Читать книгу Черная гора (сборник) - Рекс Стаут - Страница 5

Мы вернулись домой в девять часов вечера. У нас были не только паспорта, но и билеты на самолет, улетающий из Айдлуайлда в Лондон в пять часов пополудни на следующий день, в субботу.

Вульф вел себя не по-мужски. Я надеялся, что, решив пересечь океан и добрую часть Европейского континента, он покончил с нелюбовью к машинам и расслабился, однако видимых изменений не заметил.

В такси он все так же сидел на краешке сиденья, вцепившись в ремень, а в самолете не мог расслабить ни один мускул. По-видимому, это сидело в нем настолько глубоко, что ему помог бы только психоанализ, для которого не было времени. На это ушло бы, пожалуй, не двадцать часов, а двадцать лет.

С Вашингтоном все уладилось просто.

Очень важная персона из Госдепа, не заставившая нас томиться в ожидании более десяти минут, поначалу пыталась объяснить, что вмешательство в дела паспортного ведомства на таком высоком уровне попросту неразумно.

Вульф прервал собеседника, и отнюдь не дипломатично, как предполагал статус учреждения. Заявил, что просит не о вмешательстве, а только о том, чтобы ускорить дело. Он бы не обратился за помощью в Вашингтон, если бы не крайняя необходимость. Неотложные дела профессионального характера срочно требуют его присутствия в Лондоне. Он предполагал, что может рассчитывать на благодарность за некогда оказанные услуги. Неужели так сложно пойти навстречу его столь скромной и невинной просьбе?

Навстречу пошли, но все равно формальности отняли какое-то время.

Всю субботу мы разбиралась с делами. Неизвестно было, на какое время мы уезжаем. Может, вернемся через несколько дней, но скорее, как полагал Вульф, следовало рассчитывать на неопределенный срок. Поэтому дел у меня было невпроворот.

Мы рассчитались с Фредом и Орри, а Солу поручили дежурить в кабинете и ночевать в южной комнате. Натаниэль Паркер, наш адвокат, был уполномочен подписывать чеки, а Фриц – присматривать за «Рустерманом». Теодору выдали целую кучу ненужных инструкций по поводу орхидей.

Помощник управляющего в отеле «Черчилль» обналичил нам чек на десять тысяч десятками, двадцатками и сотнями. И я потратил добрый час на то, чтобы аккуратно их уложить в пояс, который купил в магазине Аберкромби.

И все бы ничего, но в последнюю минуту, когда Вульф уже стоял в пальто и шляпе, между нами вспыхнула ссора. Единственная за весь день. Я открыл ящик своего стола и вытащил «марли» 32-го калибра и две коробки с патронами.

– Ты этого не возьмешь, – заявил он.

– Естественно, возьму.

Я сунул пистолет в плечевую кобуру, а коробки – в карман.

– Разрешение у меня в бумажнике.

– Нет. Из-за него могут быть неприятности на таможне. Купишь пистолет в Бари. А этот оставь здесь.

Он был босс и мог приказывать.

– О’кей, – сказал я.

Вынул пистолет, положил его в ящик и уселся.

– Я не еду. Как вам известно, много лет назад я взял за правило не отправляться на дело, связанное с убийством, без пистолета. А это супердело. Я не собираюсь в чужой стране гоняться за убийцей вокруг этой вашей Черной горы с никуда не годной пушкой местного производства неизвестной мне системы.

– Вздор. – Он посмотрел на часы. – Пора ехать.

– Езжайте.

Молчание. Я положил ногу на ногу. Он сдался:

– Черт с тобой! Если бы я так не зависел от тебя, сделал бы все сам. Идем.

Я вернул «марли» в кобуру, а патроны – в карман. И мы вышли. Фриц и Теодор проводили нас на улицу, где за рулем седана уже сидел Сол. Вещи лежали в багажнике, и все заднее сиденье оказалось в распоряжении Вульфа. Глядя на физиономии Фрица и Теодора, можно было подумать, что мы уезжаем на фронт. Бедняги и в самом деле ничего не знали. Мы ввели в курс дела только Сола и Паркера.

В Айдлуайлде мы без помех проделали все формальности и сели в самолет. Я подумал, что Вульфу не повредит немного юмора, чтобы отвлечься от ужасов перелета, и пересказал забавную фразу, произнесенную кем-то позади нас, когда мы поднимались по трапу. «Боже мой, – прозвучало за нашей спиной, – они содрали с меня тридцать долларов за перевес багажа, а посмотрите только на этого типа!»

Видя, что хохма желаемого эффекта не произвела, я пристегнулся и оставил босса наедине с его страданиями.

Должен признать, он старался не показывать своих мук. Первую пару часов я вообще не видел его лица, потому что он таращился в иллюминатор на океан и облака. Когда нам подали еду, он послушно управился с фрикасе и салатом, без капризов и выкрутас. Потом я принес ему две бутылки пива. Он вежливо меня поблагодарил, и это был поступок.

Ведь он держался того убеждения, что все движущиеся части любой машины подвержены непредсказуемым прихотям. Если подобная дурь овладеет вдруг нашим самолетом, мы плюхнемся глухой ночью в пучину Атлантики.

На этой мысли я крепко заснул. А когда проснулся, часы показывали половину третьего, но было совсем светло, пахло жареным беконом, и в моем ухе звучал голос Вульфа:

– Я хочу есть. Мы летим, опережая время, и через час уже будем на месте.

– Вы спали?

– Немного. Я хочу завтракать.

Он съел четыре яйца, десять ломтиков бекона, три булочки и выпил три чашки кофе.

Я так и не увидел Лондон, потому что аэропорт находится за городом, а Джеффри Хичкок ждал нас у выхода. Мы не видели Хичкока с тех пор, как он был последний раз в Нью-Йорке, три года назад.

Он приветствовал нас очень сердечно для англичанина, пригласил к угловому столику в ресторане и заказал булочки, джем и чай. Сначала я хотел воздержаться, но потом подумал: какого черта, должен же я привыкать к чудн́ой иностранной пище, и не стал отказываться.

Хичкок вынул из кармана конверт:

– Здесь ваши билеты на самолет до Рима. Он улетает через сорок минут, в двадцать минут десятого, и прилетает в три часа по римскому времени. Поскольку ваш багаж перевезут прямо на борт, здешняя таможня вас не побеспокоит. У нас есть полчаса. Этого хватит?

– С избытком.

Вульф намазал джем на булочку.

– В основном меня интересует Телезио. Тридцать лет назад, будучи мальчишкой, я бы доверил ему свою жизнь. Могу ли я доверять ему теперь?

– Не знаю.

– Мне надо знать, – резко сказал Вульф.

– Конечно надо.

Хичкок вытер салфеткой тонкие бледные губы.

– Но в наши дни человек, которому вы можете довериться заочно, редкая птица. Скажу только, что имел с ним дело вот уже восемь лет и доволен. Боден знает его намного дольше, со времен Муссолини, и ручается за него. Если у вас…

Хриплый металлический голос из громкоговорителя, предположительно женский, сотряс воздух. Он вещал что-то срочное. Когда трубные звуки смолкли, я спросил Хичкока, о чем речь. Он ответил, что пассажиров девятичасового рейса на Каир просят срочно собраться у выхода номер семь.

– Да, – кивнул я, – мне так и показалось, что я расслышал слово «Каир». На каком языке она говорила?

– На английском.

– Прошу прощения, – извинился я и глотнул чая.

– Я говорил, – обратился он к Вульфу, – что если вам нужно кому-то довериться, то вряд ли на этом берегу вы найдете кого-нибудь надежнее Телезио. Можете мне поверить. Я человек очень осторожный.

– Что ж, вряд ли мне стоило рассчитывать на лучшее, – проворчал Вульф. – Еще вопрос: как обстоят дела с перелетом из Рима до Бари?

– Ах, это… – Хичкок прокашлялся. – Самолет арендован и должен быть в полной готовности.

Он вынул из кармана потертый кожаный бумажник, порылся в нем и вынул листок бумаги.

– Вас встретят по приезде. Но если случится накладка, позвоните по этому телефону.

Хичкок передал бумагу.

– Это будет стоить восемьдесят долларов. Вы можете рассчитываться американской валютой. Мой контрагент в Риме Джузеппе Дрого – неплохой человек, по римским меркам, но своего не упустит. Возможно, он попытается извлечь личную пользу из контакта со знаменитым коллегой. Не сомневаюсь, что ваше имя ему известно. Теперь, если с Римом все, я снимаю с себя ответственность.

Вульф не выглядел польщенным, что свидетельствовало, насколько он сосредоточен на поездке. Любой человек, обладающий хотя бы десятой частью его самомнения, напыжился бы и раздулся, как индюк, узнав, что слава о нем докатилась до Рима.

Немного позже громкоговоритель объявил, по-видимому на английском, посадку на самолет до Рима. Хичкок проводил нас к выходу и подождал взлета. Когда мы выруливали на взлетную полосу, Вульф помахал ему на прощание.

Босс снова занял место у окна, и мне пришлось вытягивать шею, чтобы впервые в жизни увидеть Европу.

День был погожий, солнечный. На коленях у меня лежала карта. И после того как мы пересекли пролив Па-де-Кале, мне было очень интересно посмотреть на Брюссель, остающийся слева, Париж справа, Цюрих слева, Женеву справа, Милан слева и Геную справа. Я легко узнал Альпы и увидел Берн. К сожалению, прошляпил Флоренцию.

Пролетая над Апеннинами, мы попали в воздушную яму и падали милю или около того, пока не выровняли курс, что в общем-то достаточно неприятно. Некоторые пассажиры выразили неудовольствие, но не Вульф. Он только закрыл глаза и сжал губы. После такой встряски я счел нужным заметить:

– И ничего страшного. Вот когда я летел на Западное побережье и мы оказались над Скалистыми горами…

– Заткнись, – проворчал он.

Итак, я пропустил Флоренцию. Мы приземлились в римском аэропорту в три часа пополудни. Стоял приятный, теплый воскресный день, но в ту минуту, когда мы спустились по трапу и направились к зданию аэровокзала, наши с Вульфом отношения изменились кардинальным образом, и не к лучшему.

Всю мою жизнь я легко осваивался в новой обстановке. Для этого мне достаточно было посмотреть на указатели или, в крайнем случае, расспросить какого-нибудь местного жителя. Теперь я пропал. Ни вывески, ни обращение к аборигенам меня бы не спасли. Я остановился и посмотрел на Вульфа.

– Сюда, – проинформировал он, – на таможню.

Самые основы наших взаимоотношений были нарушены, и мне это не понравилось. Я покорно встал рядом с Вульфом у стола и внимал звукам, которыми он обменивался с басовитым блондином. Причем мое личное участие в их милой беседе ограничилось тем, что я протянул паспорт, когда меня попросили об этом по-английски.

Оказавшись возле стойки в другой комнате вместе с боссом, который на сей раз обменивался любезностями с черноволосым тенором, я, признаюсь, сыграл более важную роль: мне доверили открыть чемоданы и закрыть их по окончании таможенного досмотра.

И опять полились незнакомые звуки, обращенные к красной фуражке с усами, которая передала наши вещи синей фуражке.

Затем нас приветствовал толстый синьор в зеленом костюме с красной гвоздикой в петлице. Вульф любезно сообщил мне, что толстяка зовут Дрого и что частный самолет на Бари ждет нас. Только я собрался поблагодарить за то, что меня наконец заметили, как к нам подошел холеный молодой человек, похожий на студента и одетый так, будто он собрался на свадьбу или похороны. Этот, слава богу, обратился к боссу на хорошем американском языке:

– Мистер Ниро Вульф?

Мой работодатель вытаращился на него:

– Могу я узнать ваше имя, сэр?

Молодой человек любезно улыбнулся:

– Я Ричард Кортни, из посольства. Мы подумали, что вам может понадобиться помощь, и были бы рады предложить свои услуги. Можем ли мы чем-то помочь?

– Нет, спасибо.

– Вы долго пробудете в Риме?

– Не знаю. А вам непременно надо это знать?

– Нет-нет. – Он запнулся. – Мы не собираемся вмешиваться в ваши дела. Просто дайте нам знать, если вам понадобится какая-нибудь информация или содействие.

– Непременно, мистер Кортни.

– Да уж пожалуйста. И я надеюсь, вы не будете возражать…

Он вынул из внутреннего нагрудного кармана своего безупречного пиджака, явно купленного не в магазине готовой одежды, маленькую черную книжку и ручку.

– Мне бы очень хотелось иметь ваш автограф.

Кортни открыл книжку и протянул ее Вульфу.

– Это возможно?

Вульф расписался. Лощеный молодой человек студенческой наружности поблагодарил его, настойчиво повторил просьбу обращаться в посольство при первой необходимости, одарил всех, включая Дрого и меня, благовоспитанной улыбкой и ушел.

– Вас проверяют? – спросил я у Вульфа.

– Сомневаюсь. Зачем?

Он что-то сказал Дрого и синей фуражке, и мы двинулись вперед. Причем Дрого возглавлял шествие, а синяя фуражка с вещами замыкала его.

После прогулки по бетону, а затем по гравию странного цвета, какого я никогда не видел, мы подошли к ангару, перед которым стоял маленький голубой самолетик. По сравнению с тем, на котором мы пересекали Европу, он выглядел игрушечным.

Вульф постоял, сердито глядя на него, затем повернулся к Дрого и что-то произнес. Он говорил все громче и горячей, затем слегка поостыл и в конце концов велел мне заплатить девяносто долларов.

– Хичкок сказал – восемьдесят, – возразил я.

– Этот запросил сто десять. Что касается платы вперед, тут я его понимаю. Когда мы вылезем из этой штуковины, возможно, будем вообще не в состоянии заплатить. Дай ему девяносто долларов.

Я заплатил. Затем получил указание дать доллар синей фуражке, что и сделал, после того как она передала наш багаж пилоту. Потом подержал приставную лестницу, пока Вульф загружался в самолет. Затем и сам залез в воздушное судно. Там имелись места для четырех пассажиров, но не статей Вульфа.

Наконец пилот занял свое место у штурвала, и мы покатили на взлетную полосу. Я бы предпочел не прощаться с Дрого, который вытянул из нас обманным путем лишние деньги, но ради поддержания нашего имиджа в глазах общества помахал ему рукой.

Полет на небольшой высоте над Вольскими холмами (если интересуют подробности – смотри карту) в самолете объемом в пинту не располагает к дружеской беседе, но до Бари оставалось только девяносто минут, и требовалось прояснить кое-что безотлагательно. Я нагнулся к Вульфу и прокричал, перекрывая шум двигателя:

– У меня вопрос!

Он повернулся ко мне. Лицо его было мрачным. Я наклонился ближе к его уху:

– Я насчет общения с туземцами. На скольких языках вы говорите?

Он задумался.

– На восьми.

– А я – на одном. И понимаю только один. Для меня это все несколько усложняет. И я не смогу с оптимизмом смотреть в будущее, если вы не согласитесь на одно условие. Я не могу требовать, чтобы вы переводили мне все подряд, но вам придется делать это при первой же возможности. Я постараюсь быть благоразумным, но если уж прошу, значит, так нужно. В противном случае я могу вернуться в Рим на этой штуковине.

Он стиснул зубы:

– Место для ультиматума выбрано идеально.

– Великолепно! С таким же успехом вы могли бы взять с собой куклу. Я же обещал, что постараюсь быть благоразумным. И потом, я столько лет вам докладывал, что могу рассчитывать на ответную любезность.

– Ладно. Я подчиняюсь.

– Мне нужно быть в курсе дела.

– Я же сказал, что подчиняюсь.

– Тогда давайте начнем. Что сказал Дрого насчет встречи с Телезио?

– Ничего. Дрого знал только, что мне нужен самолет, чтобы добраться до Бари.

– Телезио будет встречать нас в аэропорту?

– Нет. Он не знает, что мы прилетаем. Я сначала хотел расспросить о нем Хичкока. В тысяча девятьсот двадцать первом Телезио убил двух фашистов, которые загнали меня в угол.

– Убил? Чем?

– Ножом.

– В Бари?

– Да.

– Я думал, вы черногорец. Что вы делали в Италии?

– В те времена я был легок на подъем. Послушай, я принял твой ультиматум, но вовсе не собираюсь давать тебе отчет о том, что делал в молодости. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

– Как мы будем действовать в Бари?

– Не знаю. Раньше там не было аэропорта. Поэтому я понятия не имею, где он находится. Посмотрим.

Он отвернул голову к окну, а через минуту снова повернулся ко мне:

– Кажется, мы летим над Беневенто. Спроси у пилота.

– Не могу, черт возьми! Я не могу никого ни о чем спросить. Спросите сами.

Он пропустил мое предложение мимо ушей.

– Это, должно быть, Беневенто. Взгляни на него. Римляне разбили здесь самнитов в триста двенадцатом году до нашей эры.

Он пускал пыль в глаза, и я это оценил. Всего лишь два дня назад я поставил бы десять против одного, что в самолете Вульф не сможет вспомнить вообще ни одной даты. А тут он болтал про то, что было двадцать два века назад.

Я повернулся к окну, чтобы взглянуть на Беневенто. Вскоре впереди и слева взгляду моему открылось море и я познакомился с Адриатикой. Мы снижались, и я любовался тем, как вода блестит и переливается на солнце.

А затем появился Бари. Часть его, беспорядочно разбросанная по вдающейся в море косе, судя по всему, не имела улиц, а другая, тянувшаяся вдоль берега к югу от косы, равномерно рассекалась прямыми улицами, почти как в центре Манхэттена, только без Бродвея. Самолет приземлился.