Читать книгу Черная гора (сборник) - Рекс Стаут - Страница 8

Восемь часов спустя, выбравшись из стога и впервые взглянув на Черногорию при дневном свете, я узрел много интересного. Милях в десяти, прямо по курсу, виднелся острый пик, заметно возвышающийся над другими вершинами. Очевидно, это и была Лофхен, Черная гора, расположенная на северо-западе. Судя по положению солнца, так и выходило. На востоке простиралась широкая зеленая долина, за ней лежали горы, относившиеся уже к территории Албании. К югу, примерно в двадцати ярдах, виднелся дом, окруженный деревьями. А на юго-западе, недвижимый и монолитный, как утес, возлежал Ниро Вульф.

– Доброе утро, – приветствовал я его.

– Который час? – спросил он. Голос его звучал хрипло.

Я взглянул на часы:

– Без двадцати два. Хочется есть и пить.

– Не сомневаюсь. – Он закрыл глаза и снова открыл их. – Арчи.

– Да, сэр?

– Конечно, у меня болят ноги и спина. У меня все болит. Однако я предполагал, что так и будет, и могу это вынести. Что меня волнует, так это ступни. Они испытывают на себе нагрузку в сто раз больше, чем твои. Мои стопы изнежились за многие годы. Боюсь, я переоценил их возможности. Они, наверное, стерлись, но я пренебрег опасностью и не снял ботинки. Теперь ступни как будто отнялись. Я не чувствую ног ниже колен. Сомневаюсь, смогу ли я стоять, не то что идти. Ты что-нибудь знаешь о гангрене?

– Нет, сэр.

– Она поражает конечности при нарушении артериального и венозного кровообращения. Правда, я думаю, что нарушение должно быть длительным.

– Конечно. Восьми часов явно недостаточно. Очень есть хочется.

Он закрыл глаза.

– Я проснулся от тупой боли, но теперь она просто невыносима. Попытка пошевелить пальцами ни к чему не привела. Не уверен, что они у меня есть. Нечего и думать о том, чтобы выбраться отсюда и встать. Выход только один: ты должен вытащить мои ноги наружу и снять с них ботинки и носки. И это ужасно, потому что я уже не смогу натянуть их.

– Да, вы это уже говорили.

Я подошел ближе.

– В любом случае надо смотреть правде в глаза. Если вы не можете идти, нечего и пробовать. Попытаетесь завтра или послезавтра, чтобы предупредить гангрену. Вон там виднеется дом. Пойду позову на помощь. Как сказать по-сербохорватски: «Продайте мне, пожалуйста, двадцать свиных отбивных, ведро картошки, четыре каравая хлеба, галлон молока, дюжину апельсинов и пять фунтов…»?

Вне всякого сомнения, именно слова «отбивные» и «хлеб» подвигли его на отчаянную попытку сдвинуться с места. Он проделал это с большой осторожностью. Сначала из стога показались его голова и плечи, затем локти коснулись земли, и, ерзая на спине, он потихоньку выполз из сена весь. Лежа на спине, он медленно и осторожно согнул сначала правую ногу, затем левую. Ничего страшного не произошло, и тогда он начал поднимать их по очереди, делая сначала десять махов в минуту, а затем все больше и больше.

Я отодвинулся, чтобы не мешать этой разминке, но решил остаться поблизости и помочь ему, если он попробует встать. Однако до этого не дошло. Он встал сам, опираясь на стог, прислонился к нему и торжественно произнес:

– Небеса помогли мне.

– Чудны дела Твои, Господи. Аминь. Скажите, это Черная гора?

Он повернул голову в ту сторону:

– Да. Вот не думал, что увижу ее снова.

И Вульф тут же от нее отвернулся и воззрился на дом, окруженный деревьями:

– Любопытно, почему нас до сих пор никто не побеспокоил? Думаю, старого Видина уже нет в живых, но ведь кто-то сметал этот стог. Давай-ка наведаемся туда. Бери рюкзаки.

Я достал их из стога, и мы пошли по дороге, а точнее, по тележной колее. Походку Вульфа нельзя было назвать изящной, но тем не менее он не хромал. Колея вывела нас к серому каменному дому, низкому и длинному, с соломенной крышей и двумя маленькими оконцами. Направо находилось еще одно каменное строение, поменьше, совсем без окон. Все это выглядело довольно мрачно. Не наблюдалось никаких признаков жизни – ни человека, ни животных. К дому вела дорожка, вымощенная каменными плитами.

Вульф подошел и постучал в дверь. Сначала ответа не было, но после второй попытки дверь приоткрылась и мы услышали женский голос. Вульф что-то спросил, и дверь снова закрылась.

– Она говорит, что муж в хлеву, – пояснил Вульф.

Мы двинулись через двор к другому строению, но не успели пройти и половину пути, как из-за отворившейся двери появился мужчина. Затворив дверь, он привалился к ней спиной и спросил, что нам нужно. Вульф ответил, что мы хотим есть и пить и готовы расплатиться за все сполна. Мужчина заявил, что еды у него нет, а из питья – одна колодезная вода. Хорошо, сказал Вульф, для начала хватит и воды.

И он направился к колодцу возле дома. На колодце был ворот с веревкой, на каждом конце которой висело по ведру. Я достал из колодца воды, наполнил кружку, стоявшую на камне, и подал ее Вульфу. Мы выпили по три полных кружки, и он передал мне свой разговор с хозяином.

– Это хуже чем нелепость, – заявил он. – Это абсурд. Посмотри на него. Он похож на старого Видина и, наверное, приходится ему родственником. Он определенно черногорец. Шести футов ростом, челюсть как скала, орлиный клюв вместо носа, он создан, чтобы выдержать любую бурю. Пять столетий турецкого ига не могли его сломить. Даже при деспотичном Карагеоргии[15] он высоко держал голову, как и подобает человеку. Его сломал коммунистический деспотизм. Двадцать лет назад чужаки, разворошившие его стог, дорого поплатились бы за это. А сегодня, увидев, как мы вторгаемся в его владения, он бросает жену в доме, а сам прячется в хлеву с козами и курами. Знаешь ли ты, какие стихи посвятил Теннисон Черной горе, которая здесь носит название Црнагора?

– Нет.

– Вот послушай:

Он взглянул на отважного горца, переминающегося возле входа в хлев.

– Пф! Дай мне тысячу динаров.

Вытаскивая из кармана сверток, приготовленный Телезио, я прикинул, что тысяча динаров – это три доллара тридцать три цента. Вульф взял деньги и подошел к хозяину. Воспроизвожу их разговор, пересказанный мне позже.

– Возьмите. Это за порчу вашего стога. Вы поправите его за пять минут. И за еду. У вас есть апельсины?

Хозяин насупился, испуганный и полный подозрений.

– Нет, – покачал он головой.

– А кофе?

– Нет.

– Бекон или ветчина?

– Нет. У меня совсем ничего нет.

– Вздор. Мы вовсе не шпионы из Подгорицы или Белграда. Мы…

Черногорец прервал его:

– Вы не должны говорить «Подгорица». Нужно говорить «Титоград».

Вульф кивнул:

– Я знаю, что город переименовали, но еще не решил, согласен ли с этим. Мы недавно вернулись из-за границы. Мы далеки от политики и очень голодны. Не доводите до крайности. Мой сын вооружен. Он возьмет вас на мушку, а я войду в хлев и заберу пару цыплят. Но будет проще и приятней, если вы примете деньги и попросите жену накормить нас. У вас есть бекон или ветчина?

– Нет.

– Козлятина?

– Нет.

– Что же, черт возьми, у вас есть? – заорал Вульф.

– Немного колбасы, – неприязненно ответил хозяин. – Может быть, яйца. Хлеб и немного свиного жира.

Вульф повернулся ко мне:

– Дай еще тысячу динаров.

Я достал их, и он протянул обе бумажки негостеприимному хозяину:

– Вот, возьмите. Мы полагаемся на вашу доброту. Но не надо жира. Я переел его в детстве, и теперь мне плохо от одного запаха. Может, ваша жена найдет немного сливочного масла?

– Нет. О масле не может быть и речи.

– Очень хорошо. За те деньги, что я вам дал, можно заказать два хороших обеда в лучшей гостинице Белграда. Пожалуйста, принесите нам таз, кусок мыла и полотенце.

Мужчина не спеша двинулся к дому. Немного погодя он принес все, о чем его просили.

Вульф поставил таз, старый, но чистый, на каменную плиту у колодца, наполнил его наполовину водой, снял куртку и свитер, закатал рукава и умылся.

Я последовал его примеру. Вода была такая холодная, что у меня окоченели пальцы. Но я проявил чрезвычайное мужество, а потом утерся серым льняным полотенцем, шириной два фута и длиной четыре, поглаженным и аккуратно сложенным.

Мы причесались, почистили зубы.

Упаковав в рюкзак расчески и зубные щетки, я налил в таз свежей воды, поставил его на землю, сел на камень, снял носки и ботинки и опустил ноги в воду. Резкая боль пронзила каждый мой нерв.

Вульф стоял, внимательно глядя на таз.

– Ты собираешься вымыть их с мылом? – тоскливо спросил он.

– Не знаю. Еще не решил.

– Ты бы сначала их растер.

– Нет, – покачал я головой. – У меня другая беда. Не та, что у вас. Я содрал кожу.

Он сел рядом со мной на камень и внимательно наблюдал за тем, как я плещусь в тазу. Я осторожно вытер ноги полотенцем, надел чистые носки, постирал грязные и повесил их сушиться на солнышке. Когда я начал мыть таз, Вульф вдруг выпалил:

– Подожди минутку. Я, пожалуй, рискну.

– О’кей. Но как бы нам не пришлось идти в Риеку босиком.

Однако эксперимент не удалось осуществить, потому что появился хозяин и что-то произнес. Вульф встал и направился к дому, я последовал за ним.

Потолок в комнате оказался не таким низким, как я ожидал. Зелено-желтые обои угадывались с трудом под множеством картинок одинакового размера, которыми были увешаны стены. Пол устилали коврики. Еще здесь была большая железная печь, резные сундуки и расписные стулья. Застеленный красной скатертью стол возле окна накрыли на две персоны, разложив столовые приборы и салфетки.

Мы с Вульфом сели, и тотчас в арочном проеме двери показались две женщины. Одна, средних лет, с острыми черными глазками, в одеянии, сшитом не иначе как из старого брезента, несла нагруженный поднос. Вошедшая следом молодица заставила меня забыть о голоде на целых десять секунд. Я не мог рассмотреть ее скромно потупленных глаз, но при виде всего остального авторитет Черногории взлетел в моих глазах значительно выше вершины Черной горы.

Когда женщины поставили на стол еду и ушли, я спросил Вульфа:

– Как думаете, их дочь всегда носит эту белую блузку и расшитый зеленый жилет?

Он фыркнул:

– Конечно нет. Она услышала, что мы говорим на чужом языке и черт знает сколько заплатили за еду. Может ли черногорская девушка упустить такой случай? – Он снова фыркнул. – Или любая другая девушка? Поэтому она приоделась.

– Вот это подход! – похвалил я. – Мы должны воздать ей по заслугам за такие хлопоты. Если вы все еще хотите снять ботинки – действуйте. Арендуем у них стог на неделю, пока ваши ноги не придут в форму.

Он не удостоил меня ответом.

Через десять минут я спросил:

– А почему они добавляют в колбасу бензин?

На самом деле еда оказалась весьма недурной. Яйца были превосходны, черный хлеб кисловат, но вполне съедобен, а вишневый джем из глиняного горшочка оказал бы честь любому дому.

Позднее кто-то сказал Вульфу, что в Белграде свежие яйца продаются по сорок динаров за штуку, а мы съели по пять, то есть оказались не такими уж транжирами. Чай я отставил после первого глотка, но вода была вполне приличной. Когда я намазывал джем на хлеб, вошел хозяин и что-то сказал Вульфу. Я полюбопытствовал, в чем дело. Вульф ответил, что повозка готова.

– Какая повозка? – спросил я.

Он ответил:

– Чтобы ехать в Риеку.

– Впервые слышу о повозке, – пожаловался я. – Вы обязались пересказывать мне все разговоры слово в слово. Сами же всегда утверждали, что, если я что-то пропущу, вы не узнаете, ухватили или нет рациональное зерно. А теперь, когда мы поменялись местами, я чувствую то же самое.

Думаю, Вульф меня не слышал. Он насытился, но нужно было снова вставать и идти, и это настолько его страшило, что он не имел мужества к тому же спорить со мной. Когда мы встали, отодвинув стулья, в дверях появилась дочь и что-то сказала.

– Что она говорит? – спросил я.

– Sretan put.

– По буквам, пожалуйста.

Вульф повторил фразу по буквам.

– Что это значит?

– Счастливого пути.

– А как сказать: «Путь был бы намного счастливее, если бы вы были с нами»?

– Это лишнее.

Он уже шел к двери. Не желая быть грубым, я подошел к девушке и протянул ей руку. Ее пожатие было приятным и сильным, На миг ресницы ее вспорхнули вверх, но тут же опустились.

– «Розы алые, – отчетливо произнес я, – фиалки голубые, а ты, что меда слаще, затмишь цветы любые»[17].

Я нежно пожал ее руку и заставил себя выйти вон.

Вульф стоял в ярде от дома, скрестив руки на груди и поджав губы, и скептически разглядывал повозку, которая этого заслуживала. Лошадь была еще ничего – низкорослая, скорее пони, чем лошадь, но в хорошей форме, однако экипаж, в который она была впряжена, представлял собой деревянный ящик на двух колесах, обитых железом. Вульф обернулся ко мне.

– Хозяин говорит, – горько сказал он, – что положил в кузов сена, чтобы было помягче.

Я кивнул:

– Вы не доедете живым до Риеки.

Потом собрал наши рюкзаки, свитеры, куртки и мои носки, висевшие на солнце.

– Это же чуть больше мили? Поехали.