Читать книгу Соблазны бытия - Пенни Винченци - Страница 11

Часть первая
Глава 7

Оглавление

– Мама, я нашла тебе нового дружка.

С некоторых пор Дженна стала называть Барти только мамой, посчитав себя уже слишком большой, чтобы говорить «мамуля».

– В самом деле? – с легкой усталостью в голосе спросила Барти.

– Да. Очень милый мужчина. И очень симпатичный. Кстати, такой же одинокий, как ты.

– Дженна, послушай меня внимательно. Сомневаюсь, что мне нужен, как ты говоришь, новый дружок. Спасибо за заботу. Но мне вполне хватает тебя и своей работы. И…

– Чепуха, – отмахнулась Дженна. – Подумай, мы с тобой постоянно вдвоем. И по вечерам, и вообще. Я же слышала, что ты жаловалась Билли на одиночество. Значит, ты не вполне счастлива, а очень даже несчастна. Давай я тебе лучше про него расскажу. Его зовут Чарли. Он высокий, смуглый и…

– Дженна, может, мы прекратим разговор на эту тему? – уже резче спросила Барти.

– Но почему?

– Я уже сказала тебе: я не ищу никаких дружков, а если бы и вздумала, то смогла бы найти сама, без твоей помощи.

– Значит, не можешь. Иначе давно бы нашла. Я тебе главного не сказала. Чарли такой же вдовун, как и ты.

– Вдовец, – машинально поправила дочь Барти.

– Вот я и говорю. У него жена пять лет назад умерла от рака. У Чарли есть дочка Кэти. Она учится со мной в одном классе, и она самая лучшая моя подруга.

– Дженна, раньше ты своей лучшей подругой называла Мелиссу.

– Я с ней раздружилась насовсем. Мелисса злая, и я теперь ее абсолютно ненавижу. А Кэти совсем недавно пришла к нам в Чапин. В этой четверти. Я с ней сразу подружилась. Мам, она такая хорошая. У нее длинные светлые волосы и удивительные голубые глаза. Кэти говорит, что она вылитая мама. Я ей сказала, что я тоже вылитый папа. Она ужасно скучает по своей матери. Я знаю, она тебя сразу полюбит. Видишь, как все здорово можно устроить? А с Чарли ты все равно очень скоро познакомишься.

– Это почему? – спросила Барти.

– Потому что Кэти пригласила меня в четверг на чай. Я у нее нарочно задержусь подольше, и вместо Марии меня заберешь ты. Она живет в Грамерси-парк. Видишь, как удобно? Если ты захочешь пойти с Чарли на обед, мы тебя подождем у них.

– Дженна, говорю тебе еще раз: мне не нужны никакие приятели мужского пола. Понимаешь? Даже если это одинокий, симпатичный отец твоей лучшей подруги, которого зовут Чарли. Даже если я и познакомлюсь с этим Чарли. Кстати, как его фамилия?

– Паттерсон. Он занимается этой… как ее… неподвижностью. Нет, недвижимостью. Но дела у него идут плохо, потому он очень несчастный. Кэти так говорит.

– Хорошо, пусть будет Чарли Паттерсон. Однако я вовсе не собираюсь с ним обедать. И лучше, если тебя заберет Мария. Как-никак это ее работа.

– Мама, – лицо Дженны было образцом доброжелательности и невинности, – я давно не слышала от тебя таких глупостей. Ты обязательно заедешь за мной. И познакомишься с Чарли.

– Дженна, я не собираюсь за тобой заезжать. И знакомиться с Чарли – тоже.

* * *

– Здравствуйте. Я Барти Эллиотт, мать Дженны. Надеюсь, мое чадо не доставило вам хлопот?

– Что вы! Она ангельское создание. Во всяком случае, дочь мне так сказала. Здравствуйте. Рад с вами познакомиться. Чарли Паттерсон. Не желаете ли чего-нибудь выпить?

– Нет, благодарю вас. Нам пора домой. Дженне надо сделать уроки и позаниматься на пианино.

– А я все сделала!

В прихожую вбежала Дженна вместе со своей подругой Кэти. У девочки действительно были громадные голубые глаза и милое, совершенно невинное личико. «От такой можно ждать чего угодно, – подумала Барти. – А в сочетании с Дженной – это просто взрывоопасная смесь».

– Ты, стало быть, Кэти.

– Да, – сказала дочь Чарли, изящно протягивая Барти руку. – Очень рада с вами познакомиться, миссис Эллиотт. Мы с Дженной уже сделали уроки и позанимались на пианино. А сейчас мы смотрим телевизор. Передача интересная и не скоро закончится. Так что у вас полным-полно времени, чтобы посидеть с моим папой и чего-нибудь выпить.

Чарли Паттерсон явно не ждал этих слов. Он смущенно посмотрел на Барти:

– Так, может, все-таки чего-нибудь выпьете? Самую малость? Или хотите кофе?

– Э-э, от кофе не откажусь, спасибо.

Барти раздражало, что она попалась в сети двух хитроумных маленьких девчонок, и в то же время Чарли Паттерсон ее слегка заинтриговал. Этот человек показался ей довольно симпатичным и интересным. Конечно, Дженна преувеличила. Он не был слишком уж обаятельным. Но какой-то шарм в нем был: темные, коротко стриженные волосы, смеющиеся глаза за стеклами очков в черепаховой оправе.

Чем-то этот человек напомнил ей Джорди. Как и тот, Чарли был человеком без возраста. Барти сказала бы, что ему под сорок. Он слегка прихрамывал. Результат падения с лошади, как говорила ей Дженна. На Чарли были джинсы, рубашка в бело-голубую полоску и пуловер без рукавов, галстук отсутствовал. Одежда была довольно старой: джинсы выцветшие, а манжеты рубашки чуть обтрепанные. Утверждение Дженны, что дела Чарли идут плохо, оказалось совершенно точным, как и многие ее утверждения. И как ему только хватало денег, чтобы платить за обучение дочери в Чапине?

Барти понравилась эта квартира на первом этаже большого дома, отделанного бурым песчаником: теплая, обжитая. Коридор, обшитый деревянными панелями, кухня-столовая, оформленная в стиле фермерского дома, с большим отдраенным сосновым столом. Кофе Чарли принес в добротно меблированную гостиную. Мебель была старой и громоздкой, большие диваны с подушками, на окнах длинные красные бархатные портьеры, на полу несколько потертый индийский ковер. На стенах висело множество картин, в основном морских пейзажей. Маленький столик рядом с креслом, где сидела Барти, был заставлен фотографиями в серебряных рамках: снимками Кэти, начиная с раннего возраста. На нескольких фото Барти узнала Чарли, а на одном была запечатлена красивая блондинка с изящной фигурой и ангельской улыбкой. Скорее всего, мать Кэти.

Подавая гостье кофе, Чарли заметил, что она разглядывает снимки.

– Это моя жена Мэг.

– Красивая.

– Да. Была.

Возникла неловкая пауза.

– Значит, вы занимаетесь издательским бизнесом? – спросил Чарли.

– Да. А вы – недвижимостью?

– Совершенно верно. Девчонки отлично справились с домашним заданием.

Оба неловко засмеялись.

Вообще, все это было как-то неловко. Барти обрадовалась, когда после второй чашки кофе смогла, не нарушая правил гостеприимства, сказать, что теперь им с Дженной действительно пора домой.

Вывернув на Третью авеню, Барти подумала, что Дженна своего добилась: познакомила ее с Чарли Паттерсоном. Пусть себе девчонки дружат. А взрослым снова встречаться нет никакой необходимости. Барти решила, что Чарли, должно быть, тоже облегченно вздохнул, когда они уехали.

* * *

Пресса шумно обсуждала переход Кита в «Уэсли». Материал был более чем благодарным на всех уровнях: профессиональном, личном и семейном. Статьи, как правило, не выходили за рамки профессиональных изданий и потому не особо задевали «Литтонс». Но весной интервью с Китом опубликовала «Манчестер гардиан». Кит рассказывал, что почувствовал настоятельную необходимость сменить издательство. По его мнению, так поступают почти все авторы. «Уэсли» он называл молодым, динамичным издательством, способным отвечать требованиям современного книгоиздательского мира. В этом интервью Кит не преминул отметить, что его решение никак не было связано с отходом его матери от дел. «Скорее наоборот».

Внутри «Литтонс» это интервью повергло всех в шок. Джей и Венеция сразу усмотрели намек на недовольство Кита уровнем редактирования его произведений. Джайлза взбесило, что младший брат незаслуженно принижает «Литтонс» и поет дифирамбы «Уэсли». Селия негодовала на враждебные слова сына, сказанные газетчикам. Получалось, он бы в любом случае покинул «Литтонс» и ее уход с этим никак не связан.

В день публикации статьи Селия встретилась с Венецией за ланчем.

– Не понимаю, как он может быть таким жестоким. И таким вероломным. Похоже, он совсем не тот, каким я его себе представляла.

Венеции оставалось лишь беспомощно наблюдать за всплеском материнского гнева и делать вялые попытки объяснить матери, что, с точки зрения Кита, жестокость и вероломство как раз проявила она, а не он.

– До сих пор не понимаю, чем я это заслужила, – сказала Селия, втыкая вилку в sole meunière[5]. – Разве Кит в моей жизни занимал иное место, кроме первого?

– Нет, мама. Может, только теперь.

– И почему я не вправе позволить себе немножечко счастья? Несколько лет позаниматься тем, на что мне вечно не хватало времени?

С недавних пор Селия часто преподносила себя как «жертву собственной жертвенности». Зная, что эта роль не совпадала с реалиями ее жизни, ибо Селия никогда не забывала о себе и своих интересах и с холодной жестокостью добивалась желаемого, семья деликатно помалкивала. Венеция сочла момент неподходящим для споров.

– Мамочка, он чувствует себя ужасно задетым. Он тебя простил.

– Да? Что он мне простил?

Венеция вздохнула. Еще одно доказательство, что Селия всегда играла по своим правилам. Она ведь так официально и не признала обстоятельства рождения Кита. Венеции хотелось ей сказать: «Мама, попробуй хоть на минутку почувствовать себя в шкуре Кита. Как ты думаешь, почему он так ведет себя? Да потому, что он основательно выбит из колеи. Возникла колоссальная пропасть между тем, с чем он был вынужден сжиться за последние годы, и тем, что ты сделала за последние месяцы». Но Венеция не имела права так говорить. То была заповедная территория их матери, куда она не пускала никого.

– Я уверена, он справится со всем этим, – после долгой паузы сказала Венеция. – Дай ему время.

Но Киту требовалось нечто гораздо большее, чем время.

* * *

Второе полугодие было не лучше, но и не хуже. По крайней мере, Лукас теперь знал, чего ожидать. Он начинал понимать работу школьного механизма, хотя это было вызвано не столько интересом, сколько необходимостью. Теперь уже больше никто не делал попыток с ним подружиться. Его не любили все, и Лукас принимал это как данность. Нельзя сказать, что из-за этого ему меньше или больше доставалось. Некому было его утешить после очередного битья, но Лукас и не искал утешения. Он просто хотел, чтобы время проходило быстрее. Лукас чувствовал, что живет в долгом холодном кошмаре, где каникулы мало отличались от школьных будней. Конечно, приезжая домой, он удовлетворенно отмечал, как отношения между матерью и Джорди становятся все прохладнее. Но каникулы имели обыкновение заканчиваться. Каждое возвращение в школу вызывало у него тошнотворный ужас. С этим ужасом он просыпался и засыпал. Он не знал, как убежать из кошмара, и его отчаяние и злость только возрастали.

Лукас не желал обсуждать свое состояние ни с кем. Ему до сих пор не верилось, что мать, которую он так любил, могла согласиться отправить его в этот ад. Она ведь ни разу не посочувствовала ему, словно боялась рассердить Джорди. Обида и недоумение превратились у Лукаса в неутихающую враждебность по отношению к матери, и в чем-то это враждебность была хуже, чем неприкрытая ненависть, которую он испытывал к Джорди. Лукас чувствовал, что Нони пытается его понять и выразить свое понимание, однако ревность к положению сестры отравляла отношения и с ней. Ведь Нони продолжала жить в нормальном мире. Она училась в дневной школе, а по вечерам возвращалась в теплый дом, где у нее была своя комната и где на нее никто не повышал голоса. А он в это время сражался с холодом и жестокостью, которая могла проявиться в любой момент. Абсолютная враждебность окружающего мира вызывала в Лукасе такое бурное негодование, что он едва выдерживал это. Что же касается Клио – избалованной пигалицы, к которой, помимо няньки, была приставлена служанка и над которой сюсюкали родители, – о ней он старался вообще не вспоминать.

Во втором полугодии к ставшим привычными издевательствам добавилось новое, не менее отвратительное. В школе поднялась волна антисемитизма, и Лукас, со своей фамилией и характерной еврейской внешностью, стал едва ли не главным объектом ненависти.

Его дразнили «евреем Либерманом» или просто «еврейчиком». Эти прозвища он слышал в темноте спальни, в классе и даже в столовой, если рядом не было никого из взрослых. Некоторых мальчишек забавляло выкрикивать ему в лицо «шалом». В школе не прекращались шутки по поводу обрезания, а также попытки проверить, прошел ли обрезание Лукас. Как-то вечером, войдя в спальню, он нашел у себя на кровати грубую бумажную ермолку. Лукаса тут же повалили на кровать и, удерживая за руки и за ноги, скрепками прицепили ермолку к голове. Одна из скрепок глубоко вонзилась в кожу, и утром он увидел на подушке кровь. Лукасу кричали, что Вторая мировая война началась из-за евреев, а несколько ребят заявляли, что это он виноват в гибели их отцов на войне. Его провоцировали, ожидая, когда же он сорвется, не выдержав очередного оскорбления. Поток издевательств казался невыносимым, однако Лукас держался. И молчал. Он убедился в бесполезности любых ответов, попыток защищаться и наносить ответные удары. Но отчаяние и душевная боль грозили разорвать его изнутри. Бессонными ночами, лежа в темноте, он задавал себе один и тот же вопрос: надолго ли ему еще хватит сил?

* * *

– Барти Эллиотт?

– Да.

– Вам звонит Чарли Паттерсон.

– Доброе утро.

– Доброе утро. Хотел узнать, смогу ли вечером забрать от вас Кэти. В смысле, из вашего дома.

– Разумеется. Но я думала, она у нас переночует. Это было бы разумнее. Мы все-таки находимся довольно далеко от вас.

– Конечно. Но я вспомнил, что завтра утром я должен вести ее к зубному врачу. Это здесь же, в Грамерси-парке. Прием назначен на довольно раннее время.

– Я могу облегчить вашу участь, – сказала Барти. – На работу я выезжаю достаточно рано. Возьму Кэти с собой, а вы ее встретите у «Литтонс». Это куда удобнее, чем вам самому ехать вечером к нам.

– А когда начинается ваше «достаточно рано»?

– В половине девятого я уже у себя в кабинете.

– Действительно, рано. Помню это благословенное время. Голова ясная, телефон не трезвонит.

– А сейчас?

– А сейчас я вынужден отвозить Кэти в школу.

– Понимаю.

Из рассказов Дженны Барти знала, что Чарли водит Кэти к зубному и другим врачам, сидит с ней дома, когда она болеет. Оставалось только гадать, чем занимается этот человек в дни каникул своей дочери.

«Представляешь, у них нет прислуги», – сообщила ей удивленная Дженна.

Наверное, в ее понимании это было равнозначно хождению в лохмотьях или невозможности посещать приличную школу.

– Тогда подходите завтра к «Литтонс». Это недалеко от вас. Примерно в квартале к югу от «Бьютифул»…

– Я знаю, где находится ваше издательство, – сказал Чарли. – Кэти однажды заело любопытство, и мы пошли взглянуть на здание снаружи.

Эти слова несколько смутили ее. Почему – она и сама не понимала, но решила не докапываться до причины.

– Вы позвоните у входа. Секретарь приходит позже. Я сама спущусь и открою.

– Огромное вам спасибо. Это невероятно любезно с вашей стороны. Я сегодня хоть смогу вечером поработать. Редкое удовольствие.

Бедняга! Чего ж тут удивляться, что его дела шли не ах?

* * *

У Барти не получалось восторгаться Кэти так же, как ею восторгалась Дженна. Кэти была очень милой и вежливой девочкой, однако Барти не нравилась ее скрытность. Кэти научила Дженну шептаться. Это Барти тоже не нравилось. Уж лучше шумная и не всегда тактичная открытость Дженны. Когда девчонки за ужином впервые начали перешептываться, Барти решила это немедленно пресечь:

– Девочки, не шепчитесь. Это очень невежливо в присутствии других людей. Вы либо говорите вслух, либо дождитесь, когда окажетесь одни.

Кэти посмотрела на нее своими невинными голубыми глазами:

– Извините, миссис Эллиотт. Мы говорили про… про уик-энд.

– Да? И что же вам помешало обсуждать это вслух?

– Я хотела, чтобы Кэти поехала с нами в Саут-Лодж, – призналась Дженна. – Посмотрела бы, как там красиво. Ей у нас понравится. Мама, можно она поедет с нами?

– Думаю, да, – ответила Барти, сожалея, что не может найти повод для отказа.

Ей почему-то не хотелось видеть Кэти в этом особом месте – месте ее уединения. Но ведь другие подруги Дженны уже бывали в Саут-Лодже, и ей это даже нравилось. Наверное, она все-таки пристрастна к Кэти.

– Но сначала нужно спросить разрешения у отца Кэти и узнать, нет ли у него каких-то планов на уик-энд. Может, ему не захочется скучать в городе одному.

– Так пусть и он едет с нами, – предложила Дженна, лучезарно улыбаясь матери.

– Вряд ли это хорошая идея, – вырвалось у Барти.

– Очень даже хорошая.

Лица девчонок заметно помрачнели. Чувствовалось, обе расстроены провалом их затеи.

* * *

– Это очень любезно с вашей стороны, миссис Эллиотт.

– Зовите меня Барти.

– Согласен, если и вы будете звать меня Чарли. Судя по рассказам вашей дочери, у вас там чуть ли не рай земной.

– Да, мы очень любим Саут-Лодж. Туда очень долго ехать, особенно в выходные, но когда приезжаешь, то забываешь обо всем. Мой муж выстроил этот дом по собственному проекту. Саут-Лодж всегда был и остается моим любимейшим местом. Мы стараемся проводить там все свободное время. Особенно летом.

Барти замолчала, думая о прекрасном доме в Саутгемптоне. Доме на высоких дюнах, с видом на океан. Лоренс говорил, что это место целиком связано с ней. Там он чувствовал себя ближе к ней, и там ему было легче ее вспоминать.

– Кэти будет счастлива поехать. Что ей дать с собой?

– Побольше старой одежды. Дженна либо лазит по деревьям, либо играет на берегу. Дочь обожает ездить верхом. Если у Кэти найдутся старые джинсы, я могу договориться об уроке верховой езды и для нее. Пожалуйста, не волнуйтесь, Кэти там будет в полной безопасности, – торопливо добавила Барти.

Она подумала, что на его месте сразу бы представила Дженну мчащейся по берегу на неуправляемой лошади или тонущей в приливных волнах, поскольку взрослые отпустили ее погулять одну.

– Если дочь с вами, у меня нет ни малейших причин за нее волноваться. Поездка станет для нее настоящим праздником. Я очень благодарен вам. И очень рад, что наши девочки дружат.

– Да, – осторожно согласилась Барти.

Они выехали в пятницу во второй половине дня, едва только Дженна и Кэти вернулись из школы. Манхэттен они покидали в ранних весенних сумерках, любуясь розово-голубым небом и фантастическим силуэтом небоскреба компании «Крайслер». Барти вела машину по знакомому маршруту: через Квинс, к скоростной магистрали на Лонг-Айленд. Как всегда, ее сердце ликовало.

Сердце Дженны тоже ликовало. Саут-Лодж она считала своим родным домом. Знай об этом Лоренс, он был бы безумно счастлив. Эта мысль одновременно печалила и утешала Барти.

* * *

В Саут-Лодж они приехали, когда уже совсем стемнело. Не будь у них гостьи, Барти легла бы вздремнуть. Но девочки, возбужденные поездкой, подпитывали этим возбуждением друг друга. Они проехали по сонному и темному Саутгемптону – с началом лета он оживет, – по Саут-Мейн-стрит, свернули на Джин-лейн, где за зарослями бирючины и живой изгородью надежно скрывались коттеджи с помпезными названиями, с мириадами спален, огромными гостиными, плавательными бассейнами и помещениями для прислуги и для гостей.

– Боже мой, – прошептала Кэти, увидев с дороги Саут-Лодж. Ее огромные глаза стали еще больше. – Надо же, как красиво!

– Я же тебе говорила, – гордо заявила Дженна. – Привет, миссис Миллз. Рада вас видеть, мистер Миллз. А это моя подруга Кэти. Она у нас погостит.

– Добро пожаловать, мисс Кэти, – сказал Миллз, беря небольшую сумку гостьи. – Проходите в дом. Там все готово.

Чета Миллз работала у Лоренса Эллиотта с тех самых пор, как появился Саут-Лодж. За двадцать с лишним лет они несколько постарели, но оставались такими же сильными и выносливыми. На них лежала вся работа по дому и саду, в том числе и тяжелая. Барти нравились эти люди, и она решила, что Миллзы будут оставаться в Саут-Лодже до конца своих дней.

Помнится, миссис Миллз даже расплакалась, узнав, что новая хозяйка оставляет их на прежнем месте и просит заниматься тем же, чем они занимались все эти годы.

– Это не только мой дом, но и ваш, – сказала им тогда Барти. – И я хочу, чтобы вы остались со мной. Знаю, что мистер Эллиотт принял бы такое же решение.

* * *

– Чего стоишь, Кэти? Идем в дом.

Дженна вбежала в холл первого этажа, взлетела по лестнице на второй, пронеслась по коридору и толкнула дверь в комнату с двухъярусными кроватями, убранство которой напоминало замок. В углу развевались американский и английский флаги.

– Вот моя комната. Видишь, сколько тут кроватей? Это чтобы принимать гостей и не быть одинокой. Идем на балкон. Там – океан. Слышишь, как шумит? А больше ничего не слышишь?.. Это ветер шелестит в траве на дюнах. Правда, здорово? Мы сейчас спустимся вниз. В темноте так потрясающе гулять по берегу.

– Нет, Дженна. Вы сейчас никуда не спуститесь, – твердо сказала Барти. – Уже довольно поздно.

– Но ведь там очень красиво. Пусть Кэти почувствует. Я не хочу, чтобы она… недополучила впечатлений.

– Нет, – возразила Барти. – Нет и трижды нет.

«Боже, она вылитый Лоренс».

– Какая ты злая, мама… Ладно, завтра вечером сходим. Кэти, тебе здесь нравится? Ну пожалуйста, скажи, что тебе нравится.

– Очень нравится.

Ужинали на кухне. За ужином, приготовленным миссис Миллз, Кэти молчала, перегруженная впечатлениями. Барти это радовало: покой до утра ей был обеспечен. А утром, когда Кэти придет в себя, Дженна потащит ее по «тропе сокровищ», и обе будут сполна наслаждаться тем, что может предложить Саутгемптон.

* * *

Воскресным вечером Чарли Паттерсон забирал из нью-йоркского дома Барти свою притихшую дочку.

– Боюсь, она немного устала, – словно извиняясь, сказала ему Барти. – Дженна не знает значения этого слова. Она торопилась провести Кэти через всю череду доступных развлечений. Девочки и гуляли, и катались на велосипедах. Как и обещала, я устроила для Кэти урок верховой езды.

– Пожалуйста, скажите, сколько я вам за это должен, – почти перебил ее Чарли Паттерсон.

– Да что вы, в самом деле?! Какие-то несколько долларов. Пустяки.

– И все-таки я хотел бы вас отблагодарить.

Темные глаза Чарли внимательно следили за ее реакцией. Барти вдруг стало неловко. Она не привыкла, чтобы ее благодарили. Бо́льшую часть жизни это делала она, вынужденная «быть благодарной».

– В таком случае с вас три доллара. Это за урок и за прокат шляпы.

– Отлично.

– У них такой потрясающий дом, – включилась в разговор Кэти. Ее глаза сияли от восторга. – Громадный, а вокруг – терраса. И большая лужайка. Она прямо к пляжу спускается. А еще в субботу мы ездили в Саутгемптон на ланч. Там такое место есть – «Сип энд сода» называется. Мне очень понравилось. И вообще, папа, Саутгемптон – хороший город. Много больших домов. А магазинов сколько! Представляешь, там даже есть свой «Сакс на Пятой авеню». А потом мы с Дженной сели в лодочку и плавали по озеру. Вдвоем.

– Вообще-то, это пруд, – внесла ясность Барти. – Уиккапогский пруд. У Дженны действительно есть лодочка. Я их заставила надеть спасательные жилеты. И миссис Миллз дежурила на берегу, чтобы в случае чего их вытащить.

– Я же вам сказал, что ничуть не волновался за дочь. Она находилась в хороших руках.

Его глаза за стеклами очков улыбались. Барти вновь испытала странное ощущение. Что-то тянуло ее к этому человеку, где-то даже против ее воли. Глупо, конечно. Она уже давно не испытывала к мужчинам никаких чувств.

– А утром мы очень долго гуляли по берегу. И Барти тоже…

– Кэти, миссис Эллиотт тебе не Барти.

– Это я попросила Кэти называть меня по имени. Не люблю официальности.

– Не мешайте мне рассказывать! Так вот, мы долго-предолго гуляли по берегу. Мы подходили к самым волнам, а когда они накатывались – убегали. Дженна один раз не успела, и волна окатила ее с головой.

– Я так всегда делаю, – пояснила Дженна.

– Потом нужно было возвращаться. Мы поели, сели в машину и поехали сюда. И это было ужа-а-асно. – Последнее слово Кэти для пущего эффекта растянула.

– А можно Кэти снова поедет с нами? – спросила Дженна.

– Ну пожалуйста! – канючила Кэти.

– Там видно будет, – хором ответили Барти и Чарли.

* * *

Для Элспет, Кейра и их однокурсников выпускные экзамены стали недавней, но уже историей.

– Подумать только, мы выпускники! – удивленно повторяла Элспет.

Оксфордские улицы и пабы были заполнены ликующими сверстниками, решившими отпраздновать окончание университета с не меньшим усердием, чем проявляли в годы учебы. К середине дня Кейр и Элспет были пьяны, а когда стемнело – очень пьяны.

– Идем, – сказал Кейр, беря ее за руку. – Отдохнем немного.

– Где?

– У меня в комнате.

– Ну, Кейр, нас могут…

– Что – могут? О чем ты, женщина? Мы уже выпускники. Неужели ты думаешь, кому-то есть дело, где мы сегодня проводим время и чем занимаемся? Это сегодня, в такой неповторимый день? Даже у деканов бывают периоды благосклонности.

– Хорошо. Идем.

Чувствовала себя Элспет весьма странно. Она никогда много не пила. Нельзя сказать, чтобы она осуждала выпивку, просто ей это не нравилось. А еще ей не нравилось терять над собой контроль. В этом они с бабушкой тоже совпадали.

Она легла на кровать Кейра, смущенно улыбнулась ему и закрыла глаза. А комната продолжала вращаться: вначале медленно, затем все быстрее и быстрее. Элспет рассказала об этом Кейру, обнаружив, что ей трудно говорить.

– Опусти одну ногу на пол, – посоветовал Кейр, беря ее руку и поочередно целуя пальцы. – Помогает.

Но его способ не помог. За те полчаса, что он пытался целовать Элспет, ей все больше становилось не до поцелуев. Чувствуя, к чему все идет, она вскочила и кинулась в туалет, где ее стошнило.

– Бедная девочка! – с необычным для него сочувствием произнес Кейр.

– Ничего. Мне теперь лучше.

– Ты это впервые?

– Что – впервые?

– Допилась до того, что тебя стошнило?

– В общем-то, да. У Эми это частенько бывает. И у моих братьев тоже, когда они были помоложе. Но я всегда знала меру.

– Тебе есть чему поучиться у младшей сестры, – сказал Кейр, протягивая к ней руки. – Ложись, я тебя обниму.

– Да… Может, не стоит…

* * *

Прошло часа два, прежде чем Элспет протрезвела и вернулась в свое обычное состояние.

– Теперь ты в полной готовности к новому раунду, – весело объявил Кейр. – Пошли. Сегодня все наши собираются в «Вики армз».

– Ой, Кейр, я не смогу.

– Естественно, сможешь. Если не пойдешь, то испортишь мне весь праздник.

– Иди один.

– Нет, без тебя не пойду.

– Что за глупость?

– Нет, не глупость. Я не хочу идти один.

– Ты что, не шутишь? – с любопытством спросила Элспет.

Она знала о попойках, устраиваемых Кейром вместе с его однокурсниками.

– Я вовсе не шучу. Я не хочу идти без тебя.

– Но почему?

– Потому что я тебя люблю.

Элспет ойкнула. Признание Кейра буквально ударило по ней. Элспет села, глядя на него.

– Не смотри на меня с таким удивлением. Должна была бы догадаться. Иначе зачем бы я стал все это терпеть?

– Что «все это»? – с вызовом спросила Элспет.

– Твои нераздвигаемые ноги. Выходные в кругу твоей семьи.

– Кейр! Но тебе же нравится моя семья. И они всегда очень хорошо к тебе относились.

– Да, только я там не расслаблялся ни на минуту. Постоянно ждал, кто из нас первый ляпнет что-нибудь неподходящее. Или я, спросив, где находится туалет. Или дружок твоей сестры понесет какую-нибудь ахинею про свой Итон и их освященные временем традиции. Или твой брат вдруг начнет говорить о том, какое прекрасное образование дает классическая школа.

– Какой же ты обидчивый, – сказала Элспет и снова легла. – Никто из наших не пытается тебя высмеять или унизить. Ты всем нравишься.

– Не отрицаю. Но ты согласна, что их это самих удивляет? Я даже слышу, как твоя мать говорит твоему отцу с оттенком удивления: «Какой он симпатичный».

– Ну что ты придумываешь? Ты ведь не слышал подобных разговоров.

– Своими ушами – нет. Однако могу поспорить с тобой на десять фунтов против шести пенсов, что такие разговоры велись.

– Очень разумные условия пари, – раздраженно бросила ему Элспет. – Думаю, мы не будем заниматься подслушиванием.

– Специально – нет. Но если вдруг услышим, придется тебе раскошелиться. Мне больше всего понравилась твоя бабуся. Она хоть говорит в открытую, в моем присутствии. Сам слышал: «Банни, родители мистера Брауна держат магазинчик. Правда, это удивительно?» Она хоть понимает, что ни ей, ни ее друзьям такое не под силу. Ей интересно, что я не из вашего мира.

– Спасибо и на этом, – пробормотала Элспет.

Интересно, как бы Селия отреагировала на «бабусю» в устах этого парня? Элспет не спрашивала у Кейра, был ли тот разговор с Селией о его карьере единственным или имел продолжение. Тема была слишком щекотливой. Зато она знала: Кейр прочитал несколько рукописей и отправил бабушке свои суждения о них.

– Я тебе сказал, что терпел все это, поскольку люблю тебя. А что скажешь ты?

Он повторил слова о любви. Элспет была всерьез шокирована, изумлена и взбудоражена одновременно.

– Ты хочешь знать, что пришлось вытерпеть мне? – спросила Элспет, стремясь выиграть время и не смея верить своим ушам.

– Нет. Не строй из себя дурочку. Я хотел знать, какие чувства ты испытываешь ко мне. Я тебе признался. Я думал, ты будешь вне себя от радости.

– Так оно и есть, – наконец произнесла Элспет. – Я действительно вне себя от радости. Просто я… немного удивлена.

– Не понимаю чем? Неужели за несколько месяцев ты ничего не почувствовала? Где ж ваша женская интуиция, мисс Уорвик?

– Я чуть-чуть догадывалась. Но почему ты так долго ждал и признался только сегодня?

– Не хотел мешать твоей учебе, – ответил Кейр.

– Серьезно? – засмеялась она.

– Но теперь наша учеба закончилась. Признавайся, Элспет. Наши чувства – они взаимны?

– Знаешь, я, как и ты, тоже принимаю в расчет все обстоятельства. – Улыбаясь, Элспет потянулась к нему и стала гладить его волосы, более не сдерживая своих чувств. – Кейр, я тоже люблю тебя. Я полюбила тебя… пожалуй, с тех самых пор, как мы с тобой познакомились. Я очень, очень люблю тебя. Даже сама не верю, как сильно я люблю тебя.

– Тогда у нас все замечательно, – сказал обрадованный Кейр. – Но что же ты тогда тянула и не признавалась?

– Как я могла? Первым признается мужчина, так ведь? Только очень торопливые девушки берут инициативу на себя.

– Ты так думаешь? Мне часто хотелось видеть в тебе чуть больше торопливости. Ты и сама знаешь.

– Знаю, – согласилась она.

– А теперь поцелуй меня.

Элспет поцеловала Кейра. Ее снова, невзирая на слабость в теле, захлестнула знакомая волна сексуального желания. Желание проникло во все уголки ее тела и в сознание. Кейр почувствовал это и улыбнулся, глядя ей в глаза.

– Я очень люблю тебя, – снова сказал он.

Они целовались. Кейр вначале ласкал Элспет там, где она разрешала: грудь и ноги – до определенного места, а затем перешел к запретным зонам: животу и бедрам. Элспет не противилась. Все это было так неожиданно. Она боялась спугнуть свое счастье. И вдруг пальцы Кейра оказались внутри ее трусиков, ища заветное место.

– Боже, – прошептала Элспет, чувствуя, как желание вырывается наружу и выходит из-под ее контроля. – Кейр, не надо! Пожалуйста, не надо!

– Ну что ты, женщина? – Кейр стал целовать ее в губы, шею, грудь. – Что ты волнуешься? Тебе уже двадцать один год. Ты окончила университет. Я люблю тебя. Ты любишь меня. Ты ведь не глупая девчонка-подросток. Ради чего тебе дальше хранить свою невинность? Ради чего, Элспет?

И в самом деле, ради чего? Она ведь сама этого хотела, невероятно хотела. Кейр сказал правду. Она женщина, которой пора занять свое место в мире. Она взрослый человек. Успешная, образованная выпускница Оксфорда. Так чего же она дергается, как школьница, которую уламывает неопытный одноклассник? Рядом с ней любимый человек, которого она хочет и который хочет ее. Человек, несколько раз признавшийся ей в любви.

– Не знаю, – покорно сказала она. – На самом деле не знаю. Пожалуйста, Кейр, будь осторожен. Слышишь? Будь очень, очень осторожен.

– Буду. Обещаю.

Кейр опять сказал, что любит ее.

* * *

Он был осторожен, и Элспет почти не почувствовала боли. Он проявил осторожность и в другом. Отвернувшись, Кейр надел ту самую вещицу, что гарантировала Элспет безопасность. Элспет тоже отвернулась и закрыла глаза. Ей не хотелось этого видеть. Даже сейчас она никак не могла преодолеть смущение. Кейр не торопился. Он долго и последовательно подводил Элспет к той точке возбуждения, когда она уже не могла и не желала ждать. Входил он в нее очень медленно и осторожно.

– Скажи, когда остановиться, и я сразу остановлюсь, – без конца повторял Кейр.

И это не было пустым обещанием. Когда же он целиком вошел в нее, Элспет испытала ни с чем не сравнимое ощущение. Сейчас все сосредоточилось в ее лоне. Там, где он мягко и осторожно толкал свой член, уговаривая Элспет двигаться вместе с ним. Вскоре она почувствовала, что двигается непонятно куда, но вперед, ко все большему наслаждению. И вдруг ее захлестнуло ликованием, радостью и гордостью за свою смелость. Радуясь тому, что отныне ей доступны такие ощущения, Элспет заглянула в глаза Кейра.

– Я тебя очень люблю, – сказала она.

– И я тебя очень люблю. Очень.

Их путешествие в заповедную страну близости продолжалось.

Элспет понимала: Кейр очень искусен в сексе. И его нежность, и терпеливость, и то, как он довел ее до первого оргазма.

– Не многим это удается, – улыбаясь, признался Кейр, когда они, вспотевшие, лежали, дыша тяжело и удовлетворенно. – Особенно в первый раз.

Естественно, Элспет интересовало, где он успел получить такой опыт. Но действительно ли она хотела знать об этом? Подумав, она решила, что нет.

– Значит, немногим? – переспросила Элспет.

– Да. Но я знал, что у тебя природный дар и у тебя получится, – не без самодовольства ответил Кейр.

– Знал?

– Знал. Но твоя бабуся была понапористее, – добавил он. – В свои годы.

– Кейр! Что ты говоришь? Откуда ты можешь знать?

– Оттуда же, откуда я узнал о тебе. Мужская интуиция. А теперь поцелуй меня и давай немного поспим. Потом ты проснешься голодной, и тебя надо будет покормить. Как насчет ужина в «Трауте» со своим любимым?

«У меня уже есть любимый, – подумала Элспет. – Я теперь совсем взрослая женщина». Она сонно улыбнулась Кейру, а затем провалилась в сон.

* * *

– Мама? Я подумала, что нужно сообщить тебе как можно скорее. Элспет получила диплом первой степени. Она бы позвонила сама, но сейчас она со своим другом в Девоне, и мне было как-то неудобно просить ее сделать еще один междугородний звонок.

– Дорогая, как это замечательно! Я очень ею горжусь. Думаю, как и вы с Боем. Передай ей мою искреннюю любовь. Скажи, что я обязательно напишу ей. Я сразу вспоминаю день, когда Барти получала свой диплом. Тоже первой степени.

«Конечно вспоминаешь, – сердито подумала Венеция. – Что же тебе еще вспоминать?» Одновременно это было напоминанием, что никто из родных детей Селии не получил оксфордских дипломов. Джайлз так и не окончил Оксфорд. Кит, разумеется, тоже. Только эта чертова Барти.

Потом Венеция все-таки притушила давние обиды и напомнила себе, что они очень многим обязаны Барти. Венецию не переставал удивлять и раздражать странный поворот судьбы. Барти, которая когда-то целиком зависела от их семьи, выросла и очень изящно и тактично повернула ход событий в свою пользу.

– Дорогая, а я на следующей неделе приеду в Лондон. Здесь такая скука. Хочу посетить Уимблдонский турнир. Банни тоже поедет, но в Хенли, на регату.

– А ты с ним не едешь?

– Нет, уволь меня. Я сыта по горло его друзьями. Только и умеют, что напиваться и вспоминать былые дни. Банни будет участвовать в заезде ветеранов. Не самое приятное зрелище.

– Понимаю. Бедный Банни! Как ты нашла Каир?

– Невероятная жара и невероятная тоска. Путешествие было сплошным разочарованием.

– И даже ваш круиз по Нилу?

– В полной мере. Я говорила Банни, что не хочу плыть, но он настоял. Естественно, я оказалась права. А что за жуткое общество собралось на этом корабле! Я сразу вспомнила… Кстати, как там молодой человек Элспет?

– Что именно? Он тоже получил диплом первой степени.

– Замечательно. Рада за него… при всех его недостатках. Вот что Оксфорд делает с людьми. Но… лавочники. Кто бы раньше мог подумать, что такое возможно? Да, времена сильно изменились. Наверное, мне стоит написать. Уверена, он будет в восторге. Каковы его дальнейшие планы?

– Не знаю, мама. Спроси у него сама.

– Ты думаешь, я его увижу?

– Если ты на следующей неделе будешь в Лондоне, то да. Он погостит у нас несколько дней. Потом они собираются в Шотландию. Ходят побродить по горным шотландским лугам. Их там набирается целая группа. Друзья Элспет.

– И ты даже не знаешь, кто именно? Венеция, я надеюсь, ты все-таки ее порасспросишь. Она еще не в том возрасте, чтобы полностью выйти из-под родительского контроля.

– Я уверена в Элспет. Я полностью доверяю ей.

– Очень неразумно с твоей стороны, – проворчала Селия.

* * *

Верная своему слову, Селия приехала в Лондон. Несколько дней она ходила по магазинам и навещала друзей, после чего уселась у окна в своем доме на Чейни-уок и стала раздумывать, чем же заняться дальше. Она ненавидела свою свободу, и эта ненависть только возрастала. Дни «благословенного безделья», когда времени в избытке и она может ходить по магазинам, встречаться за ланчем с друзьями и делать еще много того, что, как ей казалось, будет доставлять ей удовольствие. Даже верховая езда частично утратила былую привлекательность. Раньше, чтобы выбраться в Эшингем, Селия выкраивала время из своего плотного рабочего графика, и поездка туда имела вкус запретного плода. Весной она побывала в Эшингеме, навещая старшего брата. Там она ездила верхом с утра до вечера, однако вернулась в Лондон раньше намеченного срока, сославшись на усталость. То самое состояние, которое прежде она терпеть не могла в других.

Первое путешествие с лордом Арденом было прекрасным и удивительным, второе – довольно приятным, а третье – откровенно скучным. У Селии не возникало желания сеть на поезд, подняться на борт корабля или самолета просто так, не имея четкой цели. Она не понимала, как можно тратить недели на пресные развлечения. Ей всегда нравились деловые поездки, где осмотр достопримечательностей был лишь вкраплен в насыщенный рабочий день. Каждое место было интересно прежде всего с профессиональной точки зрения – людьми или событиями. Такие поездки были динамичными и имели смысл. Но ехать куда-то, чтобы с утра до вечера глазеть на местные красоты, – это угнетало ее. Селия с ужасом думала, что такое может продолжаться год за годом.

Она приехала в Лондон на несколько дней, найдя удачный предлог: нежелание оставаться одной, пока лорд Арден в Хенли наслаждается обществом старых друзей. Она заранее предупредила прислугу на Чейни-уок, потребовав, чтобы к ее приезду все блестело и сверкало. Селию не особо заботило, поверят ли окружающие в названную им причину ее приезда в Лондон. Она всегда неохотно признавала свои ошибки. Что же касалось величайшей ошибки ее жизни – Селия с удивительной беспечностью относилась к чужому мнению. Ей и в голову не приходило, что суть этой ошибки может быть известна другим. А ошибка эта имела как профессиональный, так и личный аспект.

Селия скучала по Киту и, конечно же, по Себастьяну, причем гораздо сильнее, чем думала. Они с Себастьяном никогда не расставались так надолго. Несколько недель – самый большой срок, когда они не виделись и не говорили. Они всегда были достаточно близки. Она и подумать не могла, что тоска по Себастьяну станет гнетущей. Иногда эта тоска принимала форму физической боли, но чаще сопровождалась ощущением ужасающей пустоты. И тоска по «Литтонс» тоже оказалась значительно сильнее, чем она думала. Издательский год с его приливами и отливами, подготовка каталогов, весенние и осенние списки публикаций, долгие споры о том, кому поручить обложку той или иной книги, паника, когда автор затягивал сроки сдачи рукописи. Все это настолько укоренилось в душе Селии, что она не представляла летнее утро без мыслей о новых рукописях, а осенний туманный день – без суеты насчет обложки какого-нибудь рождественского каталога. Единственным занятием, которое она оставила за собой, было чтение рукописей, представляемых издательству на добровольной основе. Селия настояла, чтобы ей присылали эти рукописи, утверждая, что пока не в силах от этого отказаться. Несколько таких рукописей она отдала на рецензию Кейру Брауну. Рецензии ей понравились. Однако чтение рукописей едва ли могло заполнить бездну имевшегося теперь у нее свободного времени.

Словом, на второй год своей новой жизни Селия окончательно убедилась: если так будет продолжаться и дальше, она просто умрет со скуки. Странная, противоречивая мысль, но кого это удивит. Старость подкрадывалась к ней все ближе, угрожая стать второй ее тенью.

За кофе Селия пролистывала пришедший утром номер «Паблишерз газетт». Кофе был скверным, заставляя ее морщиться. Все, что готовила миссис Хардвик, совершенно не имело вкуса. Если она задержится в своем лондонском доме, миссис Хардвик придется уволить и найти другую экономку, умеющую готовить. Глупо, конечно, ожидать, чтобы один человек умел хорошо делать два разных дела. И зачем только она согласилась взять эту копушу?

Но вскоре Селия напрочь забыла про скверный кофе.

– Боже мой! – воскликнула она.

Отставив чашку, Селия прочла увиденную статью и тут же принялась читать по второму разу.

«УЭСЛИ» ПОДПИСЫВАЕТ КОНТРАКТ С «БЛИСТАТЕЛЬНЫМ» НОВЫМ РОМАНИСТОМ

Дэвид Джонсон, автор романа «Замок и ключ», получивший в этом году премию Сомерсета Моэма, подписал контракт с издательством «Уэсли», которое продолжает активно расширять сферу своих интересов. Майкл Джозеф, редко расточающий похвалы, в прошлом году назвал роман Джонсона «блистательным». До сих пор Джонсон избегал долгосрочных контрактов. Его «Замок и ключ» вышел в издательстве «Макмиллан». Несколько издательств выражали готовность опубликовать его вторую книгу (ее название мы пока не знаем), но писатель не пошел на сотрудничество ни с одним из них. И вот, как нам стало известно со слов его литературного агента Кертиса Брауна, Джонсон заключил с «Уэсли» контракт сразу на три книги.

«Они лидируют в издании литературы всех жанров, – сказал недавно Джонсон корреспонденту „Газетт“. – Я убеждаюсь, что редакторы там обладают превосходным творческим воображением, издательский механизм работает четко и слаженно, а коммерческая сторона поражает своей энергией. Я очень счастлив своим новым контрактом».

Джонсон – всего лишь один из плеяды молодых писателей, перешедших в «Уэсли». Первым там появился молодой Кит Литтон, покинувший издательство своих родителей. Затем – со своими сагами Кэролайн Баркер, простившаяся с «Макмилланом». Энн Йорк – многообещающая молодая писательница, работающая в жанре детектива, – перешла в «Уэсли» от Майкла Джозефа. Кто следующий?

– Кто следующий? – вслух произнесла Селия, набирая номер «Литтонс».

– Джей? Ты видел сегодняшний номер «Газетт»? А стоило бы почитать. Обязательно раздобудь и прочитай статью на одиннадцатой странице. Помнишь, прошлой осенью я настоятельно советовала вам заключить контракт с этим парнем?.. Нет, уже поздно. Его пригрели в «Уэсли». Не где-нибудь, а там. И Энн Йорк тоже. Я же говорила вам, что ее можно переманить от Джозефа. Неужели вы ничего не предпринимаете и ждете, когда я явлюсь и сделаю это сама?.. Джей, это не аргумент. Вы руководите издательством или переплетной мастерской? Предупреждаю: еще немного – и вы потеряете Нэнси Артур. Я слышала, она была очень недовольна оформлением ее последней книги и, естественно, уровнем продаж. То же самое могу сказать про Клементайн Хартли. Я слышала, они с Китом на этой неделе встречались за ланчем. Ты знал об этом? Да, мне известно, что они друзья, но очень сомневаюсь, что они говорили только о погоде и путешествии, в которое скоро должна отправиться Клементайн. Вот что, Джей, я очень серьезно подумаю насчет того, чтобы завтра устроить общее собрание… Что? Представь себе, я это помню, но смею также напомнить и тебе, что по-прежнему вхожу в совет директоров и по-прежнему остаюсь акционером «Литтонс». Мне вовсе не улыбается видеть, как стоимость акций упадет до жалких пенсов. Просто не могу поверить, что вы позволили обоим этим автором проскользнуть у вас между пальцев. Да, не одному, а сразу двоим. Джей, вы вообще что-то делаете? О будущем думаете?.. Что, я не поняла? Боюсь, мне придется вмешаться, и очень серьезно. Я предлагаю тебе самому назначить на завтра общее собрание. На утро. Я приеду, поскольку имею на то полное право… Да, обязательно это сделай… Нет, я ничем не буду занимать завтрашнее утро. И два последующих – тоже… Благодарю. – Селия повесила трубку и улыбнулась.

Им это очень не понравится.

Она вдруг почувствовала себя помолодевшей лет на двадцать.

5

Французское блюдо из жареной камбалы или морского языка, которые подают в особом соусе.

Соблазны бытия

Подняться наверх