Читать книгу Соблазны бытия - Пенни Винченци - Страница 9

– А теперь – поцелуй, – прозвучал в тишине торжественный, исполненный благоговения голос.

После великолепия главного ритуала это простое действие – муж, наклонившись, целует свою жену – выглядело особенно трогательным.

– Какая она молодая, – прошептала Венеция. – Просто жутко молодая.

– А он какой красивый, – подхватила Дженна. – Совсем как принц из книжки.

Хор грянул очередное торжественное песнопение, присутствующие на церемонии в Вестминстерском аббатстве оживились. Взоры собравшихся были обращены к детской фигурке на передней скамье. Ребенок в белом шелковом наряде сидел неподвижно, будто статуя.

– Какой он милый, этот маленький принц, – сказала Нони. – Еще совсем малютка.

– На редкость воспитанный ребенок, – отозвалась Венеция. – Из моих никто бы в четыре года не высидел всю церемонию.

– Наверное, этого ребенка не баловали с самого зачатия, – усмехнулся Бой. – Хотите еще шампанского?

– С удовольствием, – ответил Джорди, протягивая ему свой фужер. – Правда, замечательная музыка?

– Сегодня все замечательно! – воскликнула Венеция. – Какой удивительный день! Подумать только: Адель сейчас там и видит это собственными глазами. Невероятно!

– И не только она. Лорд и леди Арден тоже там, – с легким сарказмом напомнил Бой. – Может, мы их увидим? Смотрите, они проходят по галерее для пэров.

Собравшиеся вглядывались в маленький черно-белый экран телевизора, показывавший море лиц.

– Вон они! – крикнула Дженна. – Я их увидела. Смотрите! Вон там!

– Дженна, вряд ли ты могла рассмотреть чьи-то лица, – со смехом возразила ей Барти.

– Могла. Чес-слово, я их видела. Видела тетю Селию. Я…

– Хорошо, поверим тебе на слово.

– Я говорю правду.

– Я тоже их видела, – послышался решительный голосок шестилетней Люси – самой младшей из семьи Уорвик. – Дженна, правда, я их видела?

– Конечно видела.

Дженна и Люси быстро и крепко сдружились. Для Люси восьмилетняя Дженна была почти что взрослой. Самой Дженне это очень нравилось, и она всячески поощряла такое отношение к своей персоне.

– Как чудесно, что мы теперь можем это видеть. Настоящее чудо. Кстати, а вы знаете, что граф Маршал и епископ Кентерберийский долго и упорно боролись против телевизионной трансляции? Оба категорически не хотели, чтобы в Вестминстерском аббатстве устанавливали телекамеры.

– Что за чепуха?! – воскликнула Барти.

– Совсем не чепуха. Телекамеры в аббатстве – слыханное ли дело? Плюс присутствие «лиц низкого происхождения».

– Так и сказали?

– Да. Там же появятся операторы, осветители, рабочие. Барти, не смотри на меня так. Это тебе не Америка. Противники трансляции приводили и такой довод: церемонию будут смотреть в разных неподобающих местах вроде пабов.

– Я это тоже слышал, – подхватил Генри. – Еще они боялись непочтительного отношения зрителей. Например, кто-то не посчитает нужным снять шляпу.

– Ну что, церемония практически завершилась. Венеция, дорогая, не пора ли нам перекусить? Думаю, ее величество простит нас, если мы удалимся на несколько минут. А потом посмотрим с балкона на процессию.

Бой недавно приобрел огромный дом в Сент-Джеймсе, который еще не успел продать. Он как нельзя лучше годился, чтобы собраться всем семейством и смотреть коронацию. Даже Джайлз и Хелена не смогли устоять против такой возможности. Прежде Джайлз утверждал, что не испытывает к коронации ни малейшего интереса, но семья его уломала.

– Ты, папа, можешь не ходить, – сказала его нескладная дочь Мэри. – А мы с Джорджем обязательно пойдем. И мама тоже. Она считает: раз мы идем, ей будет неудобно не присоединиться.

Джайлз был ошеломлен. Он никак не думал, что коронационная лихорадка захватит и Хелену. Джайлз произнес короткую цветистую речь об ура-патриотизме, назвал коронацию анахронизмом и заявил, что никуда не пойдет. Но в конце концов сдался.

– Мы выпускаем книгу о коронации. Поэтому я по чисто профессиональным соображениям не могу игнорировать это событие.

– Конечно, – согласилась Хелена.

* * *

В семь утра все уже были на месте, поскольку в восемь часов движение по лондонским улицам закрывалось. Размахивая флажками и выкрикивая приветствия, они наблюдали за процессией, двигавшейся к Вестминстерскому аббатству под моросящим дождем. По Лондону катилась волна счастья и ликования. В ожидании церемонии тысячи людей провели на улице целую ночь, словно не замечая дождя. Казалось, этот великий день оправдывал все трудности и лишения минувших пятнадцати лет. На английский престол взошла молодая, красивая женщина. Благодаря телевидению этот мистический спектакль смотрели миллионы. Повсюду говорили, что, когда на английском троне восседала королева, страна достигала высот своего величия. Утром пришло известие о покорении Эвереста новозеландцем Эдмундом Хиллари (вскоре он станет сэром Эдмундом Хиллари) и группой британских альпинистов. Их победа влилась в общую славу этого дня, когда Англия фактически утверждала свое существование.

– Великолепные краски, – глядя в окно, произнес Джорди. – При солнце было бы куда хуже. Тогда красный, белый и синий цвета выглядели бы как на раскрашенной фотографии. Адель сегодня нащелкает массу снимков.

– Интересно, где она сейчас? Нам отсюда видно лучше, чем маме.

– Мне не терпится сравнить впечатления, – весело сказал Бой.

– Жаль, что у нас нет королевской семьи, – заявила Дженна. – Это так романтично. А у нас – сплошные скучные президенты. Елизавета – просто красавица, а Филипп ужасно обаятелен. А у нас? Мейми Эйзенхауэр – обычная простушка.

– Дженна! – не выдержала Барти. – Нельзя так говорить о супруге твоего президента.

– Тебе не нравится, потому что я говорю правду. – Дженна тряхнула гривой золотисто-рыжих волос. – А как еще ты назовешь ее?

– Действительно, простушка, – смеясь, подхватил Джорди. – Прости, Барти, но нам бы не помешала молодая, блестящая первая леди. Возможно, когда-нибудь судьба нам улыбнется.

– Сомневаюсь, – сказала Барти. – Прежде всего для этого нужен молодой, блестящий президент. Но откуда ему появиться?

* * *

– Смотри, правда, она прелесть? – спросила Иззи.

– Ты про кого? – Себастьян хмуро уставился в экран телевизора, проснувшись после часовой дремы.

– Про королеву Тонга. Ты только посмотри, какая удивительная женщина. Сидит в открытом экипаже под проливным дождем.

– Сейчас половина страны торчит под проливным дождем. В экипаже она хоть ноги не промочит, да и зонтик у нее над головой.

– Папа, ну не будь таким несносным старым ворчуном. А посмотри на нашу королеву! Разве не красавица? Как ей идет корона. Она так искренне приветствует народ. Посмотри.

– Иззи, не надо мне объяснять. Я и сам все отлично вижу.

– Папа, ты портишь мне праздничное настроение.

Отчасти оно уже было испорчено. Иззи страстно хотелось присоединиться к большой шумной компании, собравшейся сейчас в доме в Сент-Джеймсе, но ей пришлось отклонить приглашение Боя. Она знала, что отец и Кит захотят провести этот день вместе. Кит будет слушать радиорепортаж и хмуриться, как и их отец. Общенациональные торжества всегда повергали его в мрачное состояние.

– Иззи, не говори глупостей.

– Это правда.

Иззи чувствовала подступавшие слезы. Может, это и впрямь глупо? Чтобы умная, образованная двадцатитрехлетняя женщина была так захвачена общим эмоциональным настроем? Но так оно и случилось: Иззи прониклась праздничной, ликующей атмосферой, царившей по всей Англии. В Лондоне это чувствовалось сильнее, чем где-либо. Череда приготовлений, украшение города, нескончаемые статьи в газетах и журналах, балы, концерты, встречи. Иззи хотелось быть частью всего этого, частью праздника, не только самой коронации, но и всей этой внушительной демонстрации английской пышности, значимости конституции, божественного права королей. В душе настоящих англичан все это должно было находить живейший отклик. Иззи была настоящей англичанкой, однако факт оставался фактом: этот великий день она проводила одна. Точнее, в обществе двоих несносных мужчин: старика с отвратительным характером и молодого, не уступавшего ему по части угрюмости. Как же это несправедливо!

Горестные мысли Иззи прервал телефонный звонок. Звонил Генри Уорвик.

– Иззи? Мы тут обсуждаем, как нам вечером отпраздновать коронацию. Я предложил вечеринку у меня. Хочешь прийти? Ты ведь понимаешь, что без тебя все будет не так.

– Генри, я с удовольствием. Спасибо за приглашение.

Иззи знала, что туда лучше не ходить. Лучше не делать ничего, что могло бы подогреть чувства Генри к ней. Иззи всегда ему нравилась, с самого детства. Она платила Генри ответной симпатией. Когда она была совсем маленькой, ей нравилось ползать за ним и Ру по их просторной шумной детской, так отличавшейся от ее тихой комнаты в отцовском доме. Когда она подросла и ей исполнилось семнадцать, а ему – девятнадцать, у них возникло что-то вроде подросткового романа. Роман этот оборвался внезапно и резко. На вечеринке, куда ее пригласил Генри, Иззи вдруг застала его целующимся с другой девушкой. Не выдержав, она залепила ему пощечину. Генри попытался обратить все в шутку.

– Иззи, успокойся, – смеясь, уговаривал ее он. – Мы же с тобой не женаты. Ты же знаешь, что нравишься мне больше всех остальных.

– Только что я убедилась в обратном! – бросила ему Иззи.

Вечеринка была испорчена. Генри пришлось отвезти Иззи домой. На следующий день, спохватившись, он поспешил загладить свою вину. Но ни цветы, ни письма с просьбой его простить не действовали. Иззи порвала с ним отношения.

С годами их дружба постепенно восстановилась. Генри не испытывал недостатка в подружках, и когда уходила одна, на ее месте тут же появлялась другая. Иззи тоже влюбилась, причем сильно, но тот роман окончился ничем, и Генри заботливо, по-братски, утешал ее. Через несколько недель он пригласил ее погулять и признался, что по-прежнему испытывает к ней сильные чувства. Затем Генри спросил, согласна ли Иззи восстановить с ним отношения. Ей тогда было очень одиноко. Душевные раны еще не зарубцевались, и она, толком не подумав, согласилась. Но возобновление отношений не принесло ей радости. Невзирая на его мягкие, вкрадчивые манеры, Генри для нее был слишком обыкновенным. Главное, к чему он стремился, – это заработать побольше денег и возглавить банк, принадлежавший его деду. Ему недоставало утонченности. Симпатичный, обаятельный, умеющий развлечь. Однако для серьезных отношений он совершенно не годился. Не желая давать ему ложных надежд, Иззи вторично прекратила их отношения, сказав, что он слишком хорош для нее. Генри неохотно ее отпустил. У него за это время было еще два романа. Периодически они с Иззи встречались на семейных торжествах, и Генри, всякий раз находясь в приличном подпитии, признавался, что продолжает ждать только ее.

– Значит, ты появишься, – продолжил телефонный разговор Генри. – Правда, сейчас по Лондону трудновато проехать. Я бы мог попробовать…

– Генри, не надо ничего пробовать. Я приеду на велосипеде.

– На твоем велике?

Велосипед Иззи был семейной шуткой. Она любила своего «железного коня» и часто ездила на нем на работу, великолепно лавируя среди машин, число которых в Лондоне неуклонно возрастало.

– Это куда приятнее, чем задыхаться в подземке или торчать в пробках, – обычно говорила Иззи.

Отец рассказывал, что ее мать тоже любила велосипед и «разъезжала по всему Оксфорду, а ее юбка то и дело застревала между спицами». Садясь на велосипед, Иззи никогда не надевала юбок. Она наряжалась в модные брючки до щиколоток и неслась по запруженным машинами улицам, а ветер трепал ее великолепные волосы.

– Значит, ты придешь в своих потрясающих брючках, – сказал Генри. – Буду ужасно рад тебя видеть. Но ты уверена, что нормально доберешься? Ехать-то далековато.

– Ты о чем, Генри? Какое далековато? Я домчусь за двадцать минут. Поеду по Бейкер-стрит, сверну на Парк-лейн и прямо через парк. Одно удовольствие.

– Тогда ладно. Постарайся появиться в самом начале восьмого.

– Скажи… Кларисса тоже приедет?

Кларисса Карр-Джонсон была нынешней подругой Генри: хохотушка с большой грудью и тонкой талией, великолепно умеющая флиртовать. Полная противоположность Иззи.

– Надеюсь. Но ее папа тоже устраивает сегодня торжество. Если не забыла, он у нее крупная городская шишка. Так что не знаю, удастся ли ей улизнуть из дому.

На это Иззи отреагировала восклицанием и повесила трубку. С одной стороны, ей требовалось присутствие Клариссы. Но с другой – будет совсем неплохо, если пассия Генри не приедет.

* * *

Селия улыбнулась лорду Ардену. Наконец-то они вернулись в его лондонский дом на Белгрейв-сквер, уставшие после долгого, насыщенного событиями дня, но очень счастливые.

– Как это было замечательно!

– На редкость замечательно. Дорогой лорд Арден, я получила громадное удовольствие.

– И я тоже, моя дорогая леди Арден. – Он наклонился и поцеловал ей руку.

Селия попыталась подавить раздражение.

– А ты помнишь предыдущую коронацию? – спросила она, стаскивая длинные белые перчатки.

– Разумеется. Тогда все тоже было замечательно. Подумать только: та милая девочка – теперь наша королева.

– А та милая молодая женщина отныне является королевой-матерью. Как-то быстро все это произошло, ты не находишь?

– Очень быстро. Потому мы с тобой, Селия, поступили совершенно правильно, не став откладывать нашу женитьбу. Жизнь быстротечна.

– Да, ты прав, – задумчиво произнесла Селия.

Интересно, о чем сейчас говорят ее близкие? Чем заняты? Как этот день подействовал на Кита… и на Себастьяна?

«Не смей думать о Себастьяне, – приказала она себе. – Не смей».

– Еще шампанского?

– Да, с удовольствием. А потом…

Зазвонил телефон. Лорд Арден взял трубку:

– Здравствуй, дорогая! Рад тебя слышать… Согласен, совершенно неописуемо… Да, конечно. – Он передал трубку Селии. – Адель звонит.

– Мамочка, привет. Хотела обменяться с тобой… с вами мнениями о торжестве. Я до сих пор так взволнована, что буквально не хожу, а летаю. Я вот почему звоню. Вдруг вы видели то, что ускользнуло от моего внимания? Это бы дополнило мой репортаж… Что? Вы не возражаете? Это вообще будет замечательно. Спасибо, мамочка. Скоро появлюсь. Пешком дойду. Я не так далеко от вас, в районе Мэлл. Вы, наверное, еще не успели переодеться. Я так хочу сфотографировать вас в парадном одеянии.

Селия положила трубку и улыбнулась. Приятно будет поговорить о событиях этого знаменательного дня хотя бы с одним членом ее семейства.

* * *

Дженна заявила, что останется ночевать в доме Уорвиков. Барти согласилась и одна вернулась в гостиницу. Желая соблюсти нейтралитет, она намеренно не стала останавливаться ни у кого. Ей нравился старомодный отель «Бэзил-стрит», а Дженне больше нравилось то, что поблизости находятся «Хэрродс» и «Вуллэндс». Страсть к покупкам развивалась в ней с пугающей быстротой. Дженна превращалась в настоящую накопительницу – весьма странная особенность для восьмилетнего ребенка. Она собирала все: плюшевых мишек, игрушечных лошадок и прочую сельскохозяйственную живность, а также игрушечную мебель и фигурки людей. Все это требовалось ей для обустройства потрясающего кукольного дома. Когда-то этот дом Роберт Литтон собственноручно построил для своей дочери Мод – тетки Дженны. Дом представлял собой почти точную копию нью-йоркского дома Литтонов на Саттон-плейс. Но этим приобретательская страсть Дженны не ограничивалась. У нее было великое множество шляп (она любила шляпы), туфель, свитеров и столь обожаемых американцами футболок. Дженна владела обширной коллекцией футболок всех мыслимых цветов и цветовых сочетаний. Некоторые из них были ей велики и ждали, когда она вырастет, из других она уже выросла, но не желала с ними расставаться. Неудивительно, что одевалась Дженна весьма своеобразно. Если ей приходилось надевать платья, она выбирала простой фасон, яркий цвет и дополняла платье чулками, обычно черными.

– Я больше не буду надевать эти гадкие белые носки! – заявила она матери, когда была значительно меньше.

Барти с раннего возраста дочери избрала тактику: не перечить желаниям Дженны там, где они не угрожали ее безопасности и общественному спокойствию. Не хочет надевать носки – не надо. Дженна любила длинные волосы, однако всегда зачесывала их так, чтобы они не закрывали лица. Ожерелья из мелкого жемчуга и коралловые бусы, столь любимые ее сверстницами, оставляли ее равнодушной. Зато ей очень нравились наручные часы. Узнавать время Дженна научилась, когда ей было чуть больше четырех лет. С тех пор ее не видели без часов на руке. Пока она довольствовалась простенькими детскими часиками, но уже начинала заглядываться на взрослые модели, обращая внимание на самые оригинальные. Барти чувствовала, что скоро Дженна начнет собирать и часы. Первые «взрослые» часы она купила дочери сама, увидев их в комиссионном ювелирном магазине: простые квадратные часы в серебряном корпусе и на черном ремешке. Пока что Барти прятала их у себя в машине, собираясь подарить на Рождество.

На следующей неделе они с Дженной поедут в Эшингем. Барти хотелось не только повидаться со своим братом Билли, но и познакомить Дженну с другой частью ее родни – людьми своеобразными, динамичными и заметно отличающимися от купающихся в деньгах лощеных Эллиоттов. Пусть ее дочь увидит своего дядю, его жену Джоан и двоюродных братьев, живущих на громадной ферме в самом центре Англии. Билли и сейчас испытывал безмерную благодарность к покойной леди Бекенхем – матери Селии, – отписавшей ему в завещании свою часть фермы. А пока леди Бекенхем была жива, она и Билли вели хозяйство сообща. «Леди Бекенхем воспользовалась тем, что ее сын нуждался в деньгах, и выкупила у него ферму, приплатив сверх цены, – писал сестре Билли, – и теперь может делать все что угодно. Со своей половиной, поскольку вторая половина принадлежит нам с Джоан».

В то время денег на покупку половины фермы у Билли не было. Леди Бекенхем ссудила его своими деньгами, проявив щедрость и дальновидность. Билли и Джоан оказались превосходными фермерами.

– Дженна, там очень красивые места, тебе обязательно понравится в Эшингеме. Там полно больших лошадей и пони и предостаточно места для игр. Уверена, что и с мальчишками ты подружишься.

– Они мне кто? Двоюродные братья?

– Да. Джо и Майкл. Я их три года не видела. Я тогда ездила на похороны леди Бекенхем. Думаю, они чуть-чуть изменились. Джо назвали в честь леди Бекенхем. Ее имя было Джозефина. Не представляю, откуда Билли узнал. Ее имени не знал никто. Мы все привыкли называть ее леди Бекенхем.

– Что, и ее муж не знал?

– Наверное. Кстати, его имени тоже никто не знал. Она всегда называла его просто Бекенхем. Во всяком случае, в присутствии других.

Барти умолкла, вспоминая необычайно грустные похороны и смерть этой неугомонной старой графини. Леди Бекенхем умерла именно так, как и мечтала: упав с лошади во время охоты. В сознание она так и не пришла. Селия тогда была на грани нервного срыва. Такой Барти видела ее всего несколько раз в жизни.

– А Джоан – хорошая женщина? – поинтересовалась Дженна.

– Замечательная. Очень теплая и мягкая. Но умеет быть и очень жесткой. В ее ведении большое стадо коров. Бывает, она всю ночь не спит, принимая новорожденных телят. Билли рассказывал, что она получила приз графства на соревнованиях по пахоте.

– Что такое пахота?

– Это когда плуг проделывает в земле борозды, куда потом сеют семена. Раньше плуг тащили лошади, а теперь у фермеров есть тракторы.

– Я бы с удовольствием поуправляла трактором. Я видела снимки. У Адели их много. Она мне показывала. Поле, трактор тащит плуг, а сзади – полным-полно птиц. Когда мы туда поедем, я не прочь сесть за трактор.

– Дженна, это абсолютно исключено, – отчеканила Барти.

– А почему бы и нет? – спросила Дженна, улыбаясь настораживающе-любезной улыбкой. – И когда мы туда поедем? Мне не дождаться.

– В следующий четверг.

– Здорово, что у твоего брата есть своя ферма. У меня, наверное, тоже будет, когда я вырасту.

– Хорошая идея, – похвалила Барти.

* * *

– Кит, а почему бы тебе не согласиться на издание твоих книг в Нью-Йорке?

– Нет, Барти. Извини, но не могу. Тогда мое решение потеряет всякий смысл.

– Вовсе нет… Тебе налить еще шампанского? Правда, отличный сорт?

– Отличный. – Кит улыбнулся ей. – Но только не думай, что шампанское заставит меня изменить мое решение.

– Естественно, я так не думаю. Но в твоем решении есть определенная двойственность. Очень многие думают, что ты ушел из «Литтонс» только потому, что оттуда ушла твоя мать.

– Я уже говорил и повторю: мне совершенно все равно, что и как думают очень многие. Зато она знает, почему я ушел, и это главное.

– Кит, со временем ты ее простишь, – мягко сказала Барти.

– Прошу тебя, не трогай эту тему. Я никогда ее не прощу. И никогда не пойму, почему она так поступила.

– Хорошо, не будем об этом. Прости. Будем наслаждаться ланчем. Кстати, ты здесь бывал, когда… – пауза была почти неуловимой, – когда был маленьким?

– Ты спрашиваешь, бывал ли я здесь, когда еще видел? Естественно, бывал. Мать считала, что должна познакомить меня со всеми лучшими лондонскими ресторанами. Это было частью моего воспитания. – Кит вздохнул. Барти поняла: снова Селия. – Здесь мне очень нравилось, потому что из окон открывался красивый вид на реку. Остальные рестораны казались мне довольно скучными местами. «Риц» со всей его дурацкой позолотой. Я там всегда зевал. Помню, мне нравился «Симпсонс». У них были огромные серебряные подносы с крышками. И почему-то там подавали большие куски мяса. Я любил смотреть, как официанты ловко их разрезают. Единственным рестораном, куда мать никогда меня не водила, был «Рулз». Я много раз просил ее – мне там очень нравились старинные карикатуры. Бой водил меня туда. А она – ни за что.

– Она и меня туда никогда не водила, – сказала Барти, стараясь говорить весело и непринужденно.

Барти догадывалась о причине. Точнее, стала догадываться, когда однажды предложила Себастьяну сходить в «Рулз» и он отказался.

«Извини, Барти, – сказал он тогда. – Куда угодно, только не туда. Дурные ассоциации».

«Дурные?» – удивилась она.

«Ну как бы тебе объяснить… Достаточно болезненные».

– Хочешь эскалоп? – вынырнув из воспоминаний, спросила она Кита. – Раньше ты их любил.

– Я и сейчас их люблю. А спаржу к нему подают? Я бы не отказался.

– Да. В меню написано, что со спаржей.

– Отлично. Где сейчас Дженна?

– С Люси. Няня Уорвиков повела их в зоопарк.

– Бедная женщина.

– Согласна. И буду очень удивлена, если она выдержит это испытание. Но Дженна настояла.

– Барти, у тебя удивительная дочь. Я давно не получал такого удовольствия от разговора. Особенно с детьми. Жаль, что мне не довелось встретиться с Лоренсом.

– Не жалей, – засмеялась Барти. – Он возродился в своей дочери. Я сама удивляюсь, до чего они похожи. Иногда мне кажется, что от меня в ней нет ни капли.

– У нее твой голос, – сказал Кит.

– Совсем не мой. Она говорит как типичная американка.

– В тембре ее голоса ощущается твоя замечательная хрипотца. Мне всегда нравился твой голос.

– Кит, – засмеялась Барти, подражая говору Скарлетт О’Хары, – ты всегда умеешь польстить девушке.

– Хотел бы уметь, – мрачно бросил он. – Тут мне похвастаться нечем. Тридцать три – и до сих пор холост. Грустновато малость, скажу я тебе.

– В общем-то…

– Давай продолжай. – Его голос стал еще мрачнее. – Продолжай. Скажи, как было бы здорово, если бы у меня появилась подруга. Жена. Дети.

– Кит, тут все зависит от тебя. Это просто…

– Просто – что? Вопрос времени? С такой скоростью, Барти, я кого-то встречу не раньше, чем мне исполнится сто лет.

– Ты никак впал в депрессию? – вздохнула Барти.

– Нет… Да, есть такое. И причина не только в моей матери со всеми ее чертовыми затеями. И не в уходе из «Литтонс», откуда мне, по многим причинам, не хотелось бы уходить. Я чувствую, что как будто…

– Топчешься на месте?

– Да. Весь вопрос, глубоко ли я завяз. Я чувствую, что расправился со всеми демонами, с какими мог. Нашел себе профессию, позволяющую не сидеть ни на чьей шее. У меня есть и другие интересы: музыка и так далее. Как думаешь, Барти, это все, что мне доступно? Неужели это мой потолок?

– Мне трудно судить, – дипломатично ответила Барти. – Мы с тобой давно не общались. – Она помолчала. – Кит, а почему бы тебе на время не поехать к нам? В Нью-Йорк. Не торопись отказываться. У меня и в мыслях не было давить на тебя или влиять на твое решение уйти из «Литтонс». Я зову не затем, чтобы ты, как говорят, встряхнулся. Просто приглашаю. Я была бы рада твоему приезду. Дженна тоже. Тебе бы понравился Нью-Йорк.

– И что мне там понравилось бы? – спросил Кит. В его голосе чувствовалась усталость.

– У Нью-Йорка особый, удивительный ритм. Очень быстрый. Очень деловой. Там люди полны энергии, с энтузиазмом берутся за новые начинания.

– И ты думаешь, я вписался бы в этот ритм?

– Конечно вписался бы. Ты подумай, Кит. Пожалуйста! Обещаю: ты замечательно проведешь время.

Кит ответил не сразу:

– Нет, Барти. Это очень любезно с твоей стороны, но мне вряд ли захочется ехать в Нью-Йорк. У меня сейчас трудные времена и в профессиональном, и в личном плане. Я пытаюсь решить, в какое издательство перейти.

– А как насчет Майкла Джозефа?

– Мне у него нравится. Но думаю, что я все же предпочту «Уэсли». Совсем новое издательство, молодой состав. Тоже полны энтузиазма. У них большие планы на меня и мои книги. И еще… мне бы не хотелось работать с Иззи.

– Почему? Неужели ты до сих пор…

– Нет. Дело совсем не в этом. Но мы с ней… очень близки. Даже сейчас. Великолепно ладим. Мы одинаково думаем. Иногда меня это просто пугает. У нас одинаковые вкусы. Знаешь, как бывает? Иногда дважды два дают четыре с половиной. Я не хочу рисковать. Тут я в первую очередь думаю не о себе, а о ней… Да, забыл спросить: как дела с наследством Дженны? Помню, отец говорил, что ты вроде задумывалась о возможности включить Дженну в число наследников.

– Наверное, он меня не так понял. Я решила отказаться от притязаний на наследство. Как раз собираюсь юридически оформить свой отказ. Для этого надо обратиться в суд.

– В суд? Если тебе ничего не надо, при чем здесь суд?

– Мне самой странно. Но я должна изложить судье свое дело. Думаю, власти хотят убедиться, что я действую в интересах Дженны. Так оно и есть. Не хочу, чтобы она даже косвенно втягивалась во все это. Юридическая война, куча неприятностей, и все – ради денег, которые ей попросту не нужны. Мы более чем обеспечены. Ни к чему ей те миллионы долларов.

– Миллионы?

– Да. Это были бы миллионы. Многие миллионы. Правда, противно?

– В общем-то, да.

– Мне противно. Миллионы долларов, которые ни она, ни я не заработали. Ее бы это ужасно испортило. А потом, сам этот иск, адвокаты, борьба сторон, дрязги.

– Наверное, ты права.

– Я рада, что ты меня поддерживаешь. Ситуация с наследством далеко не простая. Если бы Лоренс знал о Дженне, то наверняка завещал бы ей часть своих денег. Не все, поскольку он очень любил своих детей от первого брака. Но он так и не узнал о Дженне. И все деньги достались им. – Барти замолчала.

– Прости, что спросил об этом. – Кит вновь коснулся ее руки. – Представляю, как тебе больно, что он погиб, так ничего и не узнав. Я имею в виду Дженну, а не деньги.

– Да. – Барти полезла в сумочку за платком, высморкалась. – Это моя главная печаль. Я до сих пор по нему тоскую. Каждый день. Кит, я так сильно любила этого человека. Так сильно. – Услышав собственный дрожащий голос, Барти осеклась. – Прости. Это во мне уже шампанское говорит.

– Вовсе нет, – мягко возразил Кит. – Это твое сердце. Продолжай… если, конечно, настроена.

– Я и сейчас думаю о наших с ним отношениях. Об их последней, лучшей стадии. Это было так прекрасно и очень грустно. Ты, наверное, знаешь: он пошел в армию, оказался в Лондоне и…

– И вы с ним поженились.

– Да. Поженились, сохранив это в тайне. У нас были какие-то совершенно сумасшедшие дни. Насыщенные до предела. В последний раз мы с ним встретились за несколько дней до его гибели. Я и подумать не могла, что вижу его в последний раз, что прощаемся мы навсегда. Наш последний день… точнее, полдня… мы провели суматошно и по-своему радостно. А потом я вдруг узнала, что беременна. Родила Дженну. Его дочь, о существовании которой он ничего не знал. Он бы наверняка любил ее до безумия. А так… Он даже не знал, что у него будет ребенок от меня. Как это жестоко! Не только для меня. Для него тоже. Со всем остальным можно как-то сжиться, примириться. Но не думай, что, если бы он остался жив, нас после войны ждало бы безоблачное счастье. Я даже не знаю, ужились бы мы или нет. Он был несносным и непредсказуемым человеком.

– Продолжай, Барти. Расскажи мне о Лоренсе. Ты ведь никогда не рассказывала. Меня он очень интересует.

– Он представлял собой невообразимую смесь хорошего и плохого. Зачастую он вел себя просто отвратительно, и не только по отношению к своим партнерам и подчиненным, но и к родным. К Мод. К своему брату Джейми. К Роберту.

– Который до сих пор жив. Удивительно.

– Да. Я этому очень рада. Кстати, он до сих пор работает. Дженну любит без памяти. Говорит, что она точная копия ее бабушки. Он не преувеличивает. Я видела фотографии.

– Представляю, как тяжело было Лоренсу принять отчима и сводную сестру, – сказал Кит.

– Кит, я не собираюсь особо его выгораживать. Да, это было трудно. Но он не единственный, в чьей жизни были трудности. Тебе их тоже пришлось преодолевать.

– Мое поведение не всегда было на высоте, – угрюмо признался Кит.

– Помню. Но ты не делал гадостей. А Лоренс… делал. Он прибегнул к обману, чтобы разрушить бизнес Роберта. Он портил жизнь Джейми, и все потому, что тот признавал Роберта и Мод.

– Постой, – перебил ее Кит, – а откуда ты все это знаешь? Наверное, семейные сплетни?

– Нет. Лоренс мне сам рассказал.

* * *

Она и сейчас помнила, как слушала Лоренса, а он час за часом рассказывал ей обо всех своих гнусных поступках, находя каждому оправдание и обоснование. Тяжелое детство, смерть любимого отца, брак матери с Робертом Литтоном, рождение Мод, потом новые роды, при которых мать умерла. Барти слушала его и удивлялась, как она может любить такого злодея, а потом удивлялась, что любит.

* * *

– Он даже посмел выкинуть телеграмму о первом инсульте Уола, – продолжала Барти. – Не хотел, чтобы я бросила все и отправилась в Англию.

– Что?! Ты не ошибаешься?

– К сожалению, нет. Кит, таких случаев было гораздо больше. Но… я любила Лоренса. Очень любила. Я противилась этой любви, но ничего не могла с собой поделать. Так было всегда. С нашей первой встречи.

Подошедший официант наполнил их фужеры.

– Наверное, я огорчила тебя, – сказала Барти, беря свой фужер. – Тяжелые это воспоминания.

– Нет, совсем не огорчила. Я очень рад, что ты согласилась рассказать мне об этом.

– Я мало кому рассказывала. Себастьян знает. Я ему так благодарна. Он очень помог мне. Оба раза. И в первый, когда я ушла от Лоренса, и во второй… – Ее голос дрогнул. – Когда он ушел от меня.

– Уж кому-кому, а Себастьяну горе знакомо. Однажды он сказал мне, что, когда умерла Пандора, единственным его желанием было умереть самому. Это желание не оставляло его несколько лет. Каждый его день был наполнен горем. Так продолжалось, пока… пока он не принял Иззи. И это стало для него поворотной точкой.

– Он много страдал, наш дорогой Себастьян. – Барти помолчала. – Понимаешь, Кит, я не уверена, что мы с Лоренсом были бы по-настоящему счастливы. Совсем не уверена. Я ведь тоже не отличаюсь особой покладистостью.

– Здесь я целиком с тобой согласен. Но вы сумели бы построить взаимоприемлемые отношения. Жаль, что ты так несчастна.

– Кит, с чего ты взял, что я несчастна? – удивилась Барти. – Я не чувствую себя несчастной. Мне нравится моя жизнь. Я в восторге от Нью-Йорка. Я с удовольствием работаю в «Литтонс – Нью-Йорк». У меня хватает времени на все. Я по-настоящему счастлива. Просто я… тоскую по Лоренсу.

– Конечно, – вздохнул Кит. – А что касается Дженны… думаю, ты абсолютно права. Незачем ей сталкиваться с миром исков, адвокатов, алчности. Особенно в таком возрасте. Кстати, а ты встречалась с другими детьми Лоренса?

– Нет. Но брак их матери с Лоренсом отнюдь не был идиллией. Он женился на ней лишь потому… – Барти осеклась и вздохнула. – Довольно об этом, иначе ты, чего доброго, начнешь считать Лоренса отъявленным злодеем. А у него было немало прекрасных качеств. Он был верным, щедрым, смелым… Говорю тебе, достоинств в нем тоже хватало. Когда я переехала в Нью-Йорк, то написала Аннабель. Так зовут его первую жену. Я не собиралась с ней дружить. Просто хотела устранить возможные недоразумения. К моему удивлению, она встретила меня очень любезно. С тех пор мы изредка встречаемся на концертах и спектаклях. Но у этой женщины стальной характер, и с деньгами Лоренса она расставаться не собирается. Все деньги были оставлены детям. Разумеется, и она получает свой процент… Боюсь, я утомила тебя этими подробностями.

– Ты ничуть меня не утомила.

– Я была рада поговорить о Лоренсе. Такая возможность выпадает мне нечасто. И все-таки подумай о поездке в Нью-Йорк.

– Если ты так хочешь, я подумаю. Но в Нью-Йорк не поеду.

* * *

Взяв такси, Барти поехала к Уорвикам за Дженной. Девочки еще не вернулись из зоопарка. Барти сидела в пустой гостиной, пила чай и пыталась восстановить душевное равновесие. Воспоминания о Лоренсе – яркие, неистовые – всегда были болезненными. Потом ее мысли перекинулись на Дженну, на отказ от борьбы за наследство. Об этом Барти думала почти ежедневно. Она надеялась, что поступает правильно. И все же внутри шевелился страх: а вдруг потом Дженна посчитает себя обойденной и решит, что вправе претендовать на часть отцовских денег?

* * *

– Это моя Дженна… Дженна, познакомься: это твой дядя Билли, а это твоя тетя Джоан.

– Здравствуйте, – учтиво произнесла Дженна, поочередно протягивая руку своим английским родственникам.

Барти все-таки отчасти удалось научить Дженну чопорным английским манерам. Во всех прочих сферах жизни дочери она терпела сплошные неудачи.

– Рад с тобой познакомиться, Дженна. – Билли добродушно потряс руку племянницы. – А ты, смотрю, более рослая, чем я думал.

– Так все говорят. Мне рассказывали, что мой отец тоже был высоким. Вы ведь с ним не были знакомы?

Спрашивая, Дженна втайне надеялась, что был. Редко кто из маминых друзей и родственников знал ее отца. Отец оставался для Дженны загадочной, туманной фигурой, известной лишь по фотографиям, но и их у ее матери было немного. Дженна пыталась расспрашивать дядю Джейми – младшего брата ее отца, однако тот говорил как-то нехотя, словно чего-то боялся. А дедушка Роберт, к которому Дженна тоже приставала с расспросами, вечно чем-нибудь отговаривался. Ей хотелось как можно больше узнать об отце, и с годами это желание только возрастало. Нельзя сказать, чтобы имя ее отца было полностью окутано тайной, но Дженне не удавалось выстроить целостное представление об отце. То, что она знала о нем, было отрывочным и разрозненным и плохо стыковалось между собой.

– Увы, не был, – признался Билли, отвечая на ее вопрос. – Я бы с радостью, но он не приезжал в наши места.

– И очень глупо с его стороны, – заявила Дженна.

Она улыбалась, завороженная массивным каменным домом, довольно запущенным садом, лугом и большими полями, живыми изгородями, полоской леса и, конечно же, такой же массивной конюшней.

– Как здесь здорово! Мне очень нравится.

– Я рада. Нам здесь тоже очень нравится.

Дженна наградила Джоан улыбкой. Она сразу прониклась симпатией к этой крупной, по-домашнему уютной женщине, с большими сильными руками и сбившимися на лоб черными волосами, которые успела тронуть седина. Дядя Билли Дженне тоже понравился, но он меньше улыбался и очень уж пристально глядел на нее, будто что-то в ней высматривал.

– А где ваши сыновья?

– В школе. К половине четвертого вернутся. Тебе придется немного поскучать. Потом мы поедим и Билли, если не будет занят, покажет тебе лошадей. Твоя мама говорит, что ты любишь лошадей.

– Очень люблю. Я катаюсь верхом в Центральном парке и на Лонг-Айленде, по берегу.

– Если хочешь, дадим тебе покататься на наших.

– Я с удовольствием. Но вообще-то, мне хотелось бы поездить на тракторе.

– Дженна! – не выдержала Барти.

– Поездить на тракторе? – засмеялась Джоан. – Это посложнее будет, раз ты никогда на нем не ездила. Кто-нибудь из мальчишек тебя покатает.

– А они водят трактор?

– В основном Джо. Как говорит Билли, водить трактор можно в любом возрасте. Главное, чтобы ноги до педалей доставали.

– А сколько лет Джо?

– Почти двенадцать. Но он рослый парень… А все-таки, может, перекусите с дороги?

– Я лучше лошадей посмотрю, – заявила Дженна. – И покатаюсь.

– Но не на голодный желудок, – возразила Барти. – Мы только-только приехали.

Дженна хмуро посмотрела на мать:

– А Джоан говорила, что Билли покажет мне лошадей.

– Когда у него будет время. Это мы с тобой гостить приехали, а у Билли наверняка полно дел.

– Я бы не сказал, что полно. Не знаю, как насчет покататься, а лошадей показать могу, – сказал Билли, улыбаясь Дженне.

Дженна наградила его ответной улыбкой и торжествующе посмотрела на мать.

Лошадей было больше дюжины: пара крупных охотничьих, еще две или три поменьше, несколько пони, а чуть поодаль, в загоне, – пара шайрских тяжеловозов.

– Этот вот принадлежит Элспет Уорвик, – пояснил Билли, указывая на изящного гнедого конька. – Она здесь частенько бывает и всегда ездит только на нем.

– Какой симпатичный. Как его зовут?

– Флориан. Элспет немного избалованная девушка, но обожает кататься верхом. Как когда-то любила ее светлость. Я Элспет всегда об этом говорю.

– И эти мне тоже нравятся, – сказала Дженна, указывая на тяжеловозов. – Надо же, какие громадные.

– Настоящие работяги. Они нам очень помогали в войну, когда были трудности с бензином. Серого мы назвали Лордом Би, в честь его светлости. Сейчас они уже не такие резвые, но иногда я на них работаю.

– Вы на них пашете? – спросила Дженна.

– Откуда ты знаешь про пахоту?

– Мама рассказывала.

– Вот уж не думал, что маме известны такие вещи. Я считал, она ничего, кроме книжек, и не знает.

– Моя мама знает про все, – с апломбом заявила Дженна.

* * *

За едой разговор коснулся лорда Ардена. Билли поинтересовался у сестры, как он выглядит. Барти ответила дипломатично, назвав лорда Ардена очень милым и обаятельным.

– Это я слышал. Ты мне расскажи, какой он на самом деле.

– Билли! – выразительно произнесла Джоан, и Дженна мгновенно поняла: «Не при детях».

– В общем-то, нормальный дедуля, – встряла Дженна. – Добрый, улыбается. Только мало говорит.

– Беднягу, наверное, литтоновские женщины забивают, – засмеялся Билли. – В их присутствии много не поговоришь.

– Дело не в этом, – возразила Дженна, с улыбкой глядя на дядю. – Он бы и без женщин не слишком рот раскрывал. Глуповат он – вот в чем дело.

Джоан почему-то одолел приступ кашля. Дженна с беспокойством посмотрела на нее и тут услышала знакомое «Дженна!». Таким тоном мама говорила всегда, когда сердилась на нее.

– А что? Его все равно здесь нет. Он не узнает. Он не такой умный, как тетя Селия. Это сразу видно.

– Дженна, сколько раз я тебе говорила, что неприлично обсуждать людей!

– Но…

– Дженна, пойдем-ка со мной, – сказал Билли, вставая из-за стола. – Оседлаю тебе пони.

Билли усадил ее на замечательного маленького пони по кличке Кофе. Они сделали круг вдоль загона, но Дженна сумела убедить дядю, что способна ездить без его помощи.

– Вам ведь трудно бегать с искусственной ногой, – сказала она.

– Я и забыл, что она искусственная, – улыбаясь, ответил Билли. – Она мне как своя. Даже не знаю, что бы я делал, если бы у меня выросла новая нога.

– А такое бывает? – удивилась Дженна. – Но вам, наверное, плохо без своей ноги.

– Ни капельки. Можно сказать, оттяпанной ноге я обязан всем, что имею. Тебе разве мама не рассказывала?

– Помню, рассказывала. Как леди Бекенхем за вами ухаживала, а потом дала вам работу в конюшне. Жаль, я с ней не успела познакомиться.

– Ты мне в чем-то ее напоминаешь, – признался Билли.

* * *

Дженна самозабвенно носилась по загону на Кофе, когда со стороны ворот послышались крики. Еще через мгновение ее двоюродные братья стояли рядом с отцом, поглядывая на американскую гостью. Дженна резко осадила пони, подъехала к мальчишкам и наградила их улыбками:

– Замечательный коняшка. Я бы его с удовольствием увезла в Америку. Между прочим, меня зовут Дженна.

– Никуда ты его не увезешь! – отрезал Джо. – Это мой пони. Я на нем учился ездить.

– Джо! – урезонил его отец.

– Это я так, пошутила, – успокоила мальчишку Дженна.

Она разглядывала Джо. Парень ей сразу понравился. Высокий, долговязый, с растрепанными светло-каштановыми волосами и синими, как у матери, глазами. У него было улыбчивое лицо. Он и улыбался по-матерински. Майкл пошел в отца и внешне, и характером. Он внимательно смотрел на Дженну, составляя мнение о ней.

Дженна слезла с пони, и они с Джо побрели к тяжеловозам. Майкл пошел следом. Дженну завораживали эти могучие животные. Таких она видела впервые.

– Я захватил для них морковку. Возьми, – сказал Джо. – Подавай на раскрытой ладони.

– Это я уже знаю, – отмахнулась Дженна, продолжая смотреть на тяжеловозов.

Увидев морковку, серый нагнул голову и осторожно взял с ладошки Дженны лакомство. Она довольно заулыбалась.

– Лорд Би у нас настоящий джентльмен, – заметил Джо. – Изысканные манеры, как говорит отец.

– Вот бы на нем покататься.

– И не мечтай. Тебе на него даже не залезть. И потом, на него седла нет.

– Я могу и без седла.

– Не можешь.

– Могу!

– Ты свихнутая, – сказал Майкл.

– Ничего подобного.

– Свихнутая. Еще и девчонка, – добавил Майкл, как будто это что-то значило.

– Сейчас я вам покажу.

Она взобралась на ворота, встала, качнулась, вцепилась в гриву Лорда Би и не то скользнула, не то прыгнула ему на спину. Конь слегка вздрогнул, и Дженна почувствовала, как у него напряглись мышцы спины. Тяжеловоз был слишком могучим, и Дженне, чтобы удержаться на нем, пришлось почти горизонтально развести свои короткие ноги. Она еще крепче ухватилась за гриву, слегка поелозила по лошадиной спине и торжествующе посмотрела на мальчишек:

– Ну, что я говорила?

Возможно, все кончилось бы вполне благополучно, если бы крупному слепню тоже не вдумалось сесть на бок Лорда Би. Тяжеловоз подпрыгнул, лягнул задней ногой воздух и взмахнул хвостом. У обычной лошади эти движения вышли бы более изящными, но у тяжеловеса они, естественно, были тяжелыми. Лорд Би накренился. Дженна почувствовала, что сползает набок. Она впилась в спасительную гриву и глянула вниз. Земля была предательски далеко. Дженна попыталась снова забраться на спину коня, но потеряла равновесие. Теперь она почти висела на гриве Лорда Би, и его это начало раздражать. Он шагнул вперед. Дженна вцепилась в гриву мертвой хваткой. Лорд Би шумно фыркнул и пустился рысью. Секунд десять или пятнадцать Дженна еще держалась на нем, затем медленно и довольно грациозно упала. Падая, она инстинктивно выставила руку, уберегая себя от более серьезных травм, и в результате сломала ее в запястье, и в этом не было уже грациозности.

Через два часа в местной амбулатории Дженне наложили на руку гипс. Все это было довольно болезненно. К физической боли добавилась первая порция материнского гнева. Дженна знала, что последуют и другие. Билли, перестав улыбаться, высказал все, что думает о ее отчаянной глупости. Еще тяжелее было слышать, как он отчитывает ни в чем не повинного Джо. Однако все эти муки с лихвой перекрывала фраза Джо, адресованная отцу:

– Я еще таких смелых девчонок не видел. Даже если она и дура.

После этого и боль в руке, и рассерженные взрослые отошли на задний план… Через три дня они с матерью возвращались в Нью-Йорк. С рукой на перевязи, Дженна поднималась по трапу, а в ушах по-прежнему звенели слова Джо.

* * *

Редакции «Рекорда» очень понравился фоторепортаж Адели о коронации. Ее снимки поместили на четырнадцати страницах и на обложке.

– Maman, позволь мне взглянуть, – попросила Нони и потянулась через стол за журналом. В этом время Лукас, читавший газету, приподнял ее, чтобы перевернуть страницу, и опрокинул кофейник. – Лукас, ну ты и чурбан! Боже, что он наделал! Мамочка, ты извини, что так получилась! Руки у тебя кривые, идиот несчастный! Как тебя угораздило опрокинуть кофейник?

– Очень просто, – ответил за него Джорди. Обычная приветливость изменила писателю. Тон его был ледяным. – Лукас, я все видел. Извинись перед матерью.

– Это вышло случайно, – буркнул Лукас.

– Даже если это вышло случайно, ты все равно должен извиниться. – По голосу Джорди чувствовалось, что он сомневается в случайности. – Твоей маме специально прислали этот номер. Еще не известно, когда она сумеет получить другой.

– Через несколько дней получит. Всего-навсего журнал, а не какая-нибудь бесценная картина. Вскоре весь дом будет завален этими журналами. Велика важность!

– Представь себе, очень велика, – сказал Джорди. – Пожалуйста, извинись перед матерью.

– С какой это стати я должен извиняться?

– Я тебе объясню с какой.

– Джорди, все нормально. – Адель торопливо улыбнулась. Улыбка получилась нервозной. – Честное слово, это была случайность.

– Нет, не все нормально. Я не верю, что это была случайность. Лукас, если ты не в состоянии извиниться, будь любезен, иди в свою комнату.

– Не пойду. Я не обязан подчиняться твоим приказам. Ты мне не отец.

– Лукас! – не выдержала Адель. – Как ты смеешь грубить?

– Я сказал правду.

– Пожалуйста, извинись перед Джорди.

– Не собираюсь. И вообще, мне пора в школу. Туда, где людей интересуют более значительные вещи, а не какие-то снимки дурацкой коронации.

– Лукас!

Но его уже не было. Джорди вскочил на ноги. Его лицо было белым от ярости.

– Джорди…

– Адель, позволь мне самому разобраться. Я не потерплю такого поведения.

– Это ничего не даст.

Джорди выбежал из кухни. В коридоре послышались крики, затем тяжело хлопнула входная дверь. Адель и Нони переглянулись.

– Ох, maman…

– Ох, Нони.

* * *

– Дорогая, что случилось? Мне тяжело видеть тебя такой опечаленной. Пожалуйста, расскажи, в чем причина.

– Кит категорически отказывается встречаться со мной. – Глаза Селии распухли от слез. – Я этого не выдержу. Честное слово, не выдержу. Я так его люблю и…

– Продолжай.

– Нет, не могу.

Разве она могла рассказать мужу о своем желании откровенно поговорить с Китом и объяснить истинные причины, заставившие ее выйти за Банни Ардена? Тяжелые, мучительные причины. А Кит не желал ничего слушать, упорно отклоняя ее приглашения.

– Селия, постепенно он все поймет. Обязательно поймет. Он еще молод. Потом образумится, поведет себя по-взрослому.

– Банни, он уже не мальчик. – Селия вытерла глаза и потянулась за сигаретой. – Ему тридцать три. И он очень жесткий. Всегда был таким.

– И он же твой самый любимый ребенок.

– Что? Разумеется, нет.

Да, Кит был ее самым любимым ребенком. Самым младшим, самым красивым, умным, обаятельным. Любившим ее крепче всех. И…

– Селия, он твой любимец. Уж мне-то ты можешь в этом признаться. Тебе нечего стыдиться. Любой дурак видит, что с Джайлзом вы никогда не ладили. И близняшки больше любили друг друга, чем тебя. А Кит был твоим сердцем, Селия, и я ничуть этому не удивляюсь. Я помню его совсем малышом. Он сидел у тебя на коленях, говорил, какая ты красивая, а ты смеялась.

– Теперь бы он не сказал мне, что я красивая, – вздохнула Селия, пытаясь улыбнуться.

– Не печалься. Я же говорю, постепенно он образумится.

– Банни, не надо мне это без конца повторять.

Тон Селии был резким. Лорд Арден с беспокойством посмотрел на нее. Селия все чаще разговаривала с ним в таком тоне. А ведь пока они не поженились, она себе такого не позволяла. Лорд Арден решил съездить в клуб. Пусть побудет одна, успокоится. А когда придет в себя, он ее обрадует поездкой в Вену, где они будут слушать Марию Каллас. Это отвлечет Селию от ее беспокойного семейства. Поездка и изящная вещица, которую он видел в витрине «Эспри». Обычно лорд Арден не жаловал современные ювелирные украшения, но тот браслет с бриллиантами и сапфирами ему понравился. Браслет был очень широким, почти как манжета. Надо будет по пути в клуб зайти и купить эту штучку.

* * *

Уход Кита из «Литтонс» был весьма неприятным событием. Кит оказался прав. Он очень хорошо знал Селию и своим уходом нанес ей сильнейший удар. Она могла физически не появляться в издательстве, но все равно оставалась неотъемлемой частью «Литтонс». Это было ее детище, столь же дорогое, как каждый из ее детей. И Кит тоже был частью этого мира. «Литтонс» создало его, как всякое хорошее издательство создает своих авторов. Авторы могут писать гениальные вещи, но этого мало. Рукописи надо превратить в книги, а книги – умело представить, заинтересовав читателей. То же и с авторами. Их тоже надо представлять читательской аудитории, строить им репутацию, следить за их будущим. Первая книга Кита была очень талантливой, остроумной, с прекрасным сюжетом. Но чтобы читатели встретили ее на ура, ей требовалась заботливая и вдумчивая редакторская рука. Ей требовались соответствующие одежды. Только все вместе обеспечило «первенцу» Кита сумасшедший успех. И этот успех ему подарило «Литтонс», созданное его матерью. Кит получил то же, что получали другие авторы: абсолютную заботу о качестве, пристальное внимание к деталям и интуитивно точно выбранный момент для публикации. В других руках роман «Правь, дитя!» был бы другой книгой, а Кристофер Литтон стал бы другим автором. Возможно, не менее успешным, но другим. Он доверил «Литтонс» принять роды его писательской карьеры. Теперь он отказывался от своих «акушеров». Отказывался от нее, своей матери. Его уход из издательства одновременно был и отказом от нее. Хорошо зная сына, Селия сразу это поняла. Поначалу она, хотя и безуспешно, пыталась тешить себя иллюзиями, будто его уход был продиктован семейной лояльностью. Но потом Кит прислал ей письмо, напечатанное на его специальной машинке. В этом письме он заявлял, что более не желает поддерживать с ней никаких контактов.

Издательство и после твоего ухода продолжают связывать с твоим именем, а поскольку это является неоспоримой правдой, я не хочу иметь ничего общего ни с издательством, ни с тобой. Пожалуйста, не звони мне и не пытайся со мной встретиться. Я действительно этого не хочу.

Даже конец письма подчеркивал его отказ. Подписи не было. Вместо знакомых каракулей машинка выстучала официальное «Кристофер Литтон».

Селия смотрела на машинописные буквы и пыталась утешаться мыслью, что в чем-то Кит так и остался ребенком.

* * *

Поначалу Селия думала, что Кит одумается и согласится встретиться с ней. Тогда она сумеет хотя бы что-то ему объяснить. Но ее письма возвращались обратно. Их было три, и каждое – все более настойчивое и отчаянное. Кит отказывался говорить с ней по телефону и отклонял все ее приглашения. Третье, как чувствовала сама Селия, было последним.

«Кит, я тебя умоляю, – писала она, – приезжай ко мне. Я очень хочу попытаться все тебе объяснить. Я не могу допустить, чтобы ты ушел, не услышав моих объяснений».

На это письмо она получила лаконичный ответ. Напоминание, что ушел вовсе не он, а она сама… В тот день Селия наконец признала свое поражение.

Она потеряла Кита и не знала, как ей справиться с потерей.