Читать книгу Игры со Временем. Книга вторая. Хранитель - ОМ - Страница 6

Холодная вода ненадолго успокоила боль в ноге. Он чувствовал, нога распухает, и двигаться вперед становится все труднее. Однако останавливаться было нельзя, те двое эсесовцев, не обнаружив его в машине, уже, наверно, идут по следу. Что было с людьми, которые ехали в машине, ему не хотелось думать, но мысли об их судьбе не оставляли. Он старался думать о хорошем, что с ними все обошлось, они живы. Успокаивал себя тем, что по-другому поступить не мог – слишком важна его миссия, и от ее выполнения зависит жизнь огромного количества людей, но это не помогало. Чувство вины, что из-за него могли пострадать невинные люди, не оставляло.

Речка становилась все глубже. Он, раскинув руки в стороны, лег на спину. Солнце клонилось к закату, и небо, чистое, лазурное, светлое днем, к вечеру стало темнеть и хмуриться. Сквозь ветки деревьев, склонившихся над водой, он видел сбивающиеся в тучи кучевые облака и подумал, что был бы рад сейчас дождю. Он всегда любил дождь. После дождя все вокруг выглядит иначе, появляется ощущение чистоты и свежести. Особенно летом, после долгих жарких дней, природа с дождем словно сбрасывает с себя накопившуюся усталость.

Он закрыл глаза и погрузился в мир журчащей воды и чуть слышных лесных шорохов. В памяти всплыло лицо матери, доброе, светлоглазое, с паутинкой маленьких морщинок, разбежавшихся в разные стороны от улыбки. Она смотрела на него и тихо пела колыбельную:

За спиной мамы, в полумраке деревенской бабушкиной избы, невысокий, крепкий, с седеющим бобриком волос, стоял отец. Лицо его словно растворилось в темноте, но хорошо был слышен голос:

– Сколько можно парня с колыбельными спать укладывать. Не маленький уже, скоро в школу. Ох, мать, разбалуешь ты его.

Ворчание отца было не злым и само по себе напоминало ту же колыбельную, что пела мать.

Сколько лет он не видел родителей. Что с ними стало, постарели, конечно, а может быть… Он отогнал набежавшую мысль прочь, хотя понимал, то, о чем и думать не хочется, вполне за прошедшие годы могло случиться.

Память снова вернула его в далекий бабушкин дом. В комнате, там, в дальнем темном углу напротив окна был еще кто-то. Этот кто-то вызывал в сердце страх. Слабый свет луны, выскользнув из-за туч, на мгновение высветил угол, и он увидел – Корша. Штандартенфюрер Корш смотрел на него оттуда и криво ухмылялся, чуть покачивая головой. От неожиданности он вздрогнул, взмахнул, словно отгоняя жуткое видение, рукой и, хлебнув раз-другой речной воды, ушел на дно. Вынырнув на поверхность, осмотрелся. Речка выбежала из леса в поле и стала значительно шире и спокойнее. Она мерно текла к холмам. Уже стемнело, но вдали, на одном из них, чуть заметный, светился огонек. Он попробовал плыть, но нога совершенно не слушалась. Она распухла, одеревенела и тянула вниз. Кроме того, два-три гребка совершенно лишили его сил, и дышать стало труднее. Он снова перевернулся на спину и отдался воле течения.

Через некоторое время ему показалось, река изменилась. И действительно, вода ее, словно ребенок, заиграла, стала быстрее. Он повернулся и увидел, поток сужается, пробивая дорогу между подошвами двух высоких холмов, и течением его несет прямо на небольшой деревянный мост. При свете вынырнувшей из-за туч луны хорошо был виден его красивый легкий силуэт.

Он стал подгребать, стараясь, чтобы река вынесла его к правой опоре моста, поближе к берегу. Расчет оказался верен, через пару минут он зацепился за торчащее из воды скользкое, толстое бревно. Чуть подтянувшись, схватился за доски настила и, перехватывая руками, стал подтягиваться к берегу, пока не ощутил под собой дно речки. Он попытался встать, но больная нога совершенно не слушалась. Волоча ее, с трудом выбрался на берег и упал на траву. Голова была тяжелой и мутной, легким не хватал воздуха, в глазах потемнело.

«Да что же это со мной… – Он чувствовал, что может потерять сознание. – Нет, только не сейчас».

Превозмогая себя, он пополз вверх по тропинке к вершине холма, на которой совсем недавно заметил огонек. Эта была самая трудная часть его пути. Она казалось ему вечностью. Не единожды, поднимаясь по тропе, он уже почти проваливался в темноту бессознательности, но каждый раз невероятным усилием воли в последний момент заставлял себя возвращаться в реальность. Наконец, выбравшись на вершину, он увидел большой темный дом с острой крышей и горящим над входной дверью фонарем. Обессилевший, упал на землю, ткнувшись лицом в холодную сырую траву, отдышавшись, трудно перевернулся на спину. Над ним было черное бездонное небо в звездах.

«Я добрался, Господи, спасибо тебе, я добрался, – подумал он. – Здесь все так, как он мне рассказывал».

Небо вдруг пропало. Вместо него он увидел большую лохматую собачью голову с черной пуговицей носа и языком, высунувшимся из открытой зубастой пасти. Пес не выражал никаких враждебных намерений, просто с любопытством разглядывал незнакомца.

– Урс, Урсик, хороший мой песик, – с трудом выговаривая слова, прошептал незнакомец. – Позови кого-нибудь.

После этих слов сознание покинуло его, и он уже не услышал, как огромный, похожий на медведя пес, постояв в нерешительности, вдруг гавкнул, вначале тихо, неуверенно, так как никогда до этой ночи ни на кого не лаял, потом громче и еще громче – мощно и раскатисто, во весь голос. И не увидел, как вскоре после этого дверь дома открылась, и к нему побежали встревоженные люди.

Когда дверь за полковником закрылась, Валешин бросился к столу. Нетерпеливо схватив папку, достал оттуда заклеенный пакет, и дрожащими руками надорвал его. В пакете лежала небольшая стопка бумаг.

– Сергей Всеволодович, к вам Александр Анатольевич, – прозвучал из интерфона голос секретаря.

Валешин посмотрел на часы. 16:00. Саша Челышев, как всегда, точен.

– Хорошо, пусть заходит. И еще, Катюша, сегодня ты можешь быть свободна.

– А если…

– Никаких «если», Катенька, иди, отдыхай.

– Спасибо, Сергей Всеволодович.

Он с сожалением убрал конверт в верхний ящик стола.

Следующие несколько часов пролетели как одно мгновение. Один за другим в кабинете с отчетами по предпусковому тестированию приборов и оборудования систем управления, энергоснабжения, обеспечения безопасности хронопортала и самого «Айона» тихо появлялись и так же тихо исчезали заведующие лабораториями и отделами, скрупулезно сверяя полученные данные, расчеты, каждую цифру. Последним в этой круговерти оказался начальник отряда подготовки хрононавтов. Когда, наконец, Валешин снова взял в руки оставленный Борчиным пакет, часы в кабинете показывали без четверти полночь.

Сергей достал из него пачку бумаг. Это были ксерокопии со старых, и это было заметно, документов, как он сразу понял, времен Второй мировой войны.

Чем больше он вчитывался в документы, тем больше понимал, что беспокойство полковника Борчина небезосновательно. Инженер Карл Вебер вел свои исследования с конца 1936 года, и к ноябрю 1944 был создан экспериментальный образец машины времени, по своим характеристикам почти не уступавший их первому «Айону». Однако испытания из раза в раз проходили неудачно, Веберу никак не удавалось стабилизировать работу своего изобретения. Он научился открывать временной коридор, но только на очень короткое время – от 30 до 40 секунд, после чего коридор резко закрывался – схлопывался, словно микроскопическая черная дыра.

В какой-то мере это успокаивало. Ноябрь 1944 года… конец войны… У инженера Вебера до прихода советских войск в Восточную Пруссию практически не оставалось времени для дальнейших исследований и экспериментов. Если только… Об этом «только» думать не хотелось.

«Ну, что ж… – Сергей отложил в сторону бумаги. – Завтра приедет Костя. Нужно будет с ним обсудить варианты этого „только“».

Поезд дернулся, скрипя сцепками вагонов, медленно и тяжело тронулся с места. Набирая скорость, он толстой шестнадцативагонной змеей выполз из объятий Витебского вокзала. Под перестук колес за окнами мелькали городские пейзажи, и, наконец, состав выбрался из Санкт-Петербурга.

Марков удобней устроился у окна. Он любил смотреть, как за стеклом беспрерывно трансформируются пейзажи. Леса сменяются полями, расчерченными проселочными дорогами, появляются и пропадают на горизонте маленькие деревушки, пролетают уютные провинциальные городки. Константин вспомнил, как однажды, лет тридцать назад, в один из нечастых отпусков отца, они поехали всей семьей на Волгу в Сокольское. Глядя в окно, отец тогда сказал:

– Вагонное окно все равно, что живописная картина. Только, мне кажется, интереснее, потому как постоянно меняющаяся картина, живая.

Тогда, мальчишкой, Костя поймал себя на мысли, что думает точно так же. «Хорошо, что я здесь один».  – Как только эта мысль промелькнула в голове, в купе постучали.

– Да-да, входите, – сказал Марков.

Дверь резко отъехала в сторону, и на пороге Константин увидел средних лет лысоватого толстяка с отвисающим пивным животом, в очках на мясистом носу и с распечатанной бутылкой водки в руке.

«Послал господь попутчика, – сыронизировал Марков. – Рано я порадовался своему одиночеству».

– Слушай, сосед, – просипел мужик. – Не составишь компанию? – Он протянул вперед руку с зажатой в ней бутылкой. – Одному как-то не в жилу.

Марков хотел было отказаться, но гость, не дожидаясь ответа, протиснулся в купе и, запихнув живот под столик, устроился напротив.

– Вот и хорошо, давай хряпнем за знакомство. Я тут у тебя по соседству в четвертом купе устроился.

Мужик вытащил из кармана рубашки две самодельные металлические стопки, грамм на пятьдесят каждая, налил в них спиртное.

– Ну, будь. – Он взял одну из рюмок и опрокинул ее в рот.

Константин увидел, как мотнулась его голова и с грохотом упала на столик. Через несколько мгновений купе сотрясло богатырским храпом.

– Вот и познакомились, – улыбнулся Марков. – И когда ж, ты, браток, успел так набраться?

В купе снова постучали. Не успел он подумать, что это, не дай бог, еще один сосед, как дверь открылась, и на пороге появился проводник.

– Билетики, пожалуйста.

Константин достал из кармана куртки свой билет и протянул его проводнику.

– А ваш попутчик… Случайно не в курсе, где его билет? – спросил проводник, кивая головой в сторону уснувшего незваного гостя.

– Абсолютно не в курсе. Ни, где его билет, ни, кто он и откуда, – пожал плечами Марков. – Хотя он что-то пробормотал о соседнем четвертом купе.

– Ах, из четвертого… – проводник подошел, приподнял голову толстяка. – Ну, да, так и есть, из четвертого. Еще тронуться не успели, а он уже побежал с бутылкой по вагону, знакомиться. Видимо, назнакомился. Хотя он и садился уже навеселе. Вы мне не поможете? – Проводник подхватил пьяного под руку, стараясь поднять, но не смог его даже оторвать от полки.

– Конечно, – поднялся с места Марков.

Вместе кое-как они вытянули толстяка из купе и затащили в соседнее.

– Спасибо, – переводя дыхание, поблагодарил проводник.

– Не за что, – ответил Константин.

Он вернулся к себе и снова устроился у окна. Однако на этот раз пейзажи за окном не привлекали. На душе было муторно. Взгляд упал на налитую стопку. Марков одним глотком выпил водку, достал из дорожной сумки помидорину, кусок сыра и закусил. Легче не стало, но пить больше не хотелось, и он закупорил бутылку.

Причину своего настроения он понимал. Неделя, проведенная в Питере, ни на шаг не приблизила его к цели. Были встречи со старыми друзьями, ворох ностальгических воспоминаний, множество встреч и знакомств. Не было только главного – ни единой зацепки в деле его тезки Константина Груздева. После разговора с Великановым Маркову на короткое время показалось, что он близок к разгадке и сможет сдержать слово, данное своему учителю, но, увы… Единственного человека, который, возможно, мог знать, что же тогда, сорок с лишним лет назад, произошло рядом с Антарктической станцией «Восток», не стало. Как же не вовремя – если вообще можно сказать так о смерти – Григорий Липский ушел из жизни.

Марков вспомнил растерянное лицо Великанова, когда тот встретил его на пороге квартиры Липского, зареванное лицо Вероники, единственной дочери умершего, и каменное, словно неживое, без единой слезинки лицо ее сына Алексея. Шестнадцатилетний, невысокого роста, крепко сбитый паренек за весь вечер, в суетливом потоке постоянно приходящих и уходящих людей, звонков, соболезнований, не произнес ни одного слова. Он кого-то напоминал Маркову, знакомого, может, даже близкого, но суть этого сходства была и в тот вечер, и сейчас для Константина неуловима. Она постоянно ускользала.

«Утро вечера мудренее, – сама собой пришла в голову старая поговорка. – Надо ложиться спать. Завтра начинается работа. Сергей там, наверно, умаялся без меня, заканчивая подготовку к первому после полугодичного моратория запуску „Айона“. Завтра с утра и будем думать, как развязать Антарктический узел Кости Груздева. Может быть, и найдем решение».

Марков упал в сон тотчас, как только голова коснулась подушки. Он и проснулся так же, сразу, без обычной утренней полудремы, когда мгновения ясного осознания наступившего дня перемежаются с краткими возвращениями к ночным грезам. Странно, но он совершенно не помнил, как проходили границы. Было очевидно, и литовские, и наши пограничники не могли не проверять документы при пересечении границ, однако все это, как ни удивительно, выпало из памяти.

Константин посмотрел в окно. Знакомые с детских лет пейзажи говорили о том, что Гвардейск уже проехали, и до Калининграда оставалось около тридцати километров. Почти дома.

Меньше чем через час Марков уже шел по четвертой платформе железнодорожного вокзала в разноликой, радостно гомонящей толпе, смешанной из высыпавшихся из вагонов пассажиров поезда и их встречающих. Он не ждал, что его будут встречать. Маше вчера позвонил из Питера и предупредил, что с вокзала сразу поедет в институт. Сергея решил не дергать, у него и так выдалась трудная неделя. Добраться от вокзала до института нетрудно на такси или автобусе.

Вокзал в его родном городе был старым, построенным еще до войны, когда и город, и землю, на которой сотни лет назад его основали, называли не так, как сейчас, по-другому – Кенигсбергом и Восточной Пруссией. Большой, темный, стальные арочные конструкции перекрывают три пролета, средний пошире крайних, и закрывают платформы от непогоды. Когда-то крыша была полностью остеклена, но со временем часть остекления была утрачена, и эти места чем-то закрыли – темным, глухим. Он с любопытством посмотрел наверх, но так и не разобрал, чем же заменили остекление.

С платформ в город можно было выйти двумя путями. Спустившись по высоким, метров восьми – десяти, лестницам, через длинные прямые переходы, либо через здание вокзала, сразу на привокзальную площадь. Слабо освещенные, в них всегда прохладно и сыровато, переходы эти казались сооружениями подземными, но это была иллюзия. На самом деле они находились на уровне земли, просто уровень платформ был гораздо выше.

Здание вокзала массивное, красного кирпича, с огромным, просторным, гулким холлом, где пару десятков лет назад установили фонтан. Марков читал, что когда-то на фасаде здания выделялся барельеф Германа Брахерта¹⁵ «Хронос, усмиряющий коней».

Кто-то в толпе толкнул Константина в бок. Мимо, с огромными баулами в руках, продиралась пожилая цыганка. Длинная широкая юбка, потертая кожаная куртка, цветастый платок и торчащие из-под него густые седые пряди волос. Лица ее не было видно, но в фигуре, одежде, большом цветном платке, Константину показалось, он увидел нечто знакомое.

– Зара? – с надеждой окликнул женщину Марков.

Зара, «вечная цыганка, женщина, живущая в ладах со Временем», так назвал ее когда-то Хранитель. В прошлый раз, много лет назад, встреча с ней в Москве принесла Маркову удачу. Может быть, и сейчас…

Он прибавил шаг. Лавируя в толпе, спустился по лестнице и через пару десятков шагов догнал цыганку.

– Зара! – Он коснулся ее плеча.

От неожиданности женщина вздрогнула, сумки с глухим шлепком упали на пол. На Маркова снизу устремились испуганные черные глаза.

– Извините. – Константин увидел, что ошибся.

Это была обыкновенная старая цыганка, и в ней не было ни капли схожести с Зарой. Ни ростом, ни фигурой эта женщина не походила на статную и, несмотря на возраст, красивую цыганку, когда-то встреченную им на Павелецком вокзале Москвы. Видимо, расстроенному неудачей в Питере, ему так хотелось чуда, что в первой встречной цыганке он увидел ту, которая могла быть предзнаменованием этого чуда.

Цыганка тем временем оправилась от испуга. В смоляных глазах высветилось любопытство, и тут же ему на смену пришел нагловатый меркантильный интерес.

– Что, молодой, красивый, погадать хочешь? – спросила она дребезжащим голосом.

– Да нет, я… – стушевался Марков и попытался обойти цыганку стороной.

Но женщина преградила ему дорогу.

– Позолоти ручку, все, что было, расскажу, все, что будет, открою. – Она толстыми морщинистыми пальцами впилась в рукав его куртки.

– Вам же сказали, гражданочка, не хочет человек, чтобы ему гадали. Или вы плохо слышите, – раздался за спиной у Константина голос.

Цыганку в тот же миг, словно ветром сдуло.

– Спасибо большое. – Константин оглянулся.

Перед ним стоял среднего роста крепкий русоволосый мужчина, примерно одного с ним, Константином, возраста. Взгляд его серо-зеленых глаз был одновременно доброжелательным и жестким. Столкнувшись с ним, Марков вспомнил, как подхватив свои баулы, покатилась по тоннелю прочь от него цыганка.

– Добрый день, Константин Николаевич, с приездом, – сказал мужчина.

– Мы знакомы? – удивился Марков.

– Пока нет, но это можно быстро исправить. Борчин Евгений Павлович, – улыбнулся незнакомец.

– Марков, Ко… Впрочем, вы, как мне кажется, это уже знаете. Чем могу?

– Видите ли, у меня на стоянке машина, и, если не возражаете, мы с вами проедем в одно место, а по дороге я попытаюсь объяснить причину моего к вам интереса и сегодняшнего появления здесь, на вокзале.

– Любопытно и, в принципе, я не возражаю. Однако вы позволите мне сделать один звонок? – спросил Марков, доставая из кармана рубашки мобильный телефон.

– Конечно, но если это звонок в институт Сергею Всеволодовичу, то через пятнадцать минут вы с ним увидитесь. Я уже выслал за ним машину.

– Вот как? – Брови Константина удивленно поползли вверх.

– Идемте, Константин Николаевич, идемте, время не терпит. – Борчин сделал пару шагов по тоннелю и жестом предложил Маркову последовать за ним.

– Я даже не буду спрашивать, кто же вы такой, Евгений Павлович, и из какого ведомства будете, – улыбнувшись, пожал плечами Константин.

В несколько шагов он догнал уходящего вперед Борчина.