Читать книгу Под стук колес - Петр Карауш - Страница 6

Капитан особого отдела МГБ, Иван Подопригора, очнулся от наркоза после труднейшей операции и осмотрелся. Снова палата, белые стены, кровати, тумбочки и стойкий запах хлорки. Тут же подошла медсестра.

– Ну как себя чувствуете, Иван Николаевич?

– Нормально сестричка, нормально, – прошептал он. – А где мой Курай?

– Да здесь он, во дворе. Как привёз вас, так и остался, никому в руки не даётся. Серьёзный конь… – она говорила что-то ещё, поправляя одеяло, но капитан уже провалился в свой мир бреда и яви, где было не понятно, что есть настоящее, а что является просто вымыслом больного сознания.

Он снова увидел этих двоих с трезубцами на конфедератках[1]. Они лежали в пыли, а под ними растекалась кровь, но земля не принимала кровь убийц и насильников, и та сворачивалась в тёмный сгусток и становилась каменной. Откуда-то появился одинокий волк. Он осторожно подошёл, понюхал трупы, и шерсть на загривке стала дыбом. Потом протяжно завыл, и, поджав свой облезший хвост, растворился в лесной чаще. Вдруг капитан увидел речушку Самару, что течёт по родной днепропетровщине. Почему-то она была очень широкая, а на том берегу стояла его мать и звала к себе. Он плыл тяжело. Намокшая одежда тянула вниз, и не было сил сопротивляться течению. Но он, пересиливая себя, плыл и плыл, качаясь на волнах. И вдруг, на берегу, появилась девушка в белом халате, послышался возглас: «Сюда, скорей!!!» Кто-то протянул ему руку, но в этот момент, он попал в водоворот, и его потянуло в тёмный омут.

* * *

Иван проснулся. Была ночь, ярко светила Луна. Рядом, на стуле дремала медсестра.

– Пить… сестрёнка… пить… – Медсестра встрепенулась.

– Сейчас миленький, сейчас. – Она быстро намочила марлевую салфетку и приложила её к пересохшим губам.

– Курай! Где Курай? – прошептал капитан.

– В конюшне твой Курай, в конюшне, успокойся и скорее выздоравливай, ждёт он тебя. – Она боялась сказать, что по приказу вышестоящего начальства, жеребца, ещё неделю назад, погрузили в вагон и с другими лошадьми увезли куда-то в неизвестность.

* * *

Он не понимал, что происходит. Его, боевого, чистокровного дончака, завели в грязный вагон и привезли сюда, в эту душную, полутёмную конюшню, с прогнившими полами и низким потолком. Здесь всё ему было чужим: и люди, и лошади, и даже овёс отдавал прелостью и гнилью.

Его поймали во дворе здания, где лежал хозяин. Там все ходили в белых халатах, и пахло хлоркой. Курай уже третий раз доставлял его туда, но на этот раз всё было серьезнее, чем раньше. Он всё время вспоминал, как это было.

Они шли тогда по лесной дороге. День клонился к вечеру. Спадала жара. Где-то недалеко, лениво куковала кукушка, а вокруг было тихо и спокойно. Хозяин не громко насвистывал какую-то мелодию, а он срывал на ходу то сочную траву, то вкусные листья белой акации. Вдруг тишину разорвал хлёсткий звук выстрела. Его друг покачнулся и упал, а из – за кустов выскочили двое мужчин, в грязной форме, и кинулись к нему. Курай вздыбился и передними копытами ударил по нападавшим. Через мгновение они уже лежали в пыли, а сверкнувшие на солнце подковы, стали красными от крови. Нападавшие не шевелились, и он наклонил голову к хозяину, тихонечко заржал.

Его привезли сюда осенью, но вот уже наступила весна, а хозяина не было видно. После того, как его обманом завели в вагон, он больше никому не доверял и пытался вырваться при любой возможности. Где-то в конце зимы к нему стал заходить маленький мальчик, но Курай и его не подпускал к себе. Сначала он очень злился, что этот человеческий детёныш подолгу сидит почти рядом и всё время смотрит на него. Но потом он привык, а со временем этот, маленький человечек, ему стал нравиться всё больше и больше. Да и пахло от него, чем-то вкусным, и кажется знакомым. И однажды Курай, в очередной раз, увидев мальца, неожиданно для себя, впервые заржал миролюбиво, а когда тот достал из-за пазухи краюху хлеба, посыпанную крупной солью, он сдался. Теперь только ему он разрешил ездить на себе и никогда не пытался вырваться, если тот шёл рядом.

Курай всё реже и реже вспоминал своего хозяина, и уже привык к новому имени Буян, но всё равно, к себе никого не подпускал и продолжал ждать и надеяться, что он придёт за ним и заберёт отсюда. Он не мог его бросить! Не мог! Ведь они вместе прошли по военным дорогам и даже были в огромном городе, который все называли Берлин. Город жеребцу не понравился. Травы там было мало, да и та горькая и сильно пахла дымом.

* * *

Курай дремал стоя, подогнув заднюю ногу и изредка взмахивал хвостом, отгоняя назойливых мух. Перед ним проплывали картины из его далёкого детства. Вот он, ещё маленьким жеребёнком, бежит по широкой степи, и прохладный ветерок гладит его бока. А вот огромная река и он стоит по колени в воде и не может напиться, и кто-то очень знакомый зовёт его к себе.

Он очнулся. На улице громко спорили, люди приближались, и жеребец услыхал знакомый голос:

– Мне сказали, что он здесь. Я с ним пол войны прошёл. Он мне как…

Дончак рванулся к выходу, но две, блестящие цепи держали его намертво. Он ударил задними копытами по двери и громко, призывно заржал.

– Курай, я здесь! – Майор, Иван Подопригора вбежал в конюшню. – Вот ты где. Я нашёл тебя.

Председатель колхоза Аркадий Петрович, вошёл в конюшню и остановился. Жеребец, который никого и близко не подпускал к себе, стоял тихо и, уткнув голову в грудь майора, странно урчал, а тот прижался к нему и что-то тихо шептал на ухо, а по щеке медленно катилась слеза.