Читать книгу Под стук колес - Петр Карауш - Страница 8

Лесничий Кардамычёвского леса, Иван Рябоконь, ехал на свою заимку. Погода была солнечная, морозец градусов 15, настроение отличное. Весело бежала, ёкая селезёнкой, каурая лошадка, легко скользили небольшие сани с бесценным своим грузом, который призывно плескался в двух молочных бидонах. Они были аккуратно укутаны ватным одеялом и укрыты от завистливых глаз, свежим, душистым сеном. Дорога шла сначала по степи, потом через замёрзшую речушку Кучурган и вошла в лес. Скрипел снег под полозьями, пахло лошадиным потом, тихонечко и как-то мелодично, позванивали бидоны. И в предчувствии скорого отдыха, лесничий запел хрипловатым голосом, знакомую до боли ему песню:

– Эх, дорожка, фронтовая, не страшна нам бабёнка любая.

Уже прошло 12 лет после Великой Победы, а ему всё ещё снились немецкие мессеры, взрывы бомб, и нелёгкие, фронтовые дороги. Прибыв на место, он сначала выгрузил кадку, за ней котёл, потом две фляги с брагой, занёс всё это в избушку и растеряно остановился. Не было змеевика! Ругая себя, на чём свет стоит, вылил брагу в кадушку, а пустые фляги бросил в сани и, хлопнув дверью, заторопился домой. До деревни было километра четыре и как не торопись, а время идёт. Возвратившись назад, к зимовью, Иван увидел, что дверь в избушку открыта, но не придал этому большого значения. Не спеша распряг лошадь, завёл её в конюшню, бросил сена в ясли и с приличной охапкой дров вошёл в избушку. То, что он увидел, не входило ни в какие планы. На полу, вокруг пустой, (как потом оказалось), кадки, лежали, в шикарных шубах, мертвецки пьяные три волка. Один лежал на спине, раскинув лапы в разные стороны, другой на боку, а третий, наверное, вожак, лежал на животе, вытянув задние ноги, а передними обнимал кадку и прижав к ней голову. Такой подлости от хищников Иван не ожидал и в начале, даже растерялся, но после войны, за шкуру волка, на приёмном пункте, давали тысячу рублей, а зарплата у лесничего была всего триста двадцать, и он сразу же сообразил свою выгоду. Не откладывая дело в долгий ящик, «раздел» серых халявщиков до «нижнего белья» а через несколько дней, в субботу, поехал в Одессу на привоз, где старый еврей, дядя Сеня, принимал от охотников шкуры разных зверей, от сусликов до медведей. Но медведей в Одесской области никогда не было, а шкурки сусликов его мало интересовали и дядя Сеня, прямо, скажем, скучал. Хотя скучать на Привозе, в принципе, невозможно.

Одесситы говорят: Париж – это не Одесса, вот Одесса – это Париж! А если Вы были в Одессе и не были на Привозе – значит, Вы нигде не были. Вдруг старый еврей встрепенулся, он почувствовал свой интерес, как только лесничий вышел из вагона. Нет, дядя Сеня не был жуликом, Боже упаси! Он просто был одесситом, и ещё не видя нужного себе человека, уже кое-что за него знал. Он тут же достал ворох старых накладных, и в ожидании клиента, начал внимательно их изучать, а когда в конторку вошёл лесничий, то было такое ощущение, что именно сейчас решается судьба мира.

– Здравствуйте – Иван подошёл к стойке, за которой, с озабоченным видом сидел Сеня. – Вы принимаете волчьи шкуры?

– Волчьи шкуры? Вы что, серьёзно? – Старый еврей с сожалением оторвался от важных бумаг.

– Ну да, а шо?

– Тогда удивите нас.

Иван снял с плеч увесистую котомку, развязал её и начал доставать шкуры. Опытный глаз приёмщика сразу увидел свой интерес.

– Что-то я не понял, а Вы как их взяли? – спросил Сеня, рассматривая шкуры – никаких следов стрельбы, капкана или петли.

– Сима! – Позвал он жену, которая частенько заменяла его. – Иди, посмотри на этого волшебника.

– А что, таки хорошие шкуры – сказала Сима. – И стоило меня звать?

– А ты спроси, как он их взял!

– Ой, не морочь мне голову, я, что работник ОБХСС?

.-Когда ты спрашиваешь за деньги, я думаю, что таки да, – парировал он.

– Ладно, мне некогда. – Сима вышла на улицу, а Сеня начал расспрашивать лесничего про его жизнь, за удачную охоту, а тот, по простоте душевной, рассказал какой урон нанесли ему волки.

– Вы знаете, товарищ Рябоконь, я Вас очень уважаю, но я бедный еврей и мне не нужен этот гембель.

– Это Вы о чём?

– Поймите меня правильно, я не имею права принимать целые шкуры. Когда меня там спросят, а они таки спросят, – он показал пальцем наверх – и что я им скажу, что оно сдохло? Лесничий почувствовал, как уплывают три тысячи и автоматически спросил:

– И шо теперь?

– Ну, я могу их взять, но только ради Вас и то по пятьсот рублей за шкуру, и это притом, что я очень рискую.

– Хорошо, я подумаю. – Иван засунул шкуры в мешок и, кипя от негодования, вышел на улицу. Сделав десяток шагов, он увидел милиционера, и направился прямиком к нему.

– Товарищ старший сержант, разрешите обратиться. – И лесничий рассказал о жадном еврее, его предложении и попросил принять радикальные меры. Войдя в конторку, милиционер поинтересовался, почему произошёл конфликт.

– А Вы спросите, как он их взял, нет, Вы таки спросите!

– Ну! – старший сержант повернулся к Ивану. – Говори сюда, я слушаю.

Иван, мысленно проклиная себя, начал рассказывать и о браге, и что забыл змеевик, и как волки лежали пьяные в избушке…

– Ясно. Шкуры, как неправильно добытые, подлежат конфискации, а за изготовление самогона, сам знаешь, на первый раз штраф триста рублей.

Иван Рябоконь возвращался домой в общем вагоне и сидя за столиком, с почти пустой бутылкой «Московской», время от времени восклицал:

– Волки! Ах и волки! Ну собаки!

Соседи по купе, глядя на его пудовые кулаки, почему-то стеснялись задавать вопросы и только сочувственно вздыхали, поглядывая на пустеющую, на глазах бутылку.