Читать книгу Великий крестовый поход - Пол Андерсон - Страница 11

Дельфины собрались.

С ними, по обычаю морского народа, Тауно и Эйян оставили своего брата. Они закрыли ему глаза, сложили руки и забрали нож – сталь уже начала ржаветь, – теперь они смогут пользоваться вещью, знавшей Кеннина. Справедливо получить от него последний подарок, и теперь он достанется им, его друзьям, а не морским угрям.

Брат и сестра отплыли в сторону, а длинные серо-голубые тени очень плавно и нежно окружили Кеннина, и над вечерним океаном поплыла песнь прощания:

Дальний и долгий путь предстоит, Выпало весть донести на край света О солнце сияющем, волнах веселых, Прибое призывном и вольных ветрах. Тебя ожидает жизни Податель. Брат наш, Воздуха тебе И воды тебе. Ты в памяти нашей по-прежнему с нами.

– Тауно! О Тауно! – зарыдала Эйян. – Он был таким молодым!

Брат крепко прижал ее к себе. Невысокие волны покачивали их тела.

– Норны[3] неумолимы, – сказал Тауно. – Он достойно встретил смерть.

К ним подплыл дельфин и по-дельфиньи спросил, в какой еще помощи они нуждаются. Корабль не так уж трудно удержать на месте, разбив ему руль, и вскоре жажда свершит справедливое возмездие.

Тауно взглянул на виднеющийся на горизонте неподвижный шлюп со спущенным парусом.

– Нет. У них заложники. Но в любом случае надо что-то сделать.

– Я вспорю герру Ранильду брюхо, – сказала Эйян, привяжу конец его кишок к мачте и заставлю бегать вокруг, пока он к ней не привяжется.

– Вряд ли он заслуживает таких хлопот, – возразил Тауно. – Но он опасен, да. Атаковать сам корабль при помощи дельфинов или же подплыть под него и оторвать от корпуса доску нетрудно. Зато захватить его, напротив, трудно, почти невозможно. Но мы все же должны попробовать – ради Ирии, Ингеборг и Нильса. Отправимся лучше поесть, сестра, – дельфины поймают для нас что-нибудь, да и отдохнуть тоже. Мы потратили много сил.

Вскоре после полуночи он проснулся отдохнувшим. Горе не смогло лишить его сил, и все его тело переполняли жажда мести и стремление прийти на помощь.

Эйян спала рядом с ним, окутанная облаком своих волос. Каким удивительно невинным, почти детским стало ее лицо с полураскрытыми губами и длинными ресницами, касающимися щек. Неподалеку кружились дельфины-сторожа. Тауно поцеловал сестру в ложбинку между шеей и грудями и бесшумно скользнул в сторону.

Стояла светлая летняя северная ночь. Небо над головой слегка светилось, делая свет звезд в этом полумраке более бледным и нежным. Еле шевелящаяся морская гладь слабо мерцала, низкий полуразличимый гул прилива смешивался с шорохом маленьких волн. Воздух был тих, прохладен и влажен.

Тауно добрался до «Хернинга» и проплыл вокруг него с бесшумностью акулы. У руля, кажется, никого не было, но у каждого из бортов оказалось по часовому с поблескивающей пикой, третий сидел в гнезде на верхушке мачты. Трое наверху, значит, в трюме еще трое. Выходит, Ранильд настороже и не намерен оставлять своим врагам ни единого шанса.

Или нет? Борта в середине корабля возвышаются над водой всего на шесть футов. Можно найти способ взобраться на борт…

И, если повезет, убить одного или двух, пока шум схватки не поднимет на ноги остальных. Бессмысленно. Раньше детям водяного удалось одолеть весь экипаж, но в тот раз у моряков не было ничего опаснее ножей, да и никто из них особенно не желал схватки. К тому же, едва удалось справиться с Олувом, началась просто драка, а не битва насмерть.

А теперь не было и Кеннина.

Выставив из воды только лицо, Тауно лежал на поверхности и ждал.

Наконец он расслышал звук шагов. Часовой на верхушке мачты, темная тень на фоне звезд, крикнул:

– Ну-ну, ты уже так по нас соскучилась?

– Не забывай, что ты на посту, – отозвался голос Ингеборг, но какой усталый и безразличный! – Знай я, что шкипер повесит тебя за уход с поста, я стиснула бы зубы и ублажила тебя, но вряд ли мне настолько повезет. Так знай, я вышла из этого свинарника в трюме лишь глотнуть свежего воздуха, да позабыла, что и на палубе полно свиней.

– Попридержи язык, девка. Сама знаешь, мы не можем рисковать и оставлять тебя живым свидетелем, но умереть можно очень многими способами.

– И если ты слишком обнаглеешь, мы еще подумаем, оставлять ли тебе жизнь до последней ночи в море, – продолжил моряк у левого борта. – С этим золотом я смогу купить больше девок, чем мне по силам справиться, так что какое мне дело до Ингеборг-Трески?

– Верно, и вообще пора ее освежить, – поддакнул моряк на мачте и начал мочиться на нее. Ингеборг с плачем убежала на полуют. Вслед ей понесся грубый хохот.

Тауно на минуту замер, потом бесшумно нырнул и добрался под водой до руля.

Руль оброс острыми ракушками и скользкими водорослями. Тауно стал подниматься, еще медленнее и осторожнее, чем когда разведывал логово спрута. Из-за кривизны борта румпель находился в восьми футах над водой, в углублении под верхней палубой. Тауно обеими руками ухватился за его стержень, изогнул тело и просунул пальцы ног между стержнем и корпусом. Одним плавным движением, не обращая внимания на впивающуюся в тело бронзу, он взобрался по кронштейну румпеля, ухватился пальцами за край борта и подтянулся, положив на борт подбородок.

– Что это там? – крикнул моряк с палубы.

Тауно замер. Звук стекающих с него в море капель был не громче плеска волн о холодный на ощупь борт.

– Да так, то ли чертов дельфин, то ли еще что, – отозвался другой. – Клянусь бородой Христа, я буду только рад смыться из этих проклятых вод!

– А что ты первым делом сделаешь, сойдя на берег?

Трое моряков принялись болтать, щедро отпуская грубые остроты. Тауно отыскал Ингеборг. Она затаила дыхание, заметив его силуэт на фоне серебристо-темного неба, и замерла с колотящимся от волнения сердцем.

Тауно увлек ее за собой в темноту под полуютом, но даже во мраке не мог не ощутить округлую крепость ее тела, теплый аромат ее кожи и волосы, щекочущие приблизившиеся к ее уху губы.

– Что делается на корабле? – прошептал Тауно. – Нильс жив?

– До утра. – Она не смогла ответить ему с той же твердость, с какой произнесла бы эти слова Эйян, окажись та на ее месте, но все же сумела овладеть своими чувствами. – Ты ведь знаешь, они связали нас и заткнули нам рты. Меня они на время оставили в живых – слышал? Если бы Нильс мог им на что-нибудь сгодиться, они не пошли бы на такую подлость. Но он, конечно, и сейчас лежит связанный. Они прямо при нем принялись решать, что с ним делать, и в конце концов согласились, что веселее всего будет повесить его утром на нок-рее. – Ее ногти впились в руку Тауно. – Не будь я христианкой, с какой радостью я бросилась бы в море!

Он не понял смысла ее слов.

– Не надо. Я не смогу тебе помочь, и если не по другим причинам, то от холода ты наверняка погибнешь… Дай подумать… Ага!

– Что ты придумал? – По ее интонации он понял, что она не хочет напрасных надежд.

– Сможешь шепнуть несколько слов Нильсу?

– Разве что когда его выведут на казнь. Они наверняка притащат меня посмотреть.

– Тогда… если сможешь сделать так, что тебя никто не услышит, передай ему, пусть воспрянет духом и приготовится сражаться. – Тауно на минуту задумался. – Нужно будет отвести их взгляды от воды. Когда они соберутся надеть петлю на шею Нильса, пусть он начнет изо всех сил сопротивляться. И ты тоже – бросайся на них, царапай, кусай, пинай, кричи что есть мочи.

– Ты думаешь… ты и в самом деле веришь… хорошо, я сделаю все, что смогу. Господь милосерден, раз он… позволит мне умереть в битве рядом с тобой, Тауно.

– Только не это! Не рискуй собой! Если на тебя набросятся с ножом – уклонись, умоляй о пощаде. И укройся, чтобы не пострадать в схватке. Мне не нужен твой труп, Ингеборг, мне нужна ты.

– Тауно, Тауно. – Ее губы стали искать губы Тауно.

– Я должен уйти, – прошептал он ей в ухо. – До завтра.

Он вернулся в море с той же осторожностью, с какой покинул его. Мокрое тело Тауно промочило ее одежду насквозь, и Ингеборг решила, что лучше остаться под полуютом, пока одежда не высохнет. Уснуть она все равно бы не смогла. Она встала на колени.

– Слава Господу всевышнему, – произнесла она, запинаясь. – Слава тебе, пресвятая дева, в милости твоей… ты ведь женщина, ты поймешь… ведь с тобой рядом Господь…

– Эй, ты! – крикнул моряк. – Кончай этот треп. Что, в монашки подалась?

– Хочешь, я стану твоим божественным женихом? – поддакнул моряк с мачты.

Голос Ингеборг смолк, но душа ее не смогла успокоиться. Вскоре часовые позабыли о ней. Вокруг корабля закружили два десятка дельфинов. В ночных сумерках за их спинами виднелся пенный след, хотя двигались они поразительно бесшумно, выставив над водой похожие на острие оружия плавники.

Моряки вызвали из каюты Ранильда, тот нахмурился и подергал себя за бороду.

– Не нравится мне это, – пробормотал он. – Клянусь х… святого Петра, как мне хотелось наколоть тогда на пики тех двух рыболюдей! Они замышляют недоброе, будьте уверены… Впрочем, вряд ли они станут топить шлюп, как они тогда перевезут золото? Не говоря уже об их дружке и этой суке.

– А может, нам и Нильса пока не убивать? – засомневался Сивард.

– М-м-м… нет. Надо показать этим сволочам, что мы не шутим. Крикни лучше в море, что, если они и дальше не оставят нас в покое, Ингеборг-Треску будет ждать нечто похуже повешения. – Ранильд лизнул палец и поднял его вверх. – Я чувствую ветерок. Отплываем на рассвете, как только подвесим Нильса на рее. – Он вытащил меч и погрозил кольцу дельфинов. – Слышите? Проваливайте обратно в свои подводные пещеры, бездушные твари! Мы, христиане, отправляемся домой!

Ночь близилась к концу. Дельфины лишь кружили вокруг корабля, ничего не делая, и в конце концов Ранильд решил, что на большее они не способны, а прислали их полукровки либо в тщетной надежде что-либо узнать, либо от еще более тщетного отчаяния.

Легкий бриз крепчал. Волны начали резче биться о борт, раскачивая шлюп. Заслоняя бледные звезды, непонятно откуда пролетела стая черных лебедей.

Звезды растаяли, смытые с неба ранним летним рассветом. Небо на востоке стало белым, на западе осталось серебристо-голубым, и там все еще висела призрачная луна. Гребни волн окрасились светом, а склоны их стали пурпурными и черными; поверхность моря замерцала и заискрилась зеленью, похожей на зеленый оттенок ледника, зашумела и запенилась. В вантах загудел ветер.

Моряки вывели Нильса из трюма по лесенке, подталкивая остриями пик. Руки у него остались связанными за спиной, и подниматься ему было тяжело. Дважды он падал, моряки грубо хохотали. Грязная одежда Нильса была запятнана кровью, но его развевающиеся волосы и мягкая пушистая бородка сохранили цвет все еще невидимого солнца. Он широко расставил ноги, удерживая равновесие на раскачивающейся палубе, и глубоко вдохнул влажный ветреный воздух.

Торбен и Палле остались на страже у бортов, Сивард – на мачте. Лейв и Тиге караулили пленника. Ингеборг стояла в стороне с побледневшим лицом, чувства теплились лишь в ее глазах. Нильс дерзко посмотрел в глаза Ранильда, держащего в руках петлю на конце веревки, переброшенной через нок-рею.

– Раз у нас нет священника, – сказал Нильс, – быть может, ты мне позволишь еще раз прочитать «Отче наш»?

– А зачем? – отозвался шкипер, растягивая слова.

Ингеборг подбежала к нему.

– Может, я его исповедаю и отпущу грехи?

– Ты? – изумился Ранильд, но тут же расплылся в улыбке. Вслед за ним заухмылялись и моряки. – Верно, верно.

Он велел Лейву и Тиге отойти назад, а сам прошел ближе к носу корабля. Удивленный Нильс остался на месте.

– Начинай! – крикнул Ранильд, перекрывая гул ветра и плеск волн. – Поглядим на представление. А ты, Нильс, проживешь ровно столько, сколько будешь в нем участвовать.

– Нет! – крикнул парень. – Ингеборг, как ты могла?

Ингеборг ухватила его за чуб, приблизила лицо сопротивляющегося Нильса к своему и зашептала. Моряки увидели, что Нильс воспрянул, глаза его вспыхнули.

– Что ты ему сказала? – властно произнес Ранильд.

– Оставьте в живых меня, и тогда, быть может, скажу, – весело отозвалась Ингеборг. Она и Нильс стали изображать последний обряд, насколько это у них получалось, а моряки смотрели на них и хохотали.

– Pax vobiscum[4], – произнесла наконец немного знакомая с церковной службой Ингеборг. Потом перекрестила стоящего на коленях Нильса, и это дало ей возможность прошептать: – Господь простит нам это и простит то, что не к нему я взывала. Нильс, если мы не переживем этот день, желаю тебе добра.

– И я тебе, Ингеборг. – Нильс поднялся. – Я готов.

Удивленный и весьма теперь неуверенный Ранильд двинулся к нему с петлей в руке.

– Йа-а-а-а-а-а! – неожиданно завизжала Ингеборг и бросилась на Лейва, целясь ногтями ему в глаза. Лейв прыгнул в сторону.

– Что за черт? – прохрипел он. Ингеборг повисла на нем, кусаясь, визжа и царапаясь. Тиле бросился ему на помощь. Нильс наклонил голову, разбежался и ударил Ранильда в живот. Шкипер повалился на бок, и Нильс сразу ударил его ногой по ребрам. Торбен и Палле спрыгнули с фальшбортов и бросились на Нильса. Сверху, разинув от удивления рот, на них смотрел Сивард.

Дельфины уже столько часов кружились вокруг корабля, что экипаж давно перестал опасаться нападения с воды и больше не обращал на них внимания. Сивард заметил опасность, но было уже слишком поздно.

Из-за борта возле полуюта на палубу прыгнула Эйян. В руке у нее сверкнул нож.

А из моря появился Тауно. Он освободил легкие, цепляясь за обросший ракушками борт и укрывшись под выступом носового кубрика. В нужный момент снизу всплыл дельфин. Тауно руками и ногами ухватился за его спинной плавник, дельфин взметнулся вверх и поднял его до половины высоты борта. Тауно выпрямился, ухватился за край борта и тут же оказался на палубе.

Палле начал оборачиваться. Тауно схватил левой рукой древко его пики, а правой вонзил в Палле кинжал. Тот свалился на палубу, кровь хлынула из него, как из зарезанного борова. Древком пики Тауно ударил Торбена под дых. Торбен зашатался и отступил.

Тауно перерезал веревки на запястьях Нильса и протянул ему свой второй кинжал.

– Держи. Это кинжал Кеннина.

Нильс радостно вскрикнул и повернулся к Торбену.

Лейв все еще не мог стряхнуть с себя Ингеборг. Эйян подбежала к нему сзади и вонзила в шею кинжал. Она еще не успела извлечь обратно лезвие, как с пикой наперевес на нее кинулся Тиге. Эйян с насмешливой легкостью уклонилась, нырнула под древко и прыгнула на Тиге. Не стоит описывать то, что было с ним дальше. Морские люди не воинственны, но они прекрасно знают, как надо разрывать врага на куски.

Сидящий на мачте Сивард лишь крестился и молил о пощаде.

Хотя Торбен и был оглушен, Нильс не смог прикончить его сразу, и лишь после нескольких попыток ему удалось вонзить ему в живот нож. Но даже после этого Торбен не умер, он истекал кровью и выл, пока Эйян не перерезала ему горло. Нильса тут же стошнило. Тем временем Ранильд пришел в себя, поднялся и выхватил меч. По лезвию пробежал холодный огонек. Он и Тауно закружились по палубе, отыскивая брешь в защите противника.

– Что бы ты сейчас ни сделал, – сказал ему Тауно, – ты все равно уже мертвец.

– Если я и умру во плоти, – оскалился Ранильд, – то все равно буду жить вечно, а ты станешь просто кучей навоза.

Тауно остановился и провел пальцами по волосам:

– Не понимаю, почему должно быть именно так. Наверное, вы, люди, более нас нуждаетесь в вечности.

Ранильд решил, что у него появился шанс, и бросился вперед, угодив тем самым в ловушку Тауно. Ранильд ударил мечом, но рассек лишь воздух – Тауно отскочил и рубанул Ранильда по запястью ребром левой ладони. Меч со звоном отлетел в сторону. Правая рука Тауно вонзила нож. Ранильд свалился на палубу. Поднявшееся солнце окрасило его кровь в глубокий красный цвет.

Рана Ранильда не была смертельной. Он посмотрел в глаза склонившегося над ним Тауно и выдохнул:

– Позволь мне… исповедаться перед Богом… и избежать ада.

– А какое мне до тебя дело? – спросил Тауно. – У меня же нет души.

Он поднял слабо сопротивляющееся тело и сбросил его за борт акулам. А Эйян полезла наверх по вантам, чтобы навсегда успокоить Сиварда.