Читать книгу Тьма и Укалаев. Книга первая - Озем - Страница 8

Все там же. Площадь перед администрацией Укалаева.

Троица странных личностей с кличками Ияй, Феоктист и Дурень.

Мальчик Семен Рожков, которого все зовут Золотцем.

Ияй – Други мои, наконец-то достигли мы цели своего путешествия. Приятно очутиться на родине! И дым отечества нам сладок и приятен… Вот он, Укалаев! Как в песне поется, пусть кричат уродина – а она нам родина… М-да, а город-то изменился. Многое для меня незнакомо – например, эта площадь – ее размеры подавляют. Зачем столько открытого пространства? Одни бетонные плиты, ни чахлого деревца и ни тени от него… Для каких важных надобностей теперь все это, я спрашиваю? Время революционных массовок прошло – нет ни того духа, ни тех ярких личностей. Жаль, скучаю я по ушедшей эпохе – под какими вдохновенными лозунгами тогда выходили на старую площадь перед правлением: смерть мировому капиталу! врагов народа к расстрелу! революция – мать наша…

К борьбе и смерти мы готовы как один.

Веди нас в бой, товарищ Чепухчин!

Да здравствует рождение нового человека! Обнажись и освободись от старорежимных предрассудков! Ух, как смело, ново! Молодая красавица Роза Мицкис кого угодно вдохновит и сделает своим неофитом – табунами за ней ходили…

Феоктист – Эк тебя заносит. Хотя да – Роза есть нечто, да! Она заморочила даже Николая Седона, настоящего революционного барина – царицу труда в его дворце ваяли именно с Розы – с обнаженной грудью, развивающимися косами. Потом, правда, набросили целомудренный покров на статую…

Ияй – Я и говорю, какое героическое время! Какие люди! Самому не верится, что лично знал – разумеется, Николай Сергеич Седон мне руки не подавал, брезговал, но Роза… Кажется, все было только вчера – вот целая жизнь пронеслась перед глазами – теперь уже не то… Пустота и чахлые деревца… Гм, здесь и сидит городское начальство? Вот и не правду говорят, что не место красит человека – иногда именно место! Мне думается, что прежнее-то место в старом Укалаеве было гораздо красивее. Современная архитектура – как бы выразиться помягче насчет того, что мы видим… Серые безликие здания, серый асфальт, жилые муравейники – безнадега. Покойный Николай Седон замыслил строить новый город по-другому. Взять его Дворец труда – высокое помпезное здание с колоннадой; сверху постамент со скульптурной группой рабочих металлургов из гипса. Внутри дворца чего только нет: колонны, лепнина, перила с точеными балясинами, еще настенные росписи, потолочное панно с первомайскими демонстрантами. И опять статуи, много статуй – говорят, их вылепили с реальных людей и – о, крамола! – не обязательно пролетариев… Дело не только в Розе Мицкис – ее одной было бы уже достаточно, но она ведь не одна. Даже сейчас, по прошествии лет, не идет из памяти другая девица – кажется, звали Евгенией, а проще Еней. Миленькая, с кудряшками, добрым круглым личиком; все бегала, суетилась, стихи читала, нежная была душа; вот с нее вылепили комсомолку с книжкой – а что? очень даже получилось! А статуи иных героев – строителей, землекопов, металлургов, ученых, спортсменов, красноармейцев… Пролетария – гегемона, конечно, изобразили с Авенаха Валиева, этого молодца с торсом древнегреческого атлета… Весьма, весьма авангардно – в духе времени… Ах, эта Евгения была исключительно хороша и в виде статуи, и натурально – она и уцелела, а Розина статуя нет, увы… Да, много воды в Исе утекло…

Феоктист – Верно, город изменился – окрестности вокзала не узнать. Раньше здесь располагалась деревня – кажись, Деревягино. Дыра как есть – сплошь дворы единоличников, добротные крыши под железом, дощатые заборы, псы брехливые – так сказать, пережитки прошлого…

Ияй – Ну, с пережиткам как раз справились. На Розину статую накрутили греческое одеяние, землю закатали в асфальт, возвели бетонные пятиэтажки, цеховые трубы зачадили все вокруг, осчастливили жителей. Я ошибаюсь, или Николай Седон иначе представлял город будущего? У него-то душа алкала возвышенного, сказывалось чуждое классовое воспитание! Он сочинял все больше прожекты каких-то гигантских куполов с летательными кораблями и башнями ксиломов, безлюдных фабрик будущего, рунальских парков и дворцов для простых тружеников, комфортных жилищ из железобетона… Неисправимым романтиком был, светлая ему память… Разве мог Николай Седон вообразить, что однажды его придуманные корабли и взаправду появятся над Укалаевым – а вот дождемся же мы!… Здешний тон готов к принятию гостей – это носится в воздухе. Дира сияние, свет озаривший!..

Феоктист – Поменьше пафоса, Яшка. Ты всегда был падок на красивые словеса, таким и остался. Дурень, ты согласен со мной? Чего молчишь?

Дурень – Пожрать бы…

Ияй – Тебе бы только брюхо набить. Нет в тебе чувства прекрасного.

Феоктист – Ты слишком многого от него требуешь. И он отчасти прав – нам бы заночевать где-то…

Ияй – Это не проблема. В Укалаеве у меня остались друзья.

Феоктист – Ах, друзья? У тебя весь город в друзьях – везет тебе! Счастливчик Яшка!

Ияй – Ну, весь – не весь, а кое-кто найдется. Конечно, если к людям относиться как к пыли – как ты относишься… Знавал я в прошлый раз одного приятеля – Рожков его фамилия – мы вместе немало пережили, стали связанными истинной дружбой.

Феоктист – Я сейчас помру от чувств… Рожков? ах, это тот, с которым вы на пару тогда в смутное время дезертировали с воинской службы и спрятались от революционных властей в Котуте? Тогда все летело вверх тормашками, и некому было вам мозги вправить – доблестное деяние, нечего сказать! Твоего Рожкова еще можно понять – спелись тогда молодой дурак и старый… Прости, Дурень, это я не про тебя…

Дурень – Чего уж там. Пожрать будет?

Ияй – Помолчи, сделай милость… Не помню такого… И стоит ли все вспоминать? Одна память Келео – боль и слезы, что было – уже быльем поросло, Иса унесла в нижние земли… Тому Рожкову, наверное, сколько лет? да и жив ли он? И обрадуется ли прежнему товарищу?

Феоктист – Брось, Яшка, все ваше дезертирство – лишь цветочки в сравнении остальным. Если этот дедок Рожков из ума не выжил и тебя захочет вспомнить…

Ияй – Как жестока жизнь, когда твой друг тебя же не узнает! Нет, я не верю – ведь мы же души друг другу распахнули, у нас секретов не имелось…

Феоктист – Наоборот, слишком подлые секреты у вас были – как тогда в карауле стояли, как той ужасной ночью столько людей расстреляли! а вы, мерзавцы первостатейные, дали деру – с тех пор друзьяки вы между собой, крепко повязанные – крепче крови ничего быть не может…

Ияй – Уж не хочешь ли ты меня в чем обвинить? не я там стрелял.

Феоктист – Конечно, не ты, и не Рожков твой – оба вы трусы! Вас не было ни среди тех, кто стрелял, ни среди тех, кто потом хоронил.

Ияй – Время такое было – его не выбирают…

Феоктист – Да ты что угодно оправдаешь, чурбан старый. Как сейчас – пустил тут слезу про отчину! Никто тебя здесь не ждет! Никому ты не нужен! И друг твой Рожков за эти годы уж постарался забыть ваши с ним приключения! Он воспылает счастьем, когда ты свалишься ему на голову!

Ияй – М-да… ну, если никто не вспомнит, то вряд ли пустит на ночлег. Все равно можно найти укромное местечко в Котуте – тебе-то Худопеи в приюте не откажут. Или забыли тебя? Стареешь, брат! Но я предлагаю верный способ – в Кутуевском парке есть беседки – значит уже, что не под открытым небом, а ночи сейчас теплые…

Феоктист – Не советую я располагаться на ночлег в развалинах тех беседок. Много чего приключиться может такими теплыми ночами. Не мы одни укалаевские гости сейчас, другой гостенек тоже скоро объявиться должен – как говорится, вот-вот… Неспокойно диррическое небо над Укалаевым, рисковать не стоит. Уже несколько дней грозы замучили – не бывало подобного лета раньше – сначала духота и тяжесть гнетут, и тьма посреди дня наступает, и в ней всполохи такие оранжевые расчертят, а после потоки воды выливаются; и ночи стоят беззвездные, черные, хоть глаз выколи – лишь слава, что теплые… Вот и кумекаю, что по всем приметам здесь он, гость дорогой – и где же ему вынырнуть, если не в Кутуевском парке? самое подходящее место.

Ияй – Феоктист, наговорил ты, наобещал…

Феоктист – А что? Ведь тебе не привыкать – подумаешь, погоришь вдругорядь, никто из друзей твоих не заплачет… И верно, что тебе лучше в поселок не соваться, а то боюсь – не только Рожков твой уцелел, кто-то еще вас должен помнить. У старых грехов длинная память. Кстати, слышал? Цуев объявился! Опять по приметам…

Ияй – Ах, да? Мерзопакостный человечишка – вот он кто, твой Цуев! Тьфу!! Как его земля только носит, не провалится сейчас же под ним! Со времен Кемави не случилось большей несправедливости…

Феоктист – Опять завел свою шарманку. Провалилась земля-то. Цуев через Провал сюда…

Ияй – И в огне-то не горит, в воде не тонет… Не сожалеет ни о чем… Не удивлен я, братцы, что Цуев опять здесь – и опять возьмется за старое, да он еще и жениться захочет. Где справедливость, я спрашиваю?

Феоктист – Да с чего ты справедливостью как тряпкой махаешься? Справедливо, что каждый хочет свою жизнь устроить. Ты вон или твой друг Рожков… И Цуев ничем не отличается от всех – если задумал жениться, то и женится – к тебе что ли прислушается?

Ияй – Ну уж не-ет, сами духи не согласятся, чтобы проклятый Цуевский род продолжился. Ведь даже нижние земли не приемлют этого мерзавца, не берет Иса, и нет прохода в Оял подлому предателю. И убежден я, что среди Худопеев, Бесур или Лешути не отыщется такой дуры девки, которая согласится связаться с ним!

Феоктист – А ты не торопись убеждать. Он же всякий раз находит

Ияй – Да чтобы здесь! Такое! В тоне Козоя! Выбросив крохи памяти и лишившись последних мозгов!

Феоктист – И что Козой? Где твой хваленый Козой? Кому он сдался, вообще? Может, ты как пес скулишь по хозяину, а нам с Дурнем наплевать, когда Козой ходил и землю пригибал, где там его след остался…

Ияй – Ты ведь был там, ты все видел…

Феоктист – Вон ты про что… А чего же ты тогда про своего дурака Рожкова вспомнил, а про дела ваши совместные не вспоминаешь? Чем ты лучше Цуева?

Ияй – Опомнись! Опомнись, Феоктист, я считал тебя другом…

Феоктист – Не друг ты мне, чурка деревянная! Нашел друга!

Ияй – Ладно, придет время, вспомнишь ты мои слова – вот Козой вспомнил, да поздно…

Феоктист – Если на то пошло, твоему Козою времени не хватило вспоминать все глупости в мире – черти утащили его, голубка! Так ли уж важно, что ты там бормотал, дубина? Чего не помог, я спрашиваю?

Ияй – Я не бормотал! Не бормотал вовсе! Ты там был и ты все слушал. А я только сказал – Дира сияние, свет! исполнится все, что Козой напророчил, и Бесур вернут себе и землю, и тон, а подлые предатели заплатят! А Цуев – предатель. Я тогда сказал – и сейчас готов поклясться.

Феоктист – Не каркай! Твоим клятвам грош цена… И слишком легко ты это – про предателей… Сам себе накаркаешь – опять забыл, чем оборачивались твои вразумления Цуевских невест? Ты-то всегда прогорал, дружочек!.. И правильно – не лезь не в свое дело, то есть в чужую постель.

Ияй – Как не мое?! Почему не мое! Козой был мне лучшим другом.

Феоктист – Ой, не смеши. Не знал он тебя и не вспоминал тебя даже – как говорится, сгорел вавукр, и таков положен путь его – чего жалеть? в Ояле деревьев много…

Ияй – Опять обижаешь, Феоктист.

Феоктист – Смотри, у тебя уже и рожа вечно обиженная, деревянная. Ну, пойди, пойди опять по Цуевским девкам, поищи у них крупицы разума – мало ты пробовал на свою же голову…

Дурень – Хрр… Долго вы еще будете собачиться? Жрать охота!

Феоктист – Потише, Дурень, зачем так орать? Потерпишь, от тебя не убудет. Сначала нужно с ночлегом определиться. Яшка, ты бы смотрел что ли за товарищем – втравит он нас во что-нибудь… В Устане жители отблагодарили, когда на кострище нашли собачьи кости – чуть ребра не переломали… Зачем ему огонь-то понадобился? Он же сырым все лопает… Вон как по сторонам зыркает, троглодит проклятый!.

Ияй – Это ты напрасно – в жизни нашей знаешь как? Или ты съешь, или тебя… И Дурень наш здесь нисколечко не виноват – закон природы!

Феоктист – А вот в тюрягу со своим Дурнем и законом природы загремишь, ага. Хорошо на родине покажется… Смотри, говорю, за малохольным – опять собак драть начнет, а милиция – тебя, ежели что…

Ияй – Что ты злишься? Мы у людей попросим помощи – просто так, душевно… Люди – не звери, уж точно не собаки – не разорвут, чай… Вон две девушки идут – хорошие девушки, красавицы, из них кудрявая повеселей будет, и сероглазая тоже не простушка – ой, не проста… Девоньки, не поскупитесь для старика, денежку какую дайте, кушать хочется…

Маринка – Кутусь, глянь, развелось пьянчуг – шагу не ступить, на бутылку клянчат…

Аня – Ты как хочешь, Маринка, я боюсь. Не связывайся с ним! А если он тот самый – ну тот, с ножиком? Смотри, глаз какой черный – зарежет! Ой!

Маринка – Трусливая крольчиха ты, Кутусь. Не трясись – не зарежет, резалки такой не найдет… Что теперь, от каждой тени шарахаться? Погоди, убежать всегда успеем…

Маринка – Ты, дедуня, вон как в плечах раздался – тебе много на прокорм требуется, мы столько не наскребем… Ты подойди к любому магазину или киоску, спроси работу – затащить чего, приладить, помощь всегда нужна. Конечно, деньгами навряд ли разживешься, но покормят непременно – вдруг еще и нальют. И нечего тут девчонок пугать, в пустые кошельки заглядывать… Иди отсюда, варнак! Вам троим впору на большую дорогу, а не милостыню просить. Я сейчас милицию позову!

Феоктист – Как она тебя отчихвостила, Яшка. Слышал? Эта с кудрявым хвостиком за словом в карман не полезет. Чернотичу она понравится – забавная пухлявочка, свеженькая, живая, да еще что-то своими розовыми губками смешно выговаривает. Ну, точно не пропустит, испоганит как обычно, сколько подобных историй… А может, уцелеет девчушка – Чернотича в последнее время на платонические чувства потянуло – видно, на большее становится неспособен, кхм… Тогда еще смешней ждать от кота, что тот не сожрет мышь – сожрет, как миленький… Ты, Яшка, не задумывайся слишком, не напрягай мозги – не твое занятие. Вообще, укалаевки к тебе не очень приветливы – ты не находишь? Не оставил свою идею насчет Цуева? не?

Ияй – Давно сказано, бабий волос долог, да ум короток.

Феоктист – Кто сказал-то, опять Кемави? Ох уж этот Кемави! Ты сам рядом был и все слышал? Ну, то-то же! Ум короток, говоришь? Да то бабы – у девок еще лучше. Попробуй усовести их… Ох, насмешил ты меня! Пойдем что ли, в Котуте на ночлег попросимся… В беседке холодно ночью…

Ияй – Пойдем. Не чужие ведь, не прогонят – надеюсь я. А так, да – последние времена наступают. Если даже мерзавец Цуев появился… Погоди, куда наш идиот запропастился? Где Дурень, я спрашиваю? Ты его куда-нибудь посылал?

Феоктист – Ага, посылал к чертовой матери! И надеюсь, он оттуда нескоро вернется.

Ияй – Натворит делов-то! В первый же вечер неприятности…

Феоктист – Что он может со своим скудным умишком? Ороя недоделанный!

Ияй – Это как заведено. Пойдет собак задирать или другой живности башку открутит – курице там, или тетерке… Вспомни, как он в Устане утащил здоровую жирную псину, что сидела у хозяина на цепи, за забором – и никто не проснулся, и цепь оказалась неразомкнутой, одни клочья собачьей шерсти валялись. Жалко Тузика…

Феоктист – Какого Тузика?

Ияй – Ну, Шарика… Ладно, проехали… Но Дурня лучше найти, пока он не начудил. Где только его теперь найдешь?

Феоктист – Сам говорил про закон природы. И думать не надо – где услышишь лай, там наш дебил орудует.

Ияй – Бедные собачки не виноваты ни в чем… Если уж кто виноват – то вот такие охламоны! Смотри, Феоктист, вон тот шкет притаился за кустами – уже минут пять торчит, уши навострил, на ногах переминается. Хватай его! Совсем обнаглела босота укалаевская! все утащить норовит без разбору. И не стыдно тебе, наглая рожа, ведь последнее волокешь…

Золотце – Ой! Пусти, дяденька, я не буду! Я просто стоял! И не при чем вовсе! О-ей, руку сломаешь!

Феоктист – Пц! вот и болотуш очень кстати. Добыча тебе попалась, Яшка. Повезло.

Ияй – И вправду лучше не загадывать – только ничего не было и вдруг… Так ты говоришь, просто стоял? и ничего не делал? Овечка невинная! Сейчас я тебе оторву кое-что, и будешь знать, как безобразничать…

Золотце – Да не брал я ничегошеньки! Помогите!!

Ияй – Чего орешь, дурка, будто тебя режут? Вообще-то, не мешало бы – вместо любой псины – отдать тебя Дурню для вразумления и избавления навовсе – воздух чище станет.

Золотце – Дяденьки, пожалейте, не буду больше!

Ияй – Кто болотуша пожалеет… Башку открутить – она тебе без надобности.

Феоктист – Потише, братец, не здесь и не сейчас. Не то малец разверещится – людишки набегут, вопросы задавать. Разве одного Дурня нам мало?.. Не бойся, паря, никто тебя не обидит, нельзя верить в страшные сказки. Ты чьих будешь? Из Бесуров?.. Из Худопеев! Вот и ладушки, все хорошо складывается. Как звать-то? А впрочем, какая разница?

Золотце – Сеня… Семен, то есть.

Феоктист – Ах, Симеон? Пусть так, все равно болотуш. Ха, смешно – в первый же день в Укалаеве встретить болотуша и эту сероглазую унай – как на притчу. В тоне ничего не меняется… Эх ты, Сеня – Сенечка, под скорлупкой семечко. Придется приютить нас. Да не сомневайся, мы люди простые, ко всему привычные, разносолов не потребуем, пуховых перин тоже – кинешь дерюжку, мы и укроемся. А если вас пожалеем – то переночуем и уйдем.

Ияй – Негоже отказывать путникам. Не выворачивай руку-то – оторву совсем. Пойдем что ли? Дорогу в Котуть мы еще не забыли.

Золотце – Конечно, конечно, дяденьки.