Читать книгу Амурский сокол. Путь Воина - Рамзан Саматов - Страница 6

Часть 1.
Ясный сокол
Глава 4. Марья и Никодим

Оглавление

Воскресное богослужение местный батюшка открыл проповедью во славу русского оружия. Марья стояла среди прихожан, разыскивая глазами Никодима – давеча снова обещал прийти.

– Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго…

«Интересно, нашёл он свою Ликин? – с небольшой ноткой ревности подумала женщина.» Что скрывать – нравился Никодим Марье. С некоторых пор стала нетерпением ожидать его прихода.

– …Бог избрал немудрое мира, говорит апостол, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее, – для того, чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом…

Сегодня уже два месяца, как Никодим принёс в руках корзину с ребёнком в дом Марьи. И все это время он ходит на китайскую сторону в поисках своей Ликин. И на что она ему?! Этих мужчин не поймёшь, всегда ищут несуществующего счастья, не видя, что происходит под носом.

– … Без жертвы невозможно угодить Богу и спастись, и, может быть, еще и по этой причине Бог попускает на земле войны, болезни и прочие испытания. Ведь на войне люди поставлены в такие условия, что часто бывают вынуждены жертвовать собой ради других, тогда как в мирное время они ничего такого никогда бы не сделали…8

Марья, наконец, разглядела среди прихожан большую фигуру Никодима. Поймав взгляд женщины, мужчина улыбнулся и кивнул. Он за последние дни еще больше окреп, загорел, но немного осунулся. Дают знать заботы, которые он взвалил на себя. Это был уже не тот медлительный Никодим, раздобревший на спокойной и сытной службе у губернатора. Сейчас на Марью смотрел усатый казак с сильным, жестким и волевым лицом, что бывает у людей, побывавших на войне и смотревших смерти в глаза.

Никодим вышел из церкви, подождал Марью и, тепло поздоровавшись, они пошли по улице. Дома их ждала Глашина дочка Фрося с детьми. Так и пошли рядышком, не обращая внимания на заинтересованные взгляды сельчан: Марья беззаботно размахивая концом платка, а Никодим – ведя лошадь за узду. Посторонний человек мог бы подумать, что это возвращается казак со своей супружницей с воскресной службы.

Дойдя до дома, Никодим, первым делом, пошёл посмотреть на Сереженьку.

– Ну что, сокол ясный, растём?! О, какой мы теперь большой стали! Улыбаться умеем! А зубы-то где? Нет зубов? Ну, ничего, это дело наживное…

– Марьюшка, а он хорошо кушает? – спросил мужчина разогнувшись. – Не капризничает?

– Сереженька у нас мальчик не капризный. Серьезный, я бы сказала. Он всеми силами старается быстрее вырасти. Будто спешит куда.

– Куда спешит? Известное дело, куда! – воскликнул Никодим. И сам же ответил: – Ко мне!

Марья рассмеялась – ей было душевно в компании этого мужчины. Но следующие слова Никодима заставили ее расстроиться.

– Марья, мне скоро предстоит уехать. Часто не смогу теперь приезжать. Вот я думаю: может мне Сереженьку с собой забрать?! Авось найду там кормилицу…

– А чем я тебя не устраиваю? – вскинулась Марья. – Не отдам я тебе сыночка. Куда ты собрался? Опять искать свою Ликин?

– Нет, Ликин, пожалуй, я не найду уже… Нет никаких следов.

Дело в другом. Нашего губернатора отправляют в отставку. Не понравилось Государь Императору, как он дело повёл с китайцами. Вот, решил меня облагодетельствовать новой службой перед отъездом из Благовещенска. Рекомендовал меня в лесную службу помощником лесничего. Звание унтер-офицера пожаловал и жалованье неплохое. Теперь мое жильё будет вдалеке – участок находится в ста верстах отсюда. Я подумал, что тебе тяжело будет с двумя детьми одной…

После этих слов в глазах Марьи вспыхнула надежда, но Никодим продолжил:

– Я говорю: может я заберу Сереженьку-то?!

– Не отдам мальчика! – воскликнула со злостью Марья. – Что хочешь делай!

– Ну, ладно, ладно… – сказал примирительно Никодим. – Я же так… чтобы тебе ношу облегчить.

– Не тяжела ноша. Справлюсь как-нибудь.

– Марьюшка, сердце мое, не обижайся. Не могу я тебя забрать. Там же тайга, лес. За сто вёрст человеческого жилья не найдёшь.

– А я и не напрашиваюсь! – сказала Марья успокаиваясь. – Значит, хотел в свою «тьмутаракань» Сереженьку нашего забрать?! Нет уж! Пусть здесь живет… нечего ему в таком крошечном возрасте по лесам шастать! Мы с тобой договаривались вначале, что до четырехлетнего возраста думать не смей забирать его!

– Хорошо, Марьюшка! – прогудел басом Никодим. – Только не злись! Полдень уже – может покормишь казака?!

Марья всплеснула руками и засуетилась, забегала, приговаривая:

– Вот дурья башка! Вот дурная баба… Прости, господи! Сейчас, сейчас…

Сноровисто вытащила любимый чугунок из остывшей печи – долго держит тепло – сбегала в погреб за разносолами, нарвала с огорода зелени и, спустя небольшое время, стол ломился яствами. Тут был и квас ядреный, были и морковные пирожки, малосольные огурчики, и сало нарезанное тонкими пластами; кроме того: наваристый борщ со сметаной, рыба запечённая и каша из полбы – на то и воскресенье, чтобы угощаться.

Никодим взял большой кусок хлеба, положил сверху пласты сала, откусил, затем отправил в рот дольку чеснока, пожевал и погрузил ложку в тарелку с борщом…

– Ммм… Вкусно как, Марьюшка! Язык можно проглотить. Давно я не едывал такого борща.

– Кушай, Никодим! – сказала Марья. – Вон ещё огурчиков малосольных бери! Грибочки! Лучок зелёный!

Она сидела напротив и, подперев ладонями щеки, любовалась тем, как аппетитно кушает мужчина в ее доме. Надоело уже готовить только для себя. Вот настоящее счастье – дети, муж… мужчина – тихое семейное счастье. Только вот мужчина собрался уехать.

– Надолго ты в тайгу?

– Пока не знаю. Поеду, освоюсь, поживу, а как будет оказия – приеду к вам.

– Когда в путь?

– Вот, завтра и поеду…

– Баню затоплю тогда, – сказала Марья. – Ты побудь дома, пока я воды натаскаю.

– Хорошо, Марьюшка. Ты только воды нанеси, а остальное я сам…

Марья вышла из дома, оставив Никодима с детьми. «Хорошая женщина», – подумал он, тяжело вздохнув. Но вот не выходит из головы Никодима милая Ликин. Стремительно ворвавшись в тихую жизнь мужчины и оставив след в сердце, а в руках ребенка, исчезла в неизвестном направлении. Несмотря на то, что Никодим искал и не нашел следов, душа подсказывала: «Она жива!» – поэтому он не оставлял надежды ее найти. А Марья? А что Марья?! Кормилица Сереженьки, без сомнения, хорошая женщина: молода, умна и красива. Есть у нее хозяйственная жилка, домовитость и основательность. Но нет той необъяснимой прелести и страсти, что заставило бы учащенно биться сердце казака. Бывало, Ликин улыбнется и посмотрит раскосыми глазами или просто пройдет мимо, задев лишь дуновением ветерка, а у Никодима сердце выпрыгивает из груди.

Марья пришла со двора раскрасневшаяся, запыхавшаяся, но со счастливой улыбкой. От былой грусти не осталось и следа.

– Все! Я уже и затопила. Тебе ничего не надо делать, Никодим. Разве что дров немного наколоть…

Мужчина обрадованно вскочил, лишь бы чем занять себя. Иначе от этих мыслей с ума сойдешь, особенно, когда Марья каждый раз вглядывается в его глаза с надеждой.

– Ххык! – и тяжелый металл топора опускается на березовый чурбан, раскалывая его пополам.

– Ххык! – и мысли улетают прочь, оставляя лишь действие.

Взять чурбан из кучи, поставить на колоду, поднять топор, расколоть…

– Ххык! Ххык! Ххык!

– Ххык! – и… инструмент застревает.

Мужчина поднимает топор вместе с чурбаном над головой и, развернув обухом вниз, с силой ударяет об колоду – поленья разлетаются в стороны. Так… Снова берет чурбан из кучи, ставит на колоду, поднимает топор…

– Ххык! – прочь ненужные мысли.

– Ххык! – прочь сомнения.

– Ххык! – прочь преграды.

– Ххык! Ххык! Ххык!

Через несколько часов усталый, но довольный, Никодим сидит на колоде, попивая холодный квас. Вышел пару чурбаков для бани расколоть, а переколол все напиленные дрова, да еще и в поленницу сложил. Останавливался лишь квасу глотнуть, что выносила Марья. Она не стала прерывать его труд – хуже этого нет, особенно когда видишь, что мужчина работает в удовольствие. Только из окна наблюдала, как он колет дрова. Как бугрятся мускулы на спине и руках, перекатываясь при каждом движении, вызывая в сердце женщины сладкую истому.

В баню Никодим пошел в одном исподнем, закинув на шею большое льняное полотенце.

– Ооо… Ух, ты… – воскликнул мужчина, зайдя в баню. – Тут уши в трубочку сворачиваются от жары… Хорошо натопила, Марьюшка.

Никодим подкинул еще воды из ковшика на камни. От них с шипением вырвался пар, обволакивая тело приятным жаром. Мужчина лег на полок и, растянув ноги на всю длину, закрыл глаза. Он всеми фибрами чувствовал как банный жар, проникая вглубь тела, пробуждает уснувшие внутренние волокна – процесс банного перерождения был запущен. Через некоторое время он облился холодной водой и вышел в предбанник отдышаться и попить квасу.

Во второй раз в парилку зашел уже с веником. Березовый веник ожидал своего череда в предбаннике: запаренный, облитый холодной водой и завернутый в чистую холщовую тряпку. Зайдя в парилку, Никодим опустил его в кадку с горячей водой, тут же вытащил и, встряхнув, полез на полок. Прямо оттуда подкинул воды на камни и начал париться. Сначала прошелся по коже едва касаясь и поглаживая, затем легкими движениями нагнал на тело горячий воздух. Снова подкинул воды на камни и, дождавшись, когда пар растечется по потолку, стал, покрякивая, хлестать себя… Вволю напарившись, облился водой и вышел отдохнуть, попил квасу, посидел и прислушался к организму: «Есть еще силы?! Просит еще?!» Похоже, что надо…

Зайдя в парилку, поддал пару и снова полез на полок. Но начать повторный процесс приятного самоистязания с помощью веника не удалось. Скрипнула дверь и в проеме показалось дебелое обнаженное женское тело…

8

Из проповеди священника Ионна Павлова. «В начале было слово. Сто избранных проповедей.»

Амурский сокол. Путь Воина

Подняться наверх