эти шесть месяцев. Изо дня в день, от рассвета до заката, весь институт анализировал результаты прошедших в последние годы экспериментов, пересчитывал все процессы, вносил изменения в компьютерные программы. Многое было переделано, но оно того стоило. Прежде всего, они поняли, структура времени неоднородна, где-то его энергетическое поле мощнее, где-то слабее, и построили совершенно новую концепцию хронопортирования. Проще говоря, смогли теоретически решить проблему перемещения во времени, почти не возмущая его энергетические поля и структуру. Эта работа привела и к некоторым конструктивным изменениям «Айона». Теперь наступает новый этап, через месяц уже запланирована первая после перерыва экспериментальная хронопортация. Она-то и покажет на деле, на правильном ли они пути.

В нагрудном кармане рабочего халата проснулся и загудел мобильный, тут же в наушниках раздался голос секретаря-референта:

– Сергей Всеволодович…

– Да, Катюша, слушаю, – ответил Валешин.

«Катена», «Катенька», «Катюша», «наш ребенок», как только не называли в институте эту невысокую, худенькую девушку.

Через сорок дней после смерти профессора Груздева его бессменный секретарь Валентина Егоровна, проработавшая с ним без малого четыре десятка лет, заглянула вечером в кабинет Маркова и положила ему на стол заявление об уходе. Константин, к тому моменту уже назначенный директором института, пробежав глазами исписанный лист, поднял глаза и спросил:

– Валентина Егоровна, я не понимаю, отчего так вдруг. Может, мы вас чем-то обидели?

– Нет, Константин Николаевич, что вы. Просто пора уже мне, старой, на покой.

– Какая же вы старая, – улыбнулся Марков.

– Ой, Костя, я уже почти десять лет как по закону пенсионерка. Пора мне на отдых.

– А как же мы без вас?

– Справитесь. Справляетесь же без Николая Гавриловича, а без меня и подавно, – отмахнулась женщина.

– Значит, мне вас не уговорить? Решение окончательное? – тяжело вздохнул Марков.

– Не уговорить, не уговорить, подписывайте, – кивнула головой Валентина Егоровна.

– Хорошо. – Константин подписал заявление. – Теперь к вороху проблем прибавилась еще одна – найти толкового секретаря. Правда, сомневаюсь я, что вас кто-нибудь сможет заменить.

– Не льстите мне, Константин, и не беспокойтесь, замену я вам сама подберу. Если, конечно, вы не возражаете.

– Что вы, в этом деле я вам полностью доверяю.

На следующий день рядом с Валентиной Егоровной появилась невысокая худенькая девушка, большеглазая и улыбчивая. Оказалось, эта была ее внучка. Девушка выглядела подростком, но ее вид был обманчив. Кате к этому моменту уже исполнилось двадцать два, она только что окончила университет и свободно владела английским, немецким и испанским. Девушка оказалась смышленой и работящей, в институте ее полюбили, и, когда в один прекрасный день Валентина Егоровна не появилась с утра в приемной, оставив Катю одну, это никак не отразилось на работе. И вскоре Марков с Валешиным уже не могли представить себе кого-либо другого на ее месте.

– Сергей Всеволодович, к вам посетитель.

– Спасибо Катя, сейчас иду.

Валешин спустился с платформы и быстрым шагом пошел к выходу из машинного зала лаборатории.

Дверь квартиры номер восемь на третьем этаже оказалась как раз напротив лестницы. Старая, деревянная, без глазка, двустворчатая, таких давно уже, лет пятьдесят, не ставят в домах в качестве входных, выкрашенная темно-вишневой краской, в некоторых местах вытертой до основания так, что стало просматриваться потемневшее от времени дверное полотно. У порога – серый, старенький, за многие годы почти втоптанный в пол коврик. На грязновато-зеленой стене справа – черный, круглый, с белой кнопкой звонок. Увиденное как-то не вселяло оптимизма – Марков совсем не так представлял себе дверь в квартиру известного и заслуженного полярника, доктора наук, автора более двух десятков научных трудов и нескольких популярных книг об Антарктике и Арктике.

Постояв немного в нерешительности, Константин резко ткнул пальцем в белую кнопку. За дверью послышалась мелодия бетховенской¹ «Оды к радости». Он ожидал услышать все что угодно, от банального, набившего оскомину перезвона до птичьей трели, но Бетховен для него оказался полной неожиданностью.

Некоторое время ничего не происходило, потом, когда Константин собрался уже было уходить, в глубине квартиры послышалось какое-то неясное движение, по мере приближения все отчетливее напоминающее шаркающие шаги, и наконец, раздался глубокий, низкий, густой голос:

– Кто там?

– Добрый день, простите, могу я поговорить с Борисом Ефимовичем Великановым? – спросил Марков.

– А зачем он вам? – спросил голос из-за двери.

– По одному важному делу. Я хотел бы у него спросить…

– Извините, я не принимаю. Нездоров, – перебил его голос.

– Маргарита Алексеевна…

Константин не успел договорить, в замке повернулся ключ, и левая створка тяжелой двери распахнулась. Невысокий, щупленький, с круглой лысиной, обрамленной седыми волосами, торчащими в разные стороны перпендикулярно голове, с живыми глазами и широкой, от уха до уха, улыбкой – таким перед ним предстал хозяин квартиры.

– Так это Риточка вас послала, что же вы сразу не сказали! – В голосе Великанова появились дружелюбные нотки. – Проходите, проходите скорей.

Старик жестом пригласил Константина в квартиру. «Да, именно так, наверно, и должен выглядеть человек по фамилии Великанов. На фотографиях он производит более солидное впечатление», – мысленно сыронизировал Марков.

– Как страшно жить… – неожиданно пробормотал хозяин, запирая дверь за Константином. – Не обращайте внимания, – сказал он тут же, поймав удивленный взгляд гостя. – Привязалась вот фразочка, уже несколько месяцев не могу избавиться. Недавно узнал, что это «подарок» какого-то нашего юмориста, по-моему, по фамилии Галкин. Где-то он ее в телевизионном выступлении произнес. Ума не приложу, как подцепил этот вирус, телевизор я не смотрю. – Великанов провел рукой по лысой голове. – Хотя, если подумать, есть в этой фразе доля истины. Вот у меня соседка на втором этаже. Певица, народная артистка, последних лет пять вообще из квартиры не выходила. Из страха. Насмотрелась в новостях всякой дряни – убийства, ограбления, похищения, катастрофы. Сделала окошко в двери, туда ей продукты девочки из социальной службы передавали, а дверь никому никогда не открывала. Но при этом на все звонки отвечала: «Я дверь не открою, у меня бриллианты». Две недели назад нашли в квартире замученную. Идиот какой-то – к сожалению, пока не нашли его – поверил в эти бриллианты, хотя весь дом знал, не было у нее ничего, продала она свои драгоценности еще в девяностых. Так в этом конкретном случае прав этот Галкин. Жить страшно. Страшно закончил свою жизнь человек, и не менее ужасно было ее многолетнее добровольное заточение.

Они вошли в большую, светлую комнату. Журнальный столик с телефоном, два кресла, табурет у стены, на нем огромный фикус, стеллажи с книгами у стен. Книги на столике, на полу.

– Борис Ефимович…

– Ну, уж нет, погодите, – не дал договорить Маркову хозяин. – Не так часто меня радуют своим визитом Риточкины знакомые. Так что давайте я вас сначала кофе угощу, а потом и расскажете, зачем вам понадобился всеми забытый старик. Кофе будете?.. – в его взгляде читался вопрос.

– Константин, – поняв его суть, представился Марков.

– Так как насчет кофе, Костя? Я уверен такой, как у меня, вы редко где попробуете.

– Я уже понял, Борис Ефимович, сопротивление бесполезно.

– Правильно. Тогда устраивайтесь. – Великанов огляделся и, освобождая одно из кресел, положил прямо на пол стопку книг. – Хотя бы вот здесь. А я пойду готовить кофе.

Он ушел. Константин еще раз осмотрел комнату. На стене, в проеме между двумя книжными стеллажами, он заметил светлый прямоугольник фотографии. Фотография старая, черно-белая, но заботливо убранная в аккуратную рамку под стекло. Марков подошел поближе. Трое молодых парней и девушка, веселые, беззаботные, солнечным летним днем улыбались ему со снимка. Девушка и один из юношей Маркову знакомы не были. Двоих он узнал. Один – невысокий, взъерошенный – Великанов, только лет на пятьдесят моложе. Другой… другой был очень похож на человека, следы которого он искал. Несомненно, это был сын его учителя и друга, профессора Груздева.

– Заинтересовались фотографией?

Константин и не слышал, как Великанов вернулся, однако почувствовал наполняющий комнату аромат свежеприготовленного кофе. Старик стоял у него за спиной.

– Это мой друг, мой лучший друг, Костя Груздев. Если вы захотите, я вам о нем расскажу, но позже, а сейчас давайте пить кофе.

«Костя Груздев… Возможно, не зря я старика побеспокоил, – подумал Марков, устраиваясь в кресле. – И он прольет немного света на обстоятельства исчезновения своего друга. И тогда у меня будет хоть какой-то шанс выполнить обещание, данное Грибу перед его смертью.