Читать книгу Ласко́во - Петр Смирнов - Страница 52

Всю ночь выла вьюга. Между крыльцом сельсовета и дверью конюшни намело сугроб. Дежуривший в ту ночь мужичонка по прозвищу Пымаешь раза три намеревался пойти к лошадям, напоить и задать корма, но всякий раз, приоткрыв дверь, тут же её захлопывал. Ветер, казалось, подхватит его самого, сорвет с крыльца и бросит в объятия снежной бури.

“Ладно, погожу, пымаешь, может, к утру перебьёт”, – думал дежурный, накрываясь с головой полушубком и вновь засыпая на лавке. Во сне видел Носко. Тот страшно ругался и замахивался казацкой нагайкой. В страхе Пымаешь просыпался и шёл опять к двери, прислушиваясь к вою ветра. Показалось, за дверью стоит Носко, вот сейчас войдёт. Ну, пропал тогда! Открывал в страхе дверь, и в лицо било колючим снегом. Закрывал, возвращался к тёплому стояку. Сидел, думал.

“Вот, пымаешь, оказия. Хоть бы пету́н пропел, знал бы, скоро ль свет… Построились, пымаешь, за версту от деревни, петуна и того не слыхать…”

Снова клонило в сон. Нет, нельзя спать. Надо же сходить к лошадям. Пымаешь зажёг фонарь, застегнул на все пуговки полушубок, нахлобучил ушанку, надел шубные рукавицы – и пошёл. Ветер не утихал, пламя в фонаре прыгало, чёрной копотью покрывая стекло. Пришлось фонарь спрятать под полу полушубка. В конюшне – бывшем гумне – почувствовал облегчение от ветра и пурги. Вытряхнул снег из валенок.

Лошади мерно хрумкали клеверным сеном. Пымаешь осмотрел кормушки, повесил фонарь на гвоздь, убрал навоз. Делал всё не спеша, аккуратно, знал – Носко не потерпит беспорядка у лошадей. “Вот бы, пымаешь, пришел сряду, увидел бы меня за работой – совсем, пымаешь, другое б дело”, – думал мужик, набирая охапку сена.

Труднее было с водой. Ту, что была в бочке, он израсходовал с вечера. Идти же в такую непогоду ночью искать колодец или прорубь в мочиле было делом безнадёжным. В Сорокине с водой вообще было худо. Даже ручейка поблизости не было. У каждого жителя свой колодец.

Пымаешь опрокинул бочку, вылил остатки воды – набралось два неполных ведра. “Эх, маловато, ну да ладно”, – и дал сперва жеребцу Носко, а потом кобыле Гранова.

Покончив с делами на конюшне, Пымаешь возвратился в сельсовет, растопил стояк. Мало-помалу забрезжило в окнах. Ветер ослабел, вьюга успокоилась.

Носко всегда приходил на работу раньше всех. Рано пришел и в этот раз. В черной шубе и кубанке, в валенках и меховых рукавицах, он – по всему видно – собрался куда-то ехать. Небрежно буркнув на приветствие дежурного, спросил о лошадях. Пымаешь бойко ответил, что обе лошади всю ночь ели клевер.

– Сыты, пымаешь, сыты, – заключил он.

Носко направился к выходу. “Слава богу, пымаешь, пронесло”, – с облегчением подумал мужик и решил пойти расчистить прорубь на Тимошкином пруду. Зашел в сарай за лопатой и ведром. Там Носко запрягал в санки своего Кобчика.

– Поил? – спросил строго.

– Поил, пымаешь, поил, по полному ведру выпили, – затараторил Пымаешь и пошел на пруд. Он был уверен, что Носко уедет.

Но Носко не уехал. Увидев в конюшне пустую бочку, он решил проверить дежурного. Дождался, когда тот принес воды, потребовал:

– Дай! – и, взяв ведро, поднес коню. Тот сначала пофыркал (вода-то ледяная), но затем стал пить, цедя сквозь зубы. Выпил всё ведро до дна.

Носко, подавая ведро, приказал:

– Неси ещё!

Пымаешь, схватив ведро, побежал к пруду. “Вот беда, вот беда”, – повторял он про себя и жалел, что сперва взялся топить печку, а не расчистил прорубь, не принёс воды и не напоил лошадей.

Второе ведро с водой конь понюхал, но пить не стал. Носко поставил ведро и шагнул к побелевшему мужику. Тот знал, что в гневе Носко может огреть нагайкой, но нагайки сейчас не было. Может, пронесёт, подумалось, а уж ругань-то он стерпит любую.

Резкий удар кулаком в ухо свалил его на пол.

– Встань, – тихо сказал Носко.

Пымаешь поднялся.

– Врать будешь?

– Так ить поил…

– Врать будешь?!

– Не-е…

– Будешь дежурить ещё сутки, – сказал Носко и уехал.