Читать книгу Ласко́во - Петр Смирнов - Страница 51

То было бурное во всех отношениях время.

Крестьянство (и молодежь в том числе) как бы раскололось. Единоличники считались устойчивыми, крепкими хозяевами, но обиженными властью. Их продолжали трепать налогами, натуральными поставками, а наиболее упрямых облагали “твёрдым заданием”. За его невыполнение описывали имущество, которое либо отдавали в колхозы, либо продавали на торгах.

Случалось, что изъятый у единоличника полушубок за бесценок покупал колхозник. На гулянке, увидев на другом свой полушубок, его бывший владелец кидался на “обидчика”, парни дрались, как враги, сначала один на один, затем вражда разгоралась деревня на деревню. Дело доходило до поножовщины и убийств.

Особенно ненавидели лодырей-бедняков, которые своим трудом ничего не нажили, а присвоили чужое. Про них и частушка была:

Пели и про колхозников:

Или:

В Тинеях при изъятии скота у единоличника уполномоченный Иван Муров схватил телёнка за хвост, но тот всё же убежал. Немедленно на гулянке прозвучала частушка:

Священники в церквах объявляли колхозников богоотступниками, и женщины-единоличницы, возвращаясь с проповедей, возмущались: зачем, мол, и колхозницы в церковь ходят? А те рассуждали по-своему: в колхозе мы только работаем, раз нас заставили, а богу как молились, так и будем молиться.

Вскоре, однако, отец Сергий внес ясность: всякая власть – от бога, работайте и молитесь, бог вас простит.

Помимо выселенных “кулаков” (со всей ответственностью утверждаю, что это были настоящие труженики), очень многие мастеровые и вообще трудолюбивые люди были вынуждены покидать родные места. Так что бегство людей из деревни началось с коллективизации, продолжалось вплоть до войны уже из колхозов, усилилось после войны, не остановить его и теперь.

Надо сказать, что некоторые из выселенных потом приезжали в родные места с Урала, из Сибири – посмотреть. Все они жили гораздо лучше, чем наши колхозники. Оно и понятно: они же прекрасные труженики, их в новых местах ценили и хорошо платили.

То было время беспощадной ломки единоличного уклада крестьянской жизни, утвердившегося за долгие годы. Метод диктата, бесцеремонного принуждения оттолкнул многих людей от колхозов. В наших местах уже в те времена народу в деревне осталось совсем мало по сравнению с тем, что было до коллективизации.

Когда пытаюсь теперь осмыслить события тех лет, прихожу к выводу о преждевременности коллективизации в наших краях. Сама идея кооперирования мелких единоличных хозяйств была, наверное, правильной. Однако излишняя поспешность, да еще и недопустимые методы погубили всё дело, и теперь его уже не исправить.

Что могло дать объединение, если не было не только тракторов, а вообще никаких машин? Поспешное обобществление коней, требование обязательной перетасовки их между ездовыми ухудшило уход за лошадьми. То же произошло и с коровами, с инвентарём и т. д. Резко упала производительность труда, ухудшилось качество работы.

И, наконец, главное. Не убедив крестьян на деле в преимуществах коллективного труда, добились обратного – пренебрежения ко всему общественному, как к ничейному. Красть, ломать, как попало бросать колхозное стали открыто. Кто и видел – молчал, потому что не жалко. На улице, под открытым небом стояли не убранные под крышу, как это было у заботливых хозяев, телеги на зиму, а сани на лето. В канавах валялись плуги, бороны, оглобли, поломанные колёса, рваные хомуты …

Председатели колхозов, счетоводы, бригадиры – часто наиболее болтливые и юркие мужички из бедноты – после всякого рода совещаний в сельсовете, а то и в райцентре “соображали” напиться не за свой счет, возвращались домой еле живыми, иногда потеряв лошадей и друг друга.

Народ сочинил песенку:

Выпить было легко: тайно пропивали колхозное зерно, давали “по блату” подводу и т. п.

Городские ругались: “У, колхозник!..”

А ведь колхоз, если бы он на деле был коллективным хозяйством самих крестьян, – это же лучшая форма! И – никаких совхозов в деревне! Только колхозы, но – чтобы управляли сами колхозники.