Читать книгу Игры со Временем. Книга вторая. Хранитель - ОМ - Страница 5

Огромный секач на глаза больше не попадался, но человек чувствовал, зверь где-то рядом. Об этом говорили и свежая перепаханная мощным рылом земля, и попадавшиеся на пути оставленные вепрем следы. Они-то и вывели, в конце концов, к лесной дороге. Выбравшись на прорезавший лес ухабистый проселок, он осмотрелся. Вправо дорога уходила в темноту лесной чащи. Левее, казалось, в череде сомкнувшихся деревьев наметился просвет. Он пошел туда, к свету, и не ошибся, через сотню-другую шагов за поворотом увидел небольшой мостик, старый, заросший мхом. За мостиком дорога выбегала в поле.

На мосту он остановился. Там в поле, по дороге к лесу, быстро катился пылевой столб, в котором смутно угадывался автомобиль. Он быстро приближался к лесу. Внизу под мостом, весело журча, бежала небольшая чистая речушка. Первый порыв – побежать навстречу машине – он подавил. Те двое, что идут за ним, непременно заметят ее свежеотпечатанный на лесной дороге протектор. Они пойдут за машиной, и это даст дополнительное шанс добраться до цели. Несомненно, история с вепрем только отсрочила встречу с эсесовцами, и они, скорее всего, уже где-то поблизости.

Постояв в размышлении несколько секунд на мосту, он прыгнул вниз к реке. Приземлился неудачно. Сильной, перехватывающей дыхание болью дернуло ногу чуть выше щиколотки. Сломал? Вывихнул? Разбираться было некогда, и он, приволакивая ногу, потащился к речке.

«Река – та же дорога, всегда рано или поздно приведет к людям», – вспомнил он услышанные когда-то давно, еще в детстве, слова отца и вошел в воду.

Холодная, она несколько притупила боль, успокоила ногу. Идти стало немного легче. Он побрел вниз по течению, стараясь как можно быстрее добраться до поросшей густым кустарником излучины. Там, за поворотом, его не будет видно сверху, с моста, кто бы на нем ни оказался.

Кое-как он достиг излучины. Остановился перевести дыхание и оглянулся. Взгляд его уперся в заросли кустарника, мост и дорога не просматривались. Расчет оправдался. Нога невероятно ныла, ему захотелось присесть, передохнуть, но он преодолел минутную слабость и пошел дальше.

Вокруг пели скрытые листвой птицы, натыкаясь на камни и берега, слегка возмущалась речка. Тревога медленно, потихоньку уползала из сердца. Еще немного, и, казалось, он смог бы забыть о преследующих его двух эсесовцах, но они довольно скоро напомнили о себе. За спиной, там, у моста, раздались короткие автоматные очереди. За ними на несколько мгновений повисла такая невероятная тишина, будто даже кусты и деревья испугавшись, замерли. В этой тишине не было слышно ни шелеста листвы, ни малейшего шороха. Потом тишину в клочья разорвали глухие одиночные выстрелы, за ними снова застрекотали автоматы.

Он не ожидал, что его преследователи были так близко, и, превозмогая боль, прибавил шаг.

– Дело мое, Сергей Всеволодович, как я уже говорил, серьезное, – после недолгой паузы повторил Борчин. – И вы поймите меня правильно, я бы хотел, чтобы наш разговор остался строго между нами. Впрочем, единственный, кого вы можете посвятить в наш разговор, это Константин Николаевич. Мы бы и сами это сделали, если бы он был сейчас в городе. Ну, так как, мне продолжить? – Он вопросительно посмотрел Валешину в глаза.

– Конфиденциальность я вам гарантирую, – ответил Сергей.

Раздражение, так неожиданно захлестнувшее его несколько минут назад, прошло. Ему на смену пришел интерес на грани простого мальчишеского любопытства.

– Сергей Всеволодович, я в общих чертах знаком с проблемами, которыми занимается ваш института. В курсе, насколько это возможно, теоретических разработок и результатов экспериментов по перемещению во времени. Есть у нас и довольно полная информация об аналогичной работе в других научно-исследовательских центрах за рубежом. Сами понимаете, для меня, моих коллег, интерес к изучаемой вами проблеме имеет прикладной интерес.

– Вы хотели бы использовать наши возможности в целях обеспечения безопасности государства. – Валешину показалось, он начинал понимать цель визита полковника.

Интерес снова начал уступать место разочарованию. За разочарованием где-то в глубине души снова просыпалось раздражение.

– Конечно, это важное дело, но, извините, мы не готовы, метаться из настоящего в прошлое и заниматься отловом разного рода преступников, террористов, готовящихся совершить свои преступления. Или у вас более глобальные цели, изменить течение истории? – В его словах промелькнула ирония.

Борчин, как и в первый раз, удивленно взглянул на Сергея.

– Глупо, – спокойно сказал он. – Глупо делать вывод, не давая собеседнику высказаться. Вероятно, у вас сегодня не совсем удачный день или я вам нестерпимо неприятен, но я это переживу и вернусь к нашим баранам.

Валешину опять стало стыдно. Он не понимал, что с ним происходит. Второй раз дал волю эмоциям. Это никуда не годится.

– Наш интерес, тут вы правы, лежит в сфере обеспечения безопасности. Однако, цели у нас несколько иные, нежели вы здесь предположили. Мы хотели бы не изменить историю, а изучить возможность застраховать, оградить общество, если хотите, государство от возможных попыток это сделать. Попыток извне, из прошлого.

– Прошлого? – удивленно воскликнул Валешин.

– Именно так, – утвердительно кивнул головой Борчин. – Некоторое время назад нам в руки попали интересные документы. Из них нетрудно понять, в нацистской Германии, наряду с многими другими, проводились исследования, подобные вашим.

– Вы не шутите? – Сергей был поражен.

Конечно, до него доходили разговоры, что в годы Второй мировой войны в Восточной Пруссии существовала секретная лаборатория, где занимались изучением возможности хронопортирования. Было время, они частенько обсуждали с Марковым этот вопрос, пытались найти хоть какое-то подтверждение… Но – увы… В конце концов, пришли к выводу, что подобные разговоры просто еще одна легенда о тайнах старого Кенигсберга, каких в их городе превеликое множество. Оказалось, они ошибались.

– Какие уж тут шутки. Записи, расчеты, чертежи, попавшие нам в руки, говорят об обратном. Исследования, подобные тем, что ведутся в вашем институте, проводились в Восточной Пруссии и очень интенсивно вплоть до декабря 1944 года. При приближении Советской армии лаборатория была уничтожена, оборудование вывезено. Предположительно в Латинскую Америку или Антарктику. Вы с Константином Николаевичем можете ознакомиться с находящимися у нас документами, копии некоторых я вам сегодня оставлю под вашу личную ответственность – но только вы двое. В крайнем случае, можете привлечь еще одного человека. Нам как можно скорее нужна ваша экспертная оценка. И самое главное – чем черт не шутит, возможно, немцам удалось создать установку, подобную «Айону» – нужен прогноз, с какими сюрпризами мы можем в таком случае столкнуться.

– Да, конечно. Я понимаю. Вы можете всецело рассчитывать на нас, Евгений Павлович. Все, что возможно, мы сделаем, – кивнул головой Валешин.

– Я рад, что мы с вами нашли взаимопонимание. Послезавтра я жду вас с Константином Николаевичем у нас в управлении.

– Но… – Сергей попытался напомнить гостю, что Марков в отъезде.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Борчин. – У вашего шефа билет на завтрашний поезд. Послезавтра он будет в Калининграде.

Полковник встал, положив на стол папку, пожал Сергею руку и легкой походкой подошел к двери.

– Кстати, если вам это интересно. – Он остановился на пороге. – Руководил секретной лабораторией инженер Вебер. Карл Густав Вебер. И еще. – Борчин улыбнулся. – В следующий раз, когда ваши эмоции будут брать верх над разумом, вспомните изречение великого античного поэта: «Гнев – кратковременное безумие». В какой-то мере Квинт Гораций Флакк³ был прав. Всего хорошего. До скорой встречи.

Борчин неслышно вышел из кабинета.

Валешин еще долго стоял, тупо глядя в закрывшуюся за ним дверь. Мысли смешались в голове. Сказать, что рассказ полковника ошеломил его, ничего не сказать. Упоминание же об инженере Вебере просто раздавило. Карл Густав Вебер, прадед Марии. Судьба их семьи с избытком изобиловала разного рода коллизиями. Драматические события, нераскрытые тайны, потери и находки в ее истории, Сергей был уверен, они могли бы послужить благодатной почвой для написания не одного романа. Однако он никак не ожидал, что дальний родственник, прадед жены его друга, можно сказать брата, много лет назад занимался решением той же проблемы, что и сейчас они с Марковым. И занимался, по всей вероятности, небезуспешно.

Марков вышел на улицу и решил пройтись пешком. Давненько он не был в Санкт-Петербурге, и трудно сказать, когда у него будет еще возможность прогуляться по давно знакомым и любимым улицам города. По подземному переходу пересек Невский и вышел на набережную канала Грибоедова⁴. Справа осталась монументальная громада Казанского собора с расположенными перед ним памятниками двум великим сынам России, фельдмаршалам Кутузову⁵ и Барклаю-де-Толли⁶. Маркова еще в детстве, когда он впервые увидел собор, потрясла его грандиозная колоннада. Он где-то прочитал, она состоит из 96 колонн. Архитектор Воронихин⁷ спроектировал Казанский схожим с собором святого Петра в Риме.

Неподалеку от собора, в общежитии на канале Грибоедова, 30—32, будучи студенткой университета имени Вознесенского⁸, жила его первая любовь, Танечка Плаксина. Они дружили с шестого класса. В восьмом эта дружба переросла в первое романтическое чувство. После школы она училась здесь, в Санкт-Петербурге, он – в Москве. При первой возможности он приезжал к ней. Они нередко бродили по колоннаде Казанского среди розовых мраморных колонн, словно между деревьями в лесу, и Танечка читала ему из Мандельштама⁹:

Как давно это было. Они расстались с Татьяной после первого курса. Расстались друзьями, но это только на словах, на самом деле они больше никогда не виделись. Пару лет назад Валька Бабинек между делом сказал ему, Татьяна уже давно живет в Сан-Франциско, замужем и у нее трое сыновей. На несколько мгновений в сердце Константина поселилась грусть, но грусть не о потерянной в далекие годы любви, а скорее по тем беззаботным и, к сожалению, безвозвратно ушедшим годам юности.

Незаметно он подошел к Столярному переулку. Здесь, помнил он, нужно повернуть налево, перейти на другой берег канала Грибоедова, и через несколько десятков шагов можно выйти на Садовую. Садовая выведет к Фонтанке.

На Садовой у них с Татьяной было любимое место – Юсуповский сад¹⁰. В саду – рукотворный пруд с тремя островками. Как-то раз, гуляя на берегу, они встретили миловидную старушку маленького роста, худенькую, с прекрасной осанкой, аккуратной прической и, что их больше всего удивило, в туфлях на высоких каблуках. На вид ей было лет девяносто, и она чем-то напоминала великую актрису советского кино Марину Ладынину¹¹. Глаза пожилой женщины, почти бесцветные, были ясны и излучали доброту. Стоя на берегу, она улыбалась и, приговаривая ласковые слова, отщипывала кусочки от большого батона и бросала их птицам. Птицы ее совершенно не боялись. Лебеди и утки брали хлеб из ее рук, голуби, нахально садились на плечи и, заглядывая в глаза, выпрашивали свой кусочек. Доставалось и воробьям. Крошки, но за этими крошками, беспрестанно гомоня, они смело бросались под ноги старушке и, подбирая их, улетали прочь.

Несколько дней подряд они замечали старую женщину на том же месте, в одно и тоже время. В один из дней набрались смелости и познакомились. Звали ее Леокадия Казимировна Покровская, оказалось, приехала она из Аргентины. Шестилетней девчушкой после революции ее вывезли из России. Отец, потомственный, в четвертом поколении, офицер русской армии власти большевиков не признал, примкнуть к добровольческой армии генерала Корнилова¹² не захотел – проливать кровь соотечественников ротмистр Покровский считал делом несовместным с офицерской честью. Собрав нехитрый скарб, с болью в сердце и надеждой на скорое возвращение, он с семьей через Одессу выехал в Европу. Греция, Италия, Франция промелькнули, словно картинки в калейдоскопе. Нигде и никому они не были нужны, даже французские родственники жены совершенно не обрадовались бездомным и безденежным родичам. Наконец, в 1924 году ротмистр перебрался в Латинскую Америку, где и осел в пригороде Буэнос-Айреса, столицы Аргентины.

Помог ротмистру Покровскому обосноваться на новом месте такой же эмигрант и скиталец, Алексей Владимирович фон Шварц¹³. Боевой генерал, герой обороны Порт-Артура, осенью 1914 года сломавший зубы немцам под крепостью Ивангород, комендантом которой он в то время состоял. Немцы, несолоно хлебавши, откатились от крепости, а Шварц был награжден Георгиевским оружием. Император Николай II, посетив Ивангород в октябре 1914, сказал генералу при встрече: «Как мне приятно смотреть на вас: на вашем лице отражается чувство исполненного долга».

В июле следующего, 1915, года кайзеровская армия вновь предприняла попытку взять крепость. И опять они были биты. Две недели штурма не принесли им желаемого, Ивангород, пока его защищал генерал Шварц, им взять так и не удалось.

Всю свою жизнь Леокадия Казимировна вспоминала счастливые дни своего детства, довоенный Санкт-Петербург и как они с отцом ходили летом гулять в Юсуповский сад. Здесь, на берегу пруда, отец рассказывал четырехлетней Леке о князе Юсупове¹⁴. Как в далеком 18 веке перед свадьбой тот переустраивал усадьбу, когда и вырыли этот пруд и запустили в воду золотых рыбок с бриллиантовыми колечками на плавниках. Слушая отца, маленькая девочка силилась представить себе невесту князя. Детская фантазия рисовала ее сказочной принцессой, а князя красивым и мужественным принцем.

Марков улыбнулся. Он вспомнил, как тогда, услышав историю о золотых рыбках, начал быстро снимать рубашку.

– Ты что… ты зачем? – растерянно спросила Танечка.

– А вдруг среди тех рыбок были долгожители, – хитро прищурившись, ответил он. – Я сейчас нырну, выловлю ее и тебе колечко с бриллиантом достану.

Конечно, никуда он не нырял. Они дружно рассмеялись и на том забыли о золотых рыбках.

Незаметно для себя Константин вышел к Фонтанке. Там, на другом берегу реки, за украшенным четырьмя башенками мостом начинался Старо-Петергофский проспект. Именно туда ему и надо.

«Удивительная штука память, – подумал он, шагая по тротуару вдоль гранитных барьеров Калинкина моста. – Она позволяет возвращаться в прошлое и переживать заново все былое».

Найти указанный на бумажке адрес большого труда не составило. Бродить по бесконечным лабиринтам питерских проходных дворов не пришлось. Он зашел в подъезд и поднялся на третий этаж. Второй раз за день он оказался перед дверью, за которой, как надеялся, найдется человек, способный помочь ему в деле Константина Груздева.

– А вы знаете, – отчего-то всплыли в памяти слова Бориса Ефимовича Великанова, сказанные при расставании. – Гриша был влюблен в Костину девушку Веронику, но влюблен безответно.

При этом глаза его заполнились такой грустью, что Марков понял, в Веронику был влюблен не только Липский. И тоже безответно.

Константин нажал кнопку звонка. Его переливистый звук еще не успел затихнуть, как дверь открылась, и к своему удивлению Марков увидел на пороге Великанова.

– Ах, это вы, – вздохнул старик.

Выглядел он совершенно поникшим.

– А я, знаете ли, все-таки дозвонился.

Борис Ефимович помолчал. Потом, не поднимая глаз, тихо сказал:

– Гриша умер…