Читать книгу Черная гора (сборник) - Рекс Стаут - Страница 4

Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вульф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузил свою тушу в огромное, рассчитанное на слона, кресло.

Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его бювар под пресс-папье.

– Обратите внимание на верхнее письмо. Это дело не терпит отлагательств, – сказал я ему. – Картрайта из «Консолидейтед продактс» снова надули, или ему так кажется. В последний раз он без единого звука оплатил наш счет на двенадцать штук и не пикнул. Надо бы вам с ним поговорить.

Вульф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу корреспонденции, скомкал и кинул в корзину.

Конечно, это было мальчишество. Он прекрасно знал, что позже я ее выну оттуда. Но жест был эффектным, и я его оценил. Я бы не удивился, если бы при таком настрое он взял другое пресс-папье, из черного дерева (некий Мортимер уже раскроил им череп жене), и запустил в меня. А я в моем теперешнем настроении не стал бы уворачиваться.

За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кетер, созванные в первое же утро, получили задания. Мы выдали им (в том числе на расходы) 3143 доллара 87 центов ровным счетом. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вульф пообщался с тридцатью разными людьми, в основном у себя в кабинете. Но к пятерым, которые не могли прибыть к нему, наведался сам, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и шесть раз звонил в Лондон, пять – в Париж и трижды – в Бари, Италия.

Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и на то имелось две причины.

Во-первых, опасались осложнений международного характера и хотели их избежать. Во-вторых, надеялись, что это будет анекдот года: лучший друг Ниро Вульфа убит, и Вульф вроде бы работает по делу, однако никто не привлечен к ответственности.

Поэтому бумаги продолжали копиться и слуги закона не могли расслабиться, даже если бы хотели. Кремер звонил Вульфу пять раз, Стеббинс – и того больше, и Вульф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.

Мы девять раз обедали в «Рустермане», где Вульф неизменно требовал и оплачивал счет – вещь беспрецедентная для попечителя имущества. Он являлся заранее, чтобы провести часок на кухне, и дважды ввязывался в споры: в первый раз – по поводу соуса морнэ, во второй – из-за блюда, именуемого в меню сюпрем из птицы в пергаменте[6]. Я бы заподозрил, что его придирки беспочвенны, если бы физиономии поваров не свидетельствовали об обратном.

Конечно, Кремер, поставив под ружье свою армию, занимался рутиной. Автомобиль, из которого стреляли, был найден брошенным на Второй авеню. Его угнали за час до убийства со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице. Эксперты, начиная с дактилоскопистов и кончая баллистиками, не только не внесли никакой ясности, но и напустили еще больше туману.

Примерно теми же успехами увенчались усилия трех-четырех дюжин копов, брошенных на отработку «женской» версии. Через пару недель сфера их деятельности разрослась, охватив в дополнение к первым семи пассиям всех дам, пользовавшихся благосклонностью Марко в последние четыре года вместо одного.

Кремер сказал Вульфу, что тот, если хочет, может сам пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восьмьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вульф их посмотрел. Он провел за их изучением в офисе окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сформулировал девять версий, отработка которых, однако, не сдвинула дела с мертвой точки.

Вульф оставил в покое женщин и те чувства, которые они возбуждали в копах, и переключил Сола, Фреда и Орри, не говоря уже обо мне, на международное направление. Мы буквально своротили гору и много чего накопали на десять значащихся в телефонном справочнике Манхэттена организаций, чьи названия начинались со слова «югославский».

Узнали, в частности, что сербам наплевать на боснийцев и хорватов. Что большинство живущих в Нью-Йорке югославов на дух не переносят Тито и практически все имеют зуб против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню родом из Югославии. Что выходцы из этой страны, в первом и втором поколении, не склонны беседовать с незнакомцами и запросто могут послать вас к черту, если решат, будто вы что-то вынюхиваете.

И это лишь некоторые из тех вещей, что в массе своей не оправдали слабой надежды вывести нас на след типа, выпустившего три пули в Марко Вукчича. Все вылетело в трубу.

В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вульфа, правда ли, что, как было объявлено, прощания с покойным не будет.

Вульф подтвердил, что в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его кремируют без траурной церемонии.

Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему любовь и уважение.

На это Вульф ответил, что, если человеческие предубеждения должны уважаться, даже когда их носителя уже нет в живых и он не может отстоять свое мнение, следует признать за ним право распорядиться собственными останками.

Единственное, чего она смогла добиться, так это обещания, что прах отдадут ей.

Затем она поинтересовалась успехами расследования. Вульф ответил, что сообщит ей, когда будет что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил.

В следующий раз Карла пришла в понедельник вечером. Мне надоело выходить на звонки в дверь, и я переложил эту миссию на Фрица, который ее и впустил. Войдя в кабинет, она приблизилась к столу Вульфа и выпалила:

– Вы сообщили полиции! Они продержали у себя Лео целый день. Днем пришли за Полем и его забрали тоже. Я знала, что вам нельзя доверять.

– Пожалуйста… – начал было Вульф, но ее прорвало.

Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала свою высокопарную декламацию, пока, запыхавшись, не остановилась, чтобы перевести дыхание. Вульф, открыв глаза, осведомился:

– Ты закончила?

– Да! Я закончила. С вами.

– Тогда нам не о чем говорить. – Он дернул головой. – Вот дверь.

Она подошла к красному кожаному креслу и села на край.

– Вы же говорили, что не сообщите о нас полиции.

– Я и не сообщал. – Он устал и был возмущен. – Если ты мне не доверяешь, то не поверишь ничему, что я скажу, так зачем сорить словами?

– Я хочу их услышать.

– Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе и твоих соратниках, ни о твоих догадках относительно убийства Марко. Но там работают отнюдь не дураки. И они доберутся до сути, я точно знаю. Удивлен, что этого еще не случилось. К тебе приходили?

– Нет.

– Придут, это точно. В моем распоряжении только четыре человека, и мы не справляемся. У них – несметные полчища. Если ты упомянешь, что приходила ко мне в четверг вечером, они обидятся, что я утаил от них твой визит, но это неважно. Можешь сказать или не говорить, как тебе будет угодно. Что касается информации, которую ты мне сообщила, поступай с ней по своему разумению. Возможно, будет лучше, если они докопаются до всего сами, потому что в ходе поисков способны обнаружить что-то неизвестное тебе. Поскольку ты здесь, я могу также сознаться тебе, каких успехов достиг. Никаких. – Он повысил голос: – Никаких.

– Совсем ничего?

– Ничего.

– Я не открою полиции того, что открыла вам. Но это не имеет значения. Если вы сами им все не разболтали, так разболтаете. – Она вдруг вскочила, вскинув кверху руки. – Ах, как вы мне нужны! Мне нужно спросить вас… Нужно сказать вам, чт́о я должна сделать. Но я не скажу! Не скажу!

Карла развернулась и вылетела из кабинета. Она так разогналась, что, выйдя в прихожую, я застал ее уже возле выхода. А когда подошел к двери, та уже захлопнулась за Карлой. Через одностороннее стекло я наблюдал, как она сбегает по ступенькам, уверенная и гибкая, истинная фехтовальщица или танцовщица, которых она сочетала в одном лице.

Это был последний раз, когда мы ее видели, но не последний, когда мы про нее слышали. Разговор о Карле зашел неожиданно через четыре дня, утром в пятницу. Вульф проводил очередное совещание со мной, Солом, Фредом и Орри, стараясь придумать, какие бы камешки еще приподнять, чтобы посмотреть, что под ними, когда позвонили в дверь. Через минуту Фриц объявил:

– Сэр, вас хочет видеть мужчина. Мистер Шталь из Федерального бюро расследований.

Брови Вульфа полезли вверх. Он взглянул на меня, я кивнул, и он велел Фрицу пригласить посетителя в кабинет. Парни переглянулись.

Время от времени все мы сталкивались с людьми из ФБР, но Шталь не был одним из многих. По ходу своей деятельности он чаще отдавал приказы, чем получал. Ходили слухи, что к Рождеству он займет большой угловой кабинет в дом номер двести девяносто, вниз по Бродвею. Он редко выполнял роль мальчика на побегушках, а потому его появление было событием.

Мы все это знали и оценили. Когда он вошел и прошагал через комнату к столу Вульфа, тот даже оказал ему честь, приподнявшись для рукопожатия, что свидетельствовало об одном: ситуация совершенно безнадежна.

– Давно мы с вами не встречались, – заявил Шталь. – Года три?[7]

Вульф кивнул:

– Пожалуй, так. – Он указал на красное кожаное кресло, которое освободил Фред Даркин. – Садитесь.

– Спасибо. Можем мы поговорить наедине?

– Если нужно.

Вульф выразительно взглянул на троицу, и парни послушно поднялись, вышли и закрыли за собой дверь. Шталь устроился в красном кресле.

Среднего роста, начинающий лысеть, он не производил бы большого впечатления, если бы не челюсть, которая опускалась вниз на добрых два дюйма, а затем резко выступала вперед. Он был явно создан для тарана.

Шталь покосился на меня, вынудив Вульфа сказать:

– Вы, наверное, знаете, что мистер Гудвин – мои глаза и уши. Он в курсе всех моих личных дел.

Шталь не мог этого знать – хотя бы потому, что это была неправда. Если бы я получал по пять центов – или лучше десять – каждый раз, когда Вульф что-то утаивал от меня, без всякой на то причины, просто так, то давно бы разбогател.

Тем не менее Шталь кивнул:

– В некотором смысле вы можете считать это дело личным. Мы хотели бы встретиться с вашей дочерью, миссис Карлой Бриттон.

Плечи Вульфа поднялись на одну восьмую дюйма и опустились:

– Ну так встречайтесь. Ее адрес – Парк-авеню, девятьсот восемьдесят четыре. Номер телефона – Поплар три-три-ноль-четыре-три.

– Я знаю. Ее нет дома уже три дня, со вторника. Она никому ничего не сказала. Никто не знает, где она. А вы знаете?

– Нет, сэр.

Шталь потер кончиком пальца подбородок.

– Что мне в вас нравится, так это прямота и откровенность. Я никогда не видел комнату наверху, прямо над вашей, которую вы называете южной, но слышал о ней. Всем известно, что время от времени в ней гостят некоторые ваши клиенты. Вы не будете возражать, если я поднимусь и взгляну на нее?

Вульф снова пожал плечами:

– Зря тратите энергию, мистер Шталь.

– С этим все в порядке. Энергии у меня хоть отбавляй.

– Тогда поднимайтесь. Арчи…

– Да, сэр.

Я встал и проводил Шталя, следовавшего за мной по пятам, на третий этаж. У двери южной комнаты посторонился и вежливо предупредил:

– Идите первым. Она может выстрелить.

Он открыл дверь и вошел. Я встал на пороге.

– Приятная комната. Такая солнечная, – сказал я. – И кровати тут первоклассные. – Я указал пальцем на дверь: – Это вход в ванную, а там – в уборную. Одна девушка, по имени Присцилла Идз, хотела снять ее за пятьдесят зеленых в неделю, но ее убили[8]. Для такого важного государственного служащего, как вы, мистер Вульф наверняка сбавит плату…

Тут я заткнулся, потому что Шталь пришел в движение. Он знал, что потерпел неудачу, но тем не менее заглянул в ванную, а затем не поленился открыть дверь уборной. Когда он вышел в холл, я сказал ему в спину:

– Жаль, что вам здесь не понравилось. Не хотите ли взглянуть на мою комнату? Она на этом же этаже. Или подняться на крышу в оранжерею? – Я продолжал издеваться, пока он спускался по лестнице: – Может, вам больше понравится спальня мистера Вульфа? Там на кровати черное шелковое покрывало. Буду рад вам ее показать. А если хотите что-нибудь подешевле, можете снять кушетку в гостиной.

Он вошел в кабинет, опустился в кресло и, уставившись на Вульфа, спросил:

– Где она?

Вульф ответил ему таким же твердым взглядом:

– Не знаю.

– Когда вы ее видели в последний раз?

Вульф выпрямился:

– Вы ведете себя грубо, сэр. Если это допрос, покажите повестку.

– Я говорю, что вашей дочери три дня не было дома и мы не можем ее найти.

– Это не оправдывает вашего поведения в моем доме. Как и того, что вы посмели выставить меня лжецом.

– Я этого не делал.

– Нет, делали. Когда я сказал, что не знаю, где она, вы посмели обыскать мой дом. А не найдя ее здесь, требуете, чтобы я сказал, где она. Пф!

Шталь дипломатически улыбнулся:

– Что ж, Гудвин сквитался со мной, поиздевавшись вдоволь. Полагаю, лучше нам начать сначала. Вы знаете, как мы ценим ваши способности и ваши достоинства. Мы знаем, что вам не нужно расшифровывать некоторые вещи. Думаю, не надо говорить, что мой приход сюда и вопросы по поводу миссис Бриттон означают, что нас заботят некоторые аспекты убийства Марко Вукчича. У нас есть причины полагать, что он занимался деятельностью, которая беспокоит федеральное правительство, что ваша дочь с ним сотрудничала и что ее исчезновение дает повод для тревоги. У нас пока нет доказательств, что вы каким-то образом причастны к этой активности Вукчича, легальной или подрывной.

Вульф фыркнул:

– Я не получал справки о политической благонадежности[9].

– Нет. И не должны. Могу также добавить, что обсуждал этот вопрос с инспектором Кремером и он осведомлен о моем визите к вам. Мы узнали о причастности миссис Бриттон к делу Вукчича только прошлой ночью. Учитывая все обстоятельства, по поводу ее исчезновения можно высказать две гипотезы. Первая: миссис Бриттон была вовлечена в эту деятельность тем же человеком или теми же людьми, что и Вукчич. Вторая: она вела с Вукчичем двойную игру, работая на коммунистов, участвовала в организации его убийства, а затем для нее здесь стало слишком опасно. Достаточно этого, чтобы поинтересоваться, когда вы ее видели в последний раз?

– Мой ответ вам вряд ли поможет. Я видел ее в этой комнате четыре дня назад, в понедельник вечером, около половины седьмого. Она провела здесь не более десяти минут и сл́ова не сказала о своем намерении исчезнуть или причине, которая ее к тому подвигла. Советую отбросить вторую из выдвинутых вами гипотез. Однако это вовсе не означает, что в итоге останется только первая. Право на существование имеют и другие.

– Почему я должен отбросить второе предположение?

Вульф поднял голову:

– Мистер Шталь, миазмы недоверия, отравившие воздух, которым мы дышим, распространились так широко, что заставили вас совершить бессмысленный поступок – пойти и осмотреть мою южную комнату. Я бы хотел указать вам на дверь, но не могу позволить себе этого жеста, потому что я олух. Я охочусь за убийцей Марко Вукчича уже восемь дней и увяз в болоте. Если вы можете протянуть мне хотя бы соломинку, я расскажу вам все, что знаю, о причастности миссис Бриттон к этому делу.

Он так и поступил и не стал даже возражать, когда Шталь вынул записную книжку и начал записывать. Под конец Вульф сказал:

– Вы спрашивали, почему я посоветовал отбросить второе предположение. Вот вам мой ответ. Вы можете сделать скидку на то, что вам диктует ваша предусмотрительность. А теперь я бы очень оценил даже соломинку. У человека, располагающего вашими правами и возможностями, наверняка найдется хотя бы одна, чтобы протянуть ее мне.

Я никогда еще не видел и не слышал, чтобы босс так унижался, в каком бы отчаянном положении ни оказывался. Шталь, по-видимому, тоже. Фэбээровец улыбнулся, и мне захотелось ему врезать. Взглянув на ручные часы, он поднялся. Не дал себе даже труда сказать, что опаздывает на встречу.

– Это что-то новое, – заявил он. – Ниро Вульф, цепляющийся за соломинку. Мы подумаем об этом. Если получите весточку от вашей дочери или о ней, поставьте нас в известность. Мы бы очень это оценили.

Проводив его и вернувшись в кабинет, я сказал Вульфу:

– Иногда я жалею, что обучен хорошим манерам. С каким бы удовольствием я спустил с крыльца этого осла!

– Оставь это, – проворчал он. – Мы должны ее найти.

Но мы ее не нашли. Хотя пытались. Да, у Шталя и Кремера было куда больше прав и возможностей, но Фред Даркин умеет копать, и Орри Кетер тоже не лыком шит, а Сол Пензер вообще лучший сыщик к северу от экватора, да и у меня нюх отменный. Следующие шесть дней мы пытались найти хоть какой-нибудь ее след, но с таким же успехом могли резаться в пинокль у меня в комнате. Ни проблеска.

Именно тогда Вульф и названивал в Лондон, Париж и Бари. Я думал, что он просто барахтается в трясине, и до сих пор уверен, что босс действовал наугад, но должен признать, что именно Хичкок из Лондона и Боден из Парижа в конце концов навели его на Телезио в Бари. Без помощи Телезио мы все еще искали бы Карлу и убийцу Марко. Во вторник после посещения Шталя Вульф уже звонил в Бари. И если бы не счет на сорок зеленых, никогда бы он не дождался звонков от Телезио.

Их было три. Первый раздался в четверг вечером, пока я отсутствовал, отрабатывая версию, которая, по мнению Фреда, могла куда-то вывести. Когда незадолго до обеда я вернулся, Вульф раздраженно сказал:

– Собери их вечером – будут новые инструкции.

– Да, сэр. – Я сел за свой стол и обернулся к нему: – А что для меня?

– Посмотрим. – Он глядел сердито. – Думаю, ты должен знать. Мне звонили из Бари. Сейчас в Италии ночь. Миссис Бриттон приехала в Бари в полдень и через несколько часов отплыла на небольшом судне через Адриатику.

Я вытаращил глаза:

– Какого черта ее понесло в Италию?

– Не знаю. Мой информатор, возможно, знает, но считает необходимым соблюдать осторожность в разговорах по телефону. Я принял к сведению, что она там. На данный момент сохрани эту информацию для себя.

– Сол разнюхает. Он узнает.

– Оставь его. Он не узнает, где она, а если и узнает, неважно. Кто из вас более надежен, Сол или ты?

– Думаю, Сол. Мне приходится себя постоянно контролировать.

– Да. Что касается мистера Кремера и мистера Шталя, мы ничего им не сообщаем. Если они продолжат ее поиски, то смогут найти еще что-нибудь.

Он вздохнул, отодвинулся назад и закрыл глаза, по-видимому, для того, чтобы составить план действия для наемных помощников.

Итак, первый звонок от Телезио не приостановил нашей активности и лишь сказался на стратегии. Все изменилось после второго звонка.

Он раздался в половине третьего ночи в понедельник. Конечно, в Бари была половина девятого утра, но я этого как-то не сообразил, когда вдруг проснулся и осознал, что уже не сплю и телефон действительно звонит.

Я скатился с постели и схватил трубку. Услышав, что мистеру Ниро Вульфу звонят из Бари, Италия, я попросил телефонистку подождать и зажег свет. Потом отключил сигнализацию, которая начинала трезвонить, если ночью кто-то пытался подобраться ближе чем на десять футов к двери комнаты Вульфа. А после спустился этажом ниже и постучал.

Услышав его голос, я открыл дверь, вошел и включил свет. Он выглядел очень величественно, лежа под одеялом-грелкой и щурясь на меня.

– Ну? – спросил он.

– Звонок из Италии. Соберитесь.

Босс не допускает мысли, что может говорить по телефону в постели, поэтому единственный аппарат в его комнате стоит на столике у окна. Я подошел и включил телефон. Вульф откинул одеяло, привел в движение свою тушу, встал, направился босиком к столу и взял трубку.

Даже теперь я поразился чудовищным размерам его пижамы. Стоял и слушал тарабарщину, в которой ничего не понимал, но это длилось недолго. Ему даже не пришлось особо раскошелиться, потому что и трех минут не прошло, как он положил трубку, недовольно посмотрел на меня, прошлепал к постели, опустился на край и произнес несколько слов, которые я не смог бы воспроизвести.

– Это был синьор Телезио. Он так осторожничает, что понять его невозможно. Сказал, что у него есть для меня новости, а это и так было ясно, а потом перешел на недомолвки. Вот его слова: «Человек, которого вы ищете, находится в окрестностях горы». Объяснять он ничего не стал, а давить на него было бы неосторожно.

Я заметил:

– Никогда не видел, чтобы поиски убийцы давались вам с таким трудом. Телезио знает об этом?

– Да.

– Тогда весь вопрос в том, что это за гора.

– Можно смело предположить, что это Лофхен – Черная гора, по имени которой получила название Черногория.

– Этот Телезио заслуживает доверия?

– Да.

– Тогда нет проблем. Убийца Марко находится в Черногории.

– Спасибо, что разъяснил.

Вульф закинул ноги на кровать, залез под одеяло и вытянулся, если так можно сказать о человеке с его габаритами. Он натянул одеяло в желтом пододеяльнике до подбородка, повернулся на бок и, приказав мне выключить свет, закрыл глаза.

Похоже, он заснул, пока я поднимался наверх.

Эти четыре дня были худшими за все последнее время. Хоть я и знал, что Вульф чертовски упрям, на сей раз он побил все рекорды.

Он отлично сознавал, что объект ускользнул от него, что он потерпел поражение и единственно разумный выход – передать дело Кремеру и Шталю с тайной надеждой, что оно заинтересует ЦРУ и, если вдруг в тех краях объявится некий турист, любующийся пейзажами, ему дадут соответствующее задание.

Более того, Вульф мог обратиться с просьбой по крайней мере к двум очень важным персонам в Вашингтоне, одна из которых состояла на службе в Госдепартаменте.

Но нет, только не наш упрямец. Когда, кажется в среду вечером, я высказал ему приведенные выше соображения, он все их отверг по следующим причинам. Во-первых, Кремер и Шталь решат, что Вульф все выдумал, если он не назовет своего осведомителя из Бари, а этого делать никак нельзя. Во-вторых, они непременно схватят миссис Бриттон, если она вернется в Нью-Йорк, и предъявят ей такое обвинение, что она совершенно увязнет. И в-третьих, ни полиция Нью-Йорка, ни ФБР не могут добраться до Югославии, а ЦРУ заинтересуется делом только в том случае, если оно будет связано с их планами и проектами, что чрезвычайно нежелательно.

Между тем – и это производило жалкое впечатление – он продолжал платить Солу, Фреду и Орри, регулярно давал им инструкции и читал их отчеты, а я должен был участвовать в этом цирке. Не думаю, чтобы Фред и Орри догадывались, что их водят за нос. Зато Сол сообразил, и Вульф понял это. В четверг утром Вульф сказал, что Солу вовсе не обязательно докладывать непосредственно ему, отчет можно передать через меня.

– Нет, сэр, – твердо сказал я. – Уж лучше мне уволиться. Я согласен выполнять свою роль в этом проклятом фарсе, если вы настаиваете, но не собираюсь убеждать Сола Пензера в том, что я слабоумный. Он и так это знает.

Не представляю, сколько могла продолжаться подобная бессмыслица. Рано или поздно Вульфу пришлось бы положить ей конец. И я предпочитаю думать, что это случилось бы рано. Стало заметно, что он не выдерживает напряжения. Пример тому – сцена, разыгравшаяся в кабинете на следующее утро, в пятницу, о которой я уже рассказывал.

Ведь у меня и в мыслях не было его раздражать. Я просто подкинул ему возможность переключиться на другое дело, сообщив, что письмо Картрайта из «Консолидейтед продактс» требует немедленного ответа, и напомнив, что однажды Картрайт заплатил нам по счету двенадцать штук и не пикнул. А он в ответ сгреб со стола бумаги и закинул в корзину.

Я как раз решал, чт́о делать дальше, когда зазвонил телефон. С удовольствием поступил бы с ним так же, как Вульф с почтой, однако пересилил себя и взял трубку. Женский голос спросил, приму ли я неоплаченный звонок из Бари, Италия, для мистера Ниро Вульфа. Я согласился, и Вульф снял трубку.

На этот раз беседа была еще короче, чем в воскресенье ночью. Я не умею расчленять итальянскую речь на отдельные слова, но, насколько понимаю, Вульф не произнес и пятидесяти. По его тону я уразумел, что новости опять скверные, и выражение его лица, когда он повесил трубку, это подтверждало. Он сжал губы, свирепо глядя на телефон, потом перевел взгляд на меня.

– Она мертва, – мрачно изрек он.

Его всегда раздражало, когда я выражался подобным образом. Он просверлил мне дырку в голове, требуя, чтобы при сообщении информации я использовал четкие формулировки, в особенности при описании людей или предметов. Но поскольку звонили из Бари, а в той части света находилась только одна интересующая нас женщина, я не стал возникать.

– Где, – спросил я, – в Бари?

– Нет, в Черногории. Сообщение пришло оттуда.

– Кто или что ее убило?

– Он сказал, что ничего не знает, кроме того, что смерть была насильственной. Он не говорил, что ее убили, но, конечно, это так. Ты можешь это оспорить?

– Могу, но не стану. Что еще?

– Ничего. Просто факт, и больше ничего. Даже если бы я вытащил из него подробности, на что мне они, коли я сижу здесь?

Он посмотрел на свои ноги, затем перевел взгляд на правый подлокотник кресла, потом на левый, как будто хотел убедиться, что действительно сидит. Поерзав, резко отодвинув кресло, встал. Подошел к телевизору, постоял немного, глядя на экран, затем повернулся и прошествовал к самому крупному, не считая его самого, в кабинете предмету – тридцатишестидюймовому глобусу. Крутанул его, остановил и на одну-две минуты погрузился в изучение. Потом лег на другой курс, подгреб к своему столу, взял книгу, которую дочитал до середины – «Но мы родились свободными» Элмера Дэвиса[10], – покрыл дистанцию до книжных полок и поставил томик между двумя другими. Наконец, обернулся ко мне и спросил:

– Сколько у нас на счету в банке?

– Чуть больше двадцати шести тысяч после оплаты недельных счетов. Чеки вы выбросили в корзину.

– А в сейфе сколько?

– Сто девяносто четыре доллара двенадцать центов мелочью и на крайний случай резервные тридцать восемь сотен.

– Сколько времени идет поезд до Вашингтона?

– Смотря какой. От трех часов двадцати пяти минут до четырех часов пятнадцати минут.

Он недовольно поморщился:

– А самолет?

– От шестидесяти до ста минут в зависимости от направления ветра.

– Самолеты летают часто?

– Каждые тридцать минут.

Он взглянул на стенные часы:

– Можем мы попасть на тот, что улетает в полдень?

Я поднял голову:

– Вы сказали «мы»?

– Да. Нужно быстро получить заграничные паспорта и визы – ты должен съездить за ними.

– Какие нам нужны визы?

– Английские и итальянские.

– Когда мы уезжаем?

– Как только получим паспорта. Лучше вечером. Можем попасть на самолет, который улетает в Вашингтон в полдень?

– Погодите, – растерялся я. Рехнуться можно, наблюдая, как статуя вдруг превращается в динамо-машину. – Вы не придуриваетесь?

– Нет.

– Сколько раз вы мне внушали, что нельзя действовать под влиянием порыва. Почему бы вам не сесть и не сосчитать до тысячи?

– Это не порыв. Мы должны были уехать намного раньше. Сразу, как узнали, что она там. Теперь этого требуют обстоятельства. К черту все! Так можем мы попасть на этот самолет?

– Нет. И с этим ничего не поделаешь. Одному Богу известно, что вы будете есть целую неделю. А может, и год. Фриц готовит на обед мусс «Покахонтас» из икры шэда. Если вы его не отведаете, то потом выместите злость на мне. Пока я звоню в аэропорт и достаю из сейфа ваше свидетельство о натурализации и мою метрику, вы можете пойти и помочь Фрицу, раз уж у нас такая сумасшедшая спешка.

Он хотел что-то сказать, но передумал, повернулся и побрел в кухню.