Читать книгу Погоня по Средней Азии. Побег от ленинской тайной полиции - Павел Назаров - Страница 7

Вечером после ужина, когда Акбар ушёл в свою комнату, его старший сын, жены и дети вошли, сели и стали греться у огня. Затем началась беседа на разные темы. Юлдаш рассказывал о своих охотничьих приключениях, об интересных местах, которые он видел в горах, в то время как женщины задавали мне вопросы, которые были весьма характерными для их образа мыслей.

«Когда англичане придут в Туркестан?» «Когда они придут, будет ли все по-прежнему как раньше?» «Будет ли снова продаваться на базаре ситец?» «И будут ли снова продаваться на базаре иголки и нитки?» «Где теперь Ак-Паша (Белый Царь)?» «Сколько теперь часов в дне и сколько в ночи?» «И сколько теперь дней до Рамазан Байрама25?» «Что больше – Ташкент или Москва?» «Москва или Россия?» «Как русские обращаются к Богу? На „ты“ или на „вы“?» и так далее. И когда я удовлетворил их любопытство, я удостоился комплимента «Как вы умны! Вы всё знаете!»

Юлдаш как-то раньше рассказывал мне, что он убил двух огромных кабанов в горах, выдру и «дикого человека». Когда я выразил некоторое сомнение в существовании «диких людей» в нашей части мира, он начал давать подробные описание их существования. По-видимому, это был медведь, которого местные жители часто называют «диким человеком». Фактически кожная оболочка медведя, покрытая белым жиром, чрезвычайно похожа на человеческое тело, особенно если это самка.

Дни всё время были ужасно холодными, и морозы очень сильными, однако сартские женщины ходили по двору с ногами, просто одетыми в галоши, которые они снимали у порога и ходили внутри помещения босиком. Температура внутри дома была не выше, чем снаружи, только не было ветра. Женщины были очень скудно одеты; они просто надевали халат, просторное восточное женское платье, рубашку и штаны, всё старое, распадающееся на кусочки. Когда наступал день стирки, и они стирали во дворе, невзирая на холод, женщины оставались одетыми только в халат. Дети, когда требовалось постирать их рубашки, могли сидеть без ничего, и даже крошечный младенец, который едва начинал ходить, садился на снег совершенно голым. Но никто из них не болел.

Все женщины, особенно жёны Юлдаша, просили Акбара купить им материи, чтобы пошить рубашки. Но всё давно исчезло с базара, и цены на любой вид материи были жутко высокими.

Когда молодые женщины отправляются с визитом в гости, первое, что им необходимо сделать, это сильно подкрасить свои брови сурьмой или еще соком растения, называемое устьмой, это Вайда красильная, по латыни носящая название Isatis tinctoria; таким образом, две брови соединяются в линию, пересекающуюся с переносицей. Сарты не используют пудру, но иногда подрумянивают щеки. Затем они достают лучшее платье из своего сундука. Это такая же простого покроя рубашка, но шёлковая, кстати, могу сказать, чрезвычайно похожая на современные модные европейские женские платья; затем они оборачивают полосы материи, как портянки, вокруг своих ног и надевают мягкие высокие сапожки. Поверх всего, скрывая всю фигуру, они надевают паранджу, подобие мантии, как халат, но с чисто декоративными рукавами, сшитыми вместе сзади; они закрывают лицо чёрной сеткой из конского волоса – чимбетом. Он скрывает лицо от глаз посторонних, а паранджа26 покрывает всю фигуру женщины с головы до ступней ног. Поскольку все паранджи одинаковые, одного цвета, формы и материала, то все женщины выглядят одинаково на улице и могут отличаться только своим ростом и полнотой. Только для молодых женщин разрешены некоторые исключения; их паранджа может быть цветная, а чимбет27 может быть заменен белой вуалью.

Этот полный парадный костюм сартской женщины очевидно развился с течением долгого времени из обычая закрывать свою голову халатом, выходя из дома, как это до сих пор делают татарские женщины в Оренбургских и Казанских губерниях, или, по крайней мере, делали так до революции. Они не скрывают лица, но слегка прикрывают его углом халата, скорее из кокетства, чем из требования закона. Но для сартских женщин Хивы, Бухары или Русского Туркестана паранджа и чимбет обязательный элемент наружной одежды, и даже сартские нищенки носят на улице этот костюм. Для сартской женщины появиться на улице без паранджи и чимбета было бы величайшим позором и потерей самоуважения, и никакая уважающая себя сартская женщина и помыслить не могла бы сделать такое. По этой причине «раскрепощение женщин востока», «снятия с них паранджи» является не таким простым вопросом, как это кажется европейцам в силу глубинной психологии сартов. Когда, в конце концов, Большевики рекрутировали в коммунистические ряды сартских женщин определённых профессий, вооружили их револьверами, одели их в типичные френчи или кожаные куртки и послали по домам пропагандировать эмансипацию женщин как первый шаг на пути снятия паранджи и открытия лица, мусульманские женщины увидели в этом для себя прямое оскорбление, и однажды всем этим «эмансипированным женщинам» просто перерезали горло.

Женщины татарки в России давно решили эту проблему самостоятельно. Образованные женщины просто стали носить европейские платья и придерживаться соответствующей моды, а женщины победнее просто перестали носить халат поверх своей головы. Киргизские женщины никогда не закрывают своего лица, не скрывают его от незнакомцев. Женщины у горных таджиков, хотя они и скрывают свои лица от незнакомцев, не закрывают его. Лучше всего оставить решение вопроса ношения паранджи и чимбета на усмотрение самих сартских женщин, особенно, если они на самом деле не мешают им никаким образом, и сартская женщина, нося их на улице, чувствует себя настолько же свободной и не обременённой, как её европейская сестра, которая носит маску во время карнавала.

Однажды утром Тахтаджан принесла мне кипяток для чая, скромно села подле меня и сказала —

«Тахир, вы не обидитесь, если я спрошу вас кое о чём? Как правильно поступать по вашим законам, если у мужчины две жены; должны ли вы любить их обоих одинаково и уделять им одинаковое внимание во всем?»

«Тахтаджан, у нас в России мужчина может иметь только одну жену; иметь двух жён одновременно невозможно.»

«Какие хорошие и мудрые у вас законы», – сказала она, глубоко вздохнув; «Я очень несчастна, тахир, я родилась в горах в селении Хумсан; там не носят паранджу и чимбет. Я вышла замуж и жила долгое время очень счастливо со своим мужем, и он очень любил меня. Мы всегда были вместе. Мы обедали с ним, и бывало мы сидели и долго болтали вместе. Затем у меня родился ребёнок, и он решил взять другую жену. Я не возражала. Я думала, я буду старшей, и новая жена будет помогать мне по дому. Он привел Камарджан; она уже была замужем, поэтому ему не надо было платить много за неё, только тридцать рублей. И теперь он не любит больше меня.»

Её большие глаза наполнились слезами, и она продолжала —

«Теперь я совершенно чужая для него. Я не виню Камарджан. Она хорошая женщина, и мы подруги с ней, но он мог бы уделять внимание нам обеим по-прежнему, а он любит только её. За прошедший год я больше не была ему женой, и я свободна уйти к другому. Здесь есть богатый армянин, который предлагал взять меня в жёны.

Вскоре после этого ко мне пришел Юлдаш и стал жаловаться на свою первую жену.

«Она джинди, тахир», – сказал он – то есть сумасшедшая, истеричная женщина; «вы можете сами это видеть».

Этим же вечером во время оша Акбар много рассказывал мне о трудностях своей семейной жизни.

«Вы никогда мне не поверите», – сказал он, – «как наши женщины портятся среди нас, сартов. Вы можете часто видеть киргизских женщин, работающих в поле, или также русских женщин, но вы никогда не увидите сартских женщин, делающих то же. Даже дома они не делают много; они даже не могут приготовить приличный плов; они только портят рис. Некоторое время тому назад я был богат и имел кирпичный завод, где у меня работало двенадцать мужчин. Моя жена делала одна без посторонней помощи всю домашнюю работу, и всё шло гладко; обед всегда был готов вовремя, и она находила время прясть хлопок и шерсть. Теперь у меня две жены, и у Юлдаша тоже две, а они только и шляются по своим подругам целый день и ничего не делают дома. Они не прядут и не ткут, и всё время докучают мне просьбой купить им материю; однако, они не делают ничего сами. Откуда я могу взять деньги? Мы живём только продажей масла; старая лошадь совсем плоха, и я боюсь, она скоро издохнет; и что мы тогда будем делать? Мы помрём с голода. Камарджан изводит меня до смерти весь день и даже угрожает уйти от Юлдаша, если я не куплю ей материи для новой рубашки и не достану ей тамбурин. Тахтаджан всё время устраивает сцены Юлдашу и тоже просит материю для новой рубашки. Моя вторая жена ленивая неряха. Только моя первая жена достойная женщина и хорошая домохозяйка. Я был хорошим солдатом, когда я был молодым и служил у Худояр Хана», – продолжил он. «Мне приходилось работать в железных рудниках и чувствовать запах руды. Мы, бывало, работали далеко в горах, позади Гавасая. Никто из русских не знает этого места. Когда прогонят большевиков, вы поедите туда вместе со мной, и я покажу вам чудесное место. Там есть потрясающее чистое зелёное озеро; вокруг высокие горы, покрытые сосновым лесом. Там великолепная охота. Там есть тигры, медведи и леопарды, великое множество кабанов и диких овец, и множество тау теке, горных козлов с гигантскими рогами. Также множество фазанов и других птиц. Мы сможем все жить там беззаботно и никто не побеспокоит нас, так как киргизы редко поднимаются туда. Оно доступно только три месяца в году, так как в остальное время года проходы туда закрыты снегом. Там много минералов. Есть железная руда, которая дает двадцать фунтов28 серебра на пятьсот пудов29 руды30, одиннадцать пудов стали и триста чугуна. Мы раньше получали селитру из неё, чтобы делать порох. Там есть и другая руда, которая даёт серебро, свинец и олово, очень хорошее олово. А на другом берегу этого озера, где берег песчаный, и через него бежит поток воды, мы раньше мыли золото. Иногда намывали целый фунт золота за неделю. В озере водится форель, очень вкусная. Также там есть водяные лошади, но они очень пугливые и ныряют в воду сразу, как только замечают человека и исчезают. Я видел одну убитую. Она была желто-серого цвета, очень толстая и совершенно лысая. Давайте поднимемся туда, тахир, и вы увидите, какое это интересное место, какое замечательное охотничье угодье и множество богатых руд».

Такое озеро, как описывает Акбар, действительно существует, но оно неизвестно большинству местных жителей и совершенно неизвестно русским, и не нанесено на карты. По сути дела карты горных районов Туркестана даже приблизительно не имеют сходства с действительностью. Имеются руды того типа, что описывал Акбар, дающие железо, серебро и селитру, но водяные лошади это плод фантазии местных жителей. Имеется широко распространенное поверье среди сартов и киргизов, что около удалённых рек и озёр живут белые, безволосые дикие лошади. Это очень древнее поверье, так как есть запись об их предках Скифах у Геродота (IV, 53), который рассказывает, что дикие белые лошади живут на подножном корме в верховьях реки Гипанис. Вероятно, легенда возникла из-за куланов31 (лат. Equus hemionus), которые сейчас вымерли в этой части Туркестана.

В то время как Акбар рассказывал мне о чудесах этого таинственного озера, неожиданно в комнату ворвалась Камарджан, задула лампу, закрыла дверь и прошептала —

«У ворот стоят двое выглядящих подозрительно мужчин, одетых как русские». Моментом позже Акбар спокойно вышел на дорогу, но мужчины исчезли.

Несколько дней спустя произошел очень неприятный инцидент, имевший пагубные последствия для меня. Я сидел, читая, одним утром как обычно с открытой в комнату дверью. Внезапно я почувствовал, что кто-то смотрит на меня. Я поднял глаза и увидел довольно симпатичную молодую сартскую женщину, которую я никогда не видел до этого, внимательно меня разглядывающую. Не показывая никакого смущения от её внезапного появления, я продолжил спокойно читать, не двигаясь. Оказалось, что это была подружка жён Юлдаша, которая пришла с неожиданным визитом и воспользовалась своим преимущественным правом как женщины входить прямо без спроса, когда она обнаружила случайно открытую дверь. Она сразу увидела, что я был русским, христианином, и стала бомбардировать женщин вопросами, кто я и почему я здесь живу. Остроумие Камарджан спасло ситуацию. Она вытянула свои руки, все покрытые сыпью, и сказала —

«Это я попросила русского доктора вылечить мне руки, которые очень болят, и он пришёл тайно, ни говоря никому, так как большевики запретили врачевание».

Как и следовало ожидать женщина проболталась о таинственном докторе своим подругам, под большим секретом, конечно, и спустя несколько дней местный полицейский подошёл на базаре к Акбар Беку и сказал —

«Аксакалы послали меня к вам проверить ваше место жительство; они говорят, что какой-то русский укрывается у вас».

«Вы говорите ерунду», – ответил Акбар спокойно. «Там дома только четыре женщины и две маленькие девочки, и вы, как мусульманин, не имеете право туда входить».

«Хорошо», – сказал полицейский, – «Я верю вам; вы старый и уважаемый человек. Дайте мне сто рублей, и я скажу аксакалам, что никого у вас дома нет».

Конечно, я вынужден был дать сто рублей.

После этого случая Акбар посоветовал мне не показываться в той комнате днём. Поэтому мне пришлось перенести свое жилище в другой конец двора в полуподземное помещение, в котором они держали сено; там не было окон, а вместо двери было большое выломанное в стене двора отверстие, прикрытое куском войлока. Внутри было тепло, но через щели старой стены внутрь проходило только немного света, так, что, присмотревшись, можно было что-то рассмотреть в помещении. Читать было невозможно. В этом полуподземном сарае я провёл много долгих дней и ночей. Только во время обеда и нескольких часов после него я проводил время в своей старой комнате среди членов семьи Акбара, слушая их истории. Остальное время я проводил сидя или лежа в своем логове. Утомительно скучные дни казались длиннее обычных. Физическая бездеятельность и отсутствие дневного света ужасно угнетали. Чтобы как-то убить время я воскрешал в своей памяти всю свою прошлую жизнь и работу в Туркестане и позволил себе заняться философскими размышлениями. Меня чрезвычайно интересовала теория Эйнштейна, и, по моему мнению, она замечательно подтверждала априорные выводы русских метафизических философов, таких как Аксёнов32, Успенский33 и других, о природе времени.

Однажды вечером, когда я только стал собираться в свое логово, Тахтаджан начала говорить что-то весьма оскорбительное своему мужу. Я должен пояснить, что все члены семьи свободно говорили на двух языках – на узбекском диалекте джагатайского турецкого, являвшимся всеобщим языком Туркестана, и на таджикском, являющимся диалектом персидского. Я не знаю последний вообще, и поэтому, когда они не хотели, чтобы я понимал их разговор, они говорили на таджикском. Спор быстро перерос в серьезную ссору, поэтому я ушел спать. Немного позже я услышал крики, вопли и рыдания. Очевидно били Тахтаджан.

На следующее утро я увидел пятна крови на снегу около своей комнаты. Маленький мальчик показал мне пятна на войлоке в комнате, и затем он показал мне железный прут и объяснил мне, что Акбар Бек задал им Тахтаджан хорошую трепку, потому что она повела себя как дура. Она появилась с вовсю расцарапанным лицом и с глазами, опухшими от слез.

«Вас побили, Тахтаджан», – сказал я ей.

«Да, тахир, и я заслужила наказания; я была очень непослушна и вела себя очень плохо прошлым вечером. О, как это болит у меня», – сказала она и показала мне синяки на руках и ногах.

Однажды, наконец, Юлдаш принес Камарджан тамбурин, который она просила так долго и настойчиво. С этого дня у нас были концерты каждый вечер. Все женщины пели, в то время как Камарджан аккомпанировала. У них был песенник, репертуар которого они полностью использовали. Сарты не музыкальный народ; их пение является диким негармоничным завыванием. Однако, некоторые из песен Камарджан были не лишены мелодичности, конечно, весьма примитивного сорта; но это портилось сартской манерой горлового пения, таким образом производился занудный и довольно деревянный звук. Тамбурин стал постоянной игрушкой Камарджан, которая играла на нем без конца все дни. Это вызывало у меня большое беспокойство. Магистральная дорога, вечно запруженная красными солдатами, автомобилями и комиссарами, находилась всего в нескольких сотнях ярдов или около того от нашего двора, с разделявшим нас только арыком или каналом. Эти непрерывно звучащие весь божий день громкие тамбуринные звуки могли легко привлечь внимание красных солдат, особенно татар или сартов. Пишу эти строки годы спустя, а в моих ушах продолжает звенеть звук этого непрестанного тамбурина, рев автомобилей и грузовиков и жужжание веретена, которым весь день напролет прилежная, старая первая жена Акбара непрерывно занимала себя.

Все эти звуки ассоциируются в моей памяти с постоянным ожиданием появления в любой момент красногвардейских большевиков, что явилось бы сигналом для немедленного расстрела. К счастью, одной счастливой ночью несчастный тамбурин был изгрызен мышами, и наша певица была в отчаянии. Юлдаш утешал ее, говоря, что он натянет новую кожу на него, но Акбар спокойно запретил ему чинить эту вещь, так как он слишком ясно осознал опасность, которой подвергала всех нас эта сумасбродная женщина.

Недалеко от нас находилось коммунистическое учреждение большевиков. Оно было взято у душеприказчиков генерала Р., превосходно спланированное и оборудованное поместье с большим и очень продуктивным фруктовым садом. Мужчины и женщины приехали управлять им на коммунистических принципах. Ташкентский Совет дал этим пионерам пролетарской культуры огромную сумму денег и снабдил их щедро вином и водкой. Помимо этого они имели право реквизировать без права апелляции всего, что они захотят, у местных землевладельцев. Каждый день Акбар сообщал мне, как они грабят и забирают лошадей и крупный рогатый скот, и как жестоко вели себя эти пионеры по отношению беспомощному сартскому населению. Главой всего предприятия был печально известный ташкентский алкоголик и бродяга, который ранее уличался в мелком воровстве.

Весна была очень поздней в этом году. 23 марта случилась сильная снежная буря, после которой наступило потепление, и после 26-го начали ворковать голуби. Юлдаш объявил, что он собирается ехать в горы в Хумсан, родной поселок его первой жены, и привезти оттуда чудесный камень загхар мура – это серпентин (змеевик) – который является очень сильным лекарством против укусов змей и скорпионов, и что он надеется выручить много денег на его продаже. Он заявил, что много знает о камнях, и рассказывал мне множество историй об образцах камней, которые он нашел в горах. Он описал одну хорошо известную пещеру в горах среди чудесной рощи грецких орехов и фисташковых деревьев, великолепное место паломничества сартов. В этой пещере есть несколько дверей, и над одной из них имеется надпись, вырезанная в скале, на арабском языке, из которой следует, что эта дверь была построена тысячу лет назад. За пещерой присматривал карлик размером не больше двенадцатилетнего мальчика. В ущелье недалеко от пещеры есть дверной проем в скале, тщательно заделанный большими камнями и зацементированный, возможно являющийся входом в какую-то старую шахту. В Туркестане есть много старых шахт, входы в которые тщательно заделаны. Возможно, древние шахтеры укрывали свои лучшие шахты во время нашествия разрушительных орд монголов. Как раз был такой вход в горах, называющихся Майдан Тау, но киргизы открыли его и на дне маленькой шахты нашли толстую жилу самородного серебра. Они стали разрабатывать его тайно, приходя в шахту по ночам и маскируя жилу камнями. «Я был там сам», – сказал Юлдаш, – «это очень богатая жила. Недалеко от Таш Кана в горах, в не очень большой шахте сарты в тайне намывают золото. Это очень богатое место. Помимо золота, они находят рубины и сапфиры. Один сарт, я знаю, продал найденный там сапфир индийцу в Ташкенте за пятьсот рублей. Все эти шахты и другие интересные места описаны в очень старой арабской книге, которая принадлежит старому мулле, живущему в горном кишлаке Х. Он показывал мне некоторые картинки из нее».

Эта последняя информация сильно заинтересовала меня. Как хорошо известно, старые арабские авторы Ибн Хаукаль34, Ибн Хордадбех35, Абуль Фида36 и другие – дают хорошее и аккуратное описание старой горно-добывающей индустрии в Туркестане в девятом и десятом веках нашей эры в эпоху расцвета Сасанидской династии37. Имеются, к примеру, великолепные описания залежей ртути, свинца и серебра в Туркестане, очень тщательно описанные, так же как и горных разработок в Фергане, где уголь стали добывать значительно раньше чем в Европе. Незадолго до Первой мировой войны, когда начали разрабатывать угольные пласты в Шурбадском бассейне Ферганской области, эти старые разработки были открыты. Забавно, что в своем описании этого угля Ибн Хордатбек утверждает, что его зола может использоваться в качестве отбеливающего материала. Это кажется странным, но это совершенно верно, так как зола этого угля содержит оксид цинка.

Вполне возможно, что эта старая книга, о которой говорил Юлдаш, является старым географическим трактатом до сих пор неизвестным европейцам. Некоторое время тому назад в Семиречье была обнаружена книга на уйгурском языке, которая оставалась единственной в течение многих лет до открытий38 сэра Ауреля Стейна39 в регионе Котан40.

Поскольку я почти четверть века посвятил исследованию минеральных ресурсов Туркестана, я могу подтвердить правдивость картины, данной Юлдашем. Целые горы отвалов, обширных работ в горах, старые дороги и тому подобное целиком согласуется со всем этим описанием. С помощью этих старых арабских авторов, чьи работы замечательны своею точностью, я показал кроме всего прочего, что серебряная шахта, найденная мною в горах, есть, ни больше ни меньше, чем знаменитая Кух-и-Сим41, Гора Серебра, которая обеспечивала всю Среднюю Азию, Персию и Россию серебром в средние века. В Эрмитаже в Петрограде имеются серебряные монеты с надписью, сообщающей, что они были отчеканены на монетном дворе Тункенда из серебра Кух-и-Сим. Однажды перед войной я набрел на старую шахту в удаленном месте в горах. Там были огромные горы шлака, покрытые травой и мелкой порослью, остатки обширных строений, старых шахт и подземных галерей и огромные выемки грунта в скалах, все превращенное течением времени и землетрясениями в естественные пещеры, стены которых уже были покрыты слоем известковых отложений, и то там, то здесь с потолка свисали огромные сталактиты. Требовался очень опытный глаз и пристальное внимание, чтобы распознать работу человеческих рук и понять, какие руды добывались и из каких мест. Замечательно было также то, что во многих таких шахтах главный пласт и входы тщательно замуровывались, цементировались и маскировались. Очевидно, что в этих местах процветала богатая и высокоразвитая горнодобывающая промышленность. Места, которые когда-то кипели жизнью, и были такими центрами индустрии подобно тем, что можно сейчас видеть в Англии или Бельгии. Их железо и сталь экспортировались в Дамаск, где они перерабатывались в знаменитые клинки. Да, земля Туркестана таит в себе много сокровищ, и многочисленные залежи многих видов руд, как древних, так и современных, которые я открыл в более счастливые дни, могли бы обогатить страну и сделать ее процветающей, а так, как сейчас, они бесполезны. Так же как вторжение орд монгольских дикарей опустошило страну и разрушило ее процветание века назад, так и их современные последователи разрушили ее, и разработка ее минеральных ресурсов отложена на столетие или больше. Единственная разница между этими двумя видами дикарей состоит в том, что монголы с их страстью к разрушению, берегли образованный народ, философов, ученых, проповедников и писателей, а их современные последователи приложили все усилия, чтобы истребить эти самые классы в первую очередь. Нам придется еще долго ждать прежде, чем Туркестан еще раз расцветет и превратится в преуспевающую, индустриально развитую страну, как это было в дни Сасанидов.

В своих блужданиях также я как-то столкнулся с затерянным местом Тункенд, столицей античного княжества Илак. Была снежная буря в киргизских степях. Много лет назад, когда я возвращался после дня охоты на кабанов, чтобы провести ночь в степи в ауле у знакомых киргизов, жестокая буря сбила меня с пути. После часов напряженной езды по снегу моя уставшая лошадь и я решили спрятаться от ревущего урагана под защитой непонятной заснеженной глыбы. Зацепив узду за свою руку, я приткнулся к углу и заснул.

Когда я проснулся шторм прошел, и небо очистилось. Я выполз, чтобы оглянуть вокруг и попытаться поднять мое местонахождение. То, что я увидел, вызвало меня величайшее удивление. На огромном расстоянии повсюду, куда доставал мой взор, лежал развернутый передо мною план огромного города, нарисованный черными линиями на белой поверхности земли в натуральную величину. Были ясно обозначены целые улицы: места домов, зданий, ирригационных каналов, резервуаров для воды, башен, стен и городских стен. Сухой снег, несомый ветром, заполнил все провалы в почве, выявляя таким образом все выпуклости и размечая план города, который в какие-то давние времена был стерт с лица земли. Таким образом, план античного города, давным-давно разрушенного, потерянного и забытого, проявился снова, как фотографический негатив, таким странным мимолетным способом.