Читать книгу Черная гора (сборник) - Рекс Стаут - Страница 7

Суда бывают разные. Этим словом называют, например, «Куин Элизабет»[13]. А еще ту утлую посудину, на которой погожим августовским днем я на спор прокатил по озеру в Центральном парке Лили Роуэн, возлежавшую на корме. Лоханка Гвидо Баттисты, выбранная нами для путешествия через Адриатику, занимала промежуточное положение между ними, ближе к парковой скорлупке, нежели к царственному лайнеру.

В длину она достигала всего двенадцати метров, то есть тридцати девяти футов. И ее явно не мыли с тех самых пор, как римляне ввозили в ней контрабандой пряности из Леванта. При всем том она имела современный двигатель и гребной винт. Тем не менее все то время, что длилось наше плавание, я пытался представить, где на такой посудине размещались скамьи для галерных гребцов, но эта задача оказалась мне не по силам.

Мы отчалили в понедельник, в три часа пополудни, чтобы подойти к противоположному берегу в полночь или чуть позже. Это представлялось мне вполне возможным, пока я не увидел «Чиспадану», как называлось старушка. Мысль о том, что архаичное сооружение способно преодолеть сто семьдесят миль в открытом море за девять часов, выглядела такой фантастичной, что я буквально онемел и даже не попытался заговорить. Тем не менее все путешествие заняло девять часов двадцать минут.

Мы с Вульфом сами не вылезали из нашего оштукатуренного убежища, но Телезио пришлось изрядно помотаться и ночью, и днем.

Прослушав план Вульфа, возразив по ряду пунктов и в конце концов согласившись, потому что Вульф упрямо стоял на своем, он уехал за Гвидо и привез его. А когда Вульф договорился с моряком, отбыл вместе с этим последним.

В понедельник, еще до полудня, Телезио вернулся с вещами. Мне он принес на выбор четыре пары брюк, три свитера, четыре куртки, кучу рубашек и пять пар ботинок и примерно тот же набор доставил для Вульфа. Все вещи, за исключением обуви, были не новые, но чистые и целые.

Я примерил их – в основном желая убедиться, что они подходят по размеру, и не обращая внимания на цвет – и в итоге остановил свой выбор на синей рубашке, каштановом свитере, темно-зеленой куртке и светлых брюках. Вульф, облаченный в желтое, коричневое и темно-синее, выглядел еще живописнее.

Рюкзаки были старые и грязные, но мы их выстирали и начали упаковывать вещи. Поначалу у меня случился перебор с нижним бельем. Пришлось пойти на попятный и начать все сызнова. Покатываясь со смеху, Телезио дал мне разумный совет: выкинуть все нижнее белье, ограничиться двумя парами носков и забрать весь шоколад. Вульф перевел мне его слова, совет одобрил и сам ему последовал.

Я ожидал новой ссоры из-за оружия, но получилось ровно наоборот. Мне не только было разрешено взять с собой «марли», но я еще получил в придачу «кольт» З8-го калибра, который выглядел как новенький, и пятьдесят патронов к нему. Я попробовал засунуть его в карман куртки, но револьвер был слишком тяжелым, и я пристроил его на бедре.

Кроме того, мне предложили восьмидюймовый нож, блестящий и острый, но я не согласился. Телезио и Вульф настаивали, утверждая, что бывают ситуации, когда нож полезней пистолета, однако я сказал, что скорее проткну им себя, чем противника.

– Если нож так нужен, – заявил я Вульфу, – что же вы не возьмете его себе?

– Я беру два, – ответил он и показал.

Один, в чехле, он засунул за пояс, а второй, покороче, привязал к левой ноге пониже колена.

Тут я стал лучше представлять, на какое дело мы собрались. Насколько я знаю Вульфа, он никогда не носил другого ножа, кроме маленького перочинного, сделанного из золота.

Ситуация еще больше прояснилась, после того как Телезио вынул из кармана две маленькие пластиковые трубочки и протянул одну Вульфу, а другую мне. Вульф нахмурился и что-то спросил, они заспорили.

Вульф обернулся ко мне:

– Он говорит, что в трубочке находится капсула с «колыбельной песенкой» – так они в шутку называют цианистый калий. Он сказал – на крайний случай. Я ответил, что нам это не нужно. А он рассказал, что в прошлом месяце несколько албанцев, агентов русских, поймали черногорца, три дня держали его в погребе и бросили там умирать. Когда его нашли товарищи, у него были перебиты все суставы на пальцах рук и ног, выколоты глаза, но он все еще дышал. Паоло говорит, что, если мы хотим, он нам расскажет еще с десяток таких же случаев. Ты знаешь, как пользоваться капсулой с цианистым калием?

– Конечно. Кто этого не знает?

– Куда ты собираешься ее спрятать?

– Господи, помоги. У меня никогда ее не было. Зашить в свитер?

– Свитер могут отнять.

– Прикреплю под мышкой.

– Слишком заметно. Ее могут найти и отобрать.

– О’кей, ваша очередь. Куда вы положите свою?

– Во внутренний карман. При угрозе ареста и обыска я зажму ее в руке. В случае более явной опасности выну капсулу из трубочки и отправлю в рот. Ее можно держать во рту очень долго. Главное – не раздавить зубами. Вот, кстати, почему не слишком-то хочется брать ее с собой. Есть риск в панике употребить ее преждевременно. Но я, пожалуй, рискну. – Он положил трубочку в карман. – В любом случае, использовав ее, ты никогда не узнаешь, что поспешил. Так что волноваться не стоит.

«Колыбельные песенки» дополнили наше оснащение.

Было решено, что Телезио не стоит светиться с нами в порту. Поэтому прощание за бутылкой вина состоялось в доме, а затем он отвез нас на «фиате» в центр города, высадил и уехал. Нам пришлось пройти квартал до стоянки такси. Судя по всему, мы не так бросались в глаза, как я предполагал, но ведь жителям Бари не с чем было сравнивать.

Я привык видеть Вульфа за столом, в огромном кресле, сделанном на заказ. Он открывает бутылку пива. Слева от него стоит лелиокаттлея Джакетта с четырьмя цветками, а справа благоухает дендробиум благородный.

И теперь, глядя, как он бредет по улице в синих брюках, желтой рубашке и коричневой куртке, с синим свитером на руке и рюкзаком за плечами, я не переставал удивляться, почему никто не оборачивается ему вслед.

На мой взгляд, в своем походном обмундировании и я был достаточно хорош, но никто не обращал на нас внимания.

Водитель также не проявил к нам интереса, когда мы залезли в его машину и Вульф сказал, куда ехать. Таксист относился к встречным препятствиям с той же небрежностью, что и Телезио, но тем не менее довез нас до старого города, а затем по его узким улочкам доставил к концу причала, ни с кем не столкнувшись.

Я расплатился с ним, пошел за Вульфом и тут-то впервые узрел у причала «Чиспадану».

Около нее стоял Гвидо и с кем-то разговаривал. Заметив нас, он подошел к Вульфу, Здесь, в привычном окружении, Гвидо смотрелся куда лучше, чем в розовой комнате. Он был высоким, худым и широкоплечим, слегка сутулился и двигался как кошка. В разговоре с Вульфом моряк упомянул, что ему шестьдесят лет, но его длинные волосы были черны как смоль, в отличие от пробивавшейся на подбородке седой щетины в полдюйма длиной. И тут возникал вопрос. Если он никогда не брился, почему она не отросла еще больше? А если брился, то когда? Я собирался расспросить его, когда мы познакомимся поближе, но как-то не получилось.

Телезио поклялся, что за триста баксов, которые я ему дал, берет на себя все: нашу экипировку, Гвидо, охрану порта – и, по всей видимости, сдержал слово. Не знаю, как было официально обставлено наше путешествие, но, во всяком случае, никто из местных к нам не цеплялся.

Парочка типов, слонявшихся по причалу, равнодушно наблюдала, как мы карабкаемся на борт, а двое других отвязали и оттолкнули посудину, когда Гвидо завел двигатель и дал им знак. Мы отчалили. Я предполагал, что один из них прыгнет на борт, пока мы отплываем, но этого не случилось. Мы с Вульфом уселись в кубрике.

– А где команда? – спросил я.

Он сказал, что команда – это Гвидо.

– Он один?

– Да.

– Боже мой, я ничего не понимаю в морском деле. Если перестанет работать двигатель или случится что-нибудь еще, кто поведет судно?

– Я.

– О! Так вы моряк?

– Я переправлялся через это море восемьдесят раз. – Он возился с пряжкой ремня на рюкзаке. – Помоги мне расстегнуть эту штуку.

У меня с языка готово было сорваться язвительное замечание насчет практических навыков человека, который не может сам снять рюкзак, но я счел за лучшее промолчать. В конце концов, если сломается машина и мы попадем в шторм, а он спасет наши жизни, обнаружив умение мастерски управлять судном, мне придется это проглотить.

Однако во время пути ничего не случилось. Двигатель производил много шуму, но был исправен. Шторм не разразился. Поздно вечером на востоке появились облака и задул легкий ветер, но море оставалось спокойным. Я даже немного подремал, вытянувшись на сиденье в кубрике.

Пару раз, когда Гвидо надо было отойти от штурвала, к рулю становился Вульф, но это не требовало от него большого искусства. В третий раз, за час до захода солнца, Вульф пришел, облокотился на узкий борт, положил руку на штурвал и стоял неподвижно, глядя вперед.

Впереди вода отливала голубизной, а сзади, там, где солнце садилось над Италией, окрасилась серым, за исключением тех мест, где от нее отражались солнечные лучи.

Гвидо так долго отсутствовал, что я спустился в каюту посмотреть, не случилось ли чего. Оказалось, что он колдует над старой закопченной кастрюлькой на спиртовой горелке.

Что именно он делает, выяснилось позже, когда появились древние глиняные миски, полные дымящихся спагетти, политых соусом. Я удивился. Гвидо принес также вино и металлическую миску с зеленым салатом.

Конечно, спагетти не шли ни в какое сравнение с тем произведением кулинарного искусства, которое Вульф сотворил накануне, но даже Фриц не заправил бы салат лучше. В общем, все было абсолютно съедобно.

Гвидо встал за штурвал, пока мы с Вульфом ели, затем босс сменил его, а Гвидо отправился в каюту. Нам он сказал, что не любит есть на свежем воздухе. Запах, стоявший внутри каюты, побуждал меня высказаться по этому поводу, но я воздержался.

Когда Гвидо появился снова, было уже совсем темно, и он зажег фонарь, прежде чем встать к штурвалу. Облака разошлись, появились звезды, и Гвидо запел.

За последние два дня я перенес столько потрясений, что не удивился бы, услышав, как Вульф подтягивает ему, но ничего такого не случилось.

Стало прохладно, и я надел свитер под куртку. Вульф последовать моему примеру отказался – сказал, что скоро и так согреется от предстоящих нам упражнений.

Немного позже он спросил, который час, – мои часы имели светящийся циферблат. Было десять минут двенадцатого.

Неожиданно звук двигателя изменился, замедляясь, и я подумал, ух ты, знаем мы эти штучки, но он продолжал работать. Очевидно, Гвидо намеренно сбросил обороты. Вскоре после этого он вновь обратился к Вульфу, и тот встал к штурвалу, а Гвидо погасил фонарь и вернулся на место.

Теперь мы плыли в полной темноте. Я встал, чтобы осмотреться, и только подумал, что все равно ничего не смогу разглядеть, как впереди что-то замаячило. Я повернулся к Вульфу:

– Мы приближаемся к чему-то очень большому.

– Естественно. Это Черногория.

Я посмотрел на часы:

– Пять минут первого. Значит, мы приплыли вовремя?

– Да. – Но восторга в его голосе я не услышал. – Помоги мне, пожалуйста.

Я помог ему надеть рюкзак и взвалил на плечи свой. Звук двигателя снова изменился, став еще тише. Когда мы приблизились к берегу, Гвидо, оставив штурвал, выключил двигатель и скользнул на нос. Через минуту раздался сильный всплеск. Вернувшись назад, он развязал канаты, которыми к корме была привязана шлюпка. Мы спустили ее на воду и поставили у борта.

Этот маневр обсуждался заранее, и Вульф проинформировал меня о принятом решении. Учитывая габариты Вульфа, Гвидо было бы проще перевезти его на берег первым, а потом вернуться за мной, но это отняло бы у нас лишние двадцать минут. Нам же следовало поторапливаться, чтобы нас не застукали сторожевые катера югославской береговой охраны. Случись такое, Гвидо лишился бы не только судна, но и возможности когда-нибудь увидеть Италию.

Поэтому мы решили уложиться в один рейс. Гвидо влез в шлюпку, я взял Вульфа за руку, чтобы помочь ему перебраться через борт, но он оттолкнул меня, достаточно ловко проделал это сам и уселся на корме. Следом за ним я приземлился на носу. Гвидо, легкий как перышко, шагнул в центр, достал весла и начал грести. Он что-то проворчал, и Вульф сказал мне вполголоса:

– Вода на двенадцать сантиметров выше ватерлинии. Не делай резких движений.

– Слушаюсь, сэр.

Весла Гвидо, гладкие, как бархат, двигались в воде совершенно бесшумно, слышен был только слабый скрип уключин, прорезанных в планширах. Поскольку я сидел на носу спиной к берегу, о конце путешествия мне шепотом сообщил Вульф:

– С левой стороны скала, Арчи.

Я не увидел скалу, но через секунду почувствовал ее локтем – плоскую плиту, которая поднималась на фут выше планшира. Ухватившись за нее, я подтянул к ней шлюпку и держал в таком положении, пока Гвидо не смог дотянуться до скалы. Тогда, получив соответствующие инструкции, я вскарабкался на каменный выступ, растянулся на животе и протянул руку Гвидо. Поскольку мы держали шлюпку плотно прижатой к берегу, Вульф ухитрился выбраться сам, Гвидо отпустил мою руку, оттолкнулся, и шлюпка исчезла в ночи. Я встал. Говорить было запрещено, поэтому я прошептал:

– Я зажгу фонарик.

– Нет.

– Мы свалимся ко всем чертям.

– Держись за моей спиной. Я знаю здесь каждый дюйм. Постой, привяжи это к моему рюкзаку.

Я взял его свитер, засунул рукава под ремни и связал их вместе. Он спокойно двинулся по скальной плите, а мне оставалось только последовать за ним. Я выше Вульфа на три дюйма, поэтому мог смотреть поверх его головы, хотя в свете редких звезд почти ничего разглядеть не удавалось.

Горизонтальная поверхность кончилась, мы начали подниматься вверх, потом пошли вниз. Камень под ногами сменился гравием. Когда дорога стала круче, Вульф сбавил шаг и часто останавливался, чтобы отдышаться. Я хотел предупредить, что его дыхание слышно за милю и что мы спотыкались бы намного реже, если бы зажгли фонарь, но решил, что момент для замечаний выбран неудачно.

Наша задача состояла в том, чтобы до рассвета углубиться как можно дальше. Предполагалось, что мы идем из Галичника, с севера, через горы на запад, к Цетине. И было бы нежелательно, чтобы нас видели у берега. Кроме того, в десяти милях к юго-востоку от Цетине находилось место, где мы хотели кое-что сделать до рассвета.

Пройти десять миль за четыре часа совсем несложно, но не в горах и не в кромешной тьме с Вульфом в качестве проводника. Он вел себя странно. Поняв раньше меня, что мы добрались до гребня горы, он остановился – так неожиданно, что мне пришлось резко притормозить, чтобы в него не врезаться. Он почему-то предпочитал не идти понизу, а карабкаться вверх, что достаточно неудобно. И я решил, что он просто чудит.

Вульф останавливался и несколько минут стоял, наклонив голову и ворочая ею из стороны в сторону. Когда мы удалились от берега на приличное расстояние и можно было разговаривать вполголоса, я спросил его, в чем дело. Он проворчал:

– Звезды… Память меня подвела.

То есть предполагалось, что он ориентируется по звездам, но я в это не поверил.

Тем не менее он, по-видимому, знал, где мы находимся. Спустившись со склона, после того как мы отмахали не меньше восьми миль, он резко свернул вправо, еле протиснулся между двумя огромными валунами, прошел через россыпь зубчатых утесов и, остановившись перед скалой, вертикально вздымавшейся вверх, протянул вперед сложенные ковшиком руки, а затем поднес их к лицу.

Я догадался по звукам о том, что он делает: он подставлял руки под струйку воды, падающей вниз, и пил ее. Я тоже попробовал эту воду и пришел к выводу, что она значительно вкуснее той, что текла из крана в Бари.

После этого я уверился, что мы все-таки не заблудились и путешествуем не только ради физических упражнений.

До рассвета было еще далеко, когда на довольно ровном участке пути он значительно замедлил темп, остановился, повернулся ко мне и спросил, который час. Я посмотрел на часы и сообщил, что сейчас четверть пятого.

– Давай фонарь, – сказал он.

Я вытащил фонарь из петли на ремне и зажег его. Вульф сделал то же самое.

– Может быть, тебе придется искать это место без меня, – заметил он. – Поэтому вникай.

Он направил луч света вниз по склону:

– Видишь вон тот камень, с завитком, как петушиный хвост? Направь на него свет. Другого такого не найдешь нигде между Будвой и Подгорицей. Запомни его.

Камень находился в тридцати ярдах, и я подошел, чтобы лучше его разглядеть. На высоте в три моих роста один из углов образовывал дугу, и при богатом воображении в нем можно было усмотреть хвост петуха. Я поводил лучом фонаря вверх, вниз, из стороны и сторону и, вернувшись к Вульфу, увидел, что мы находимся на тропе.

– О’кей, – сказал я – Куда дальше, босс?

– Сюда.

Он отошел от тропы, и вскоре мы снова карабкались по круче. В пятидесяти ярдах от нее он остановился и направил луч вверх под острым углом.

– Ты можешь забраться на этот выступ?

Выступ находился на отвесной скале в двадцати футах над нашими головами.

– Могу попробовать, – опрометчиво заявил я. – Если вы будете стоять так, чтобы подостлать мне соломки, когда я упаду.

– Попробуй справа, – подсказал он. – Вон там. Если ты на выступе встанешь на колени, то на уровне своих глаз увидишь горизонтальную расщелину. Мальчиком я залезал внутрь, но ты не сможешь. Через двенадцать дюймов она пойдет слегка под уклон. Засунь все как можно дальше и задвинь поглубже фонариком. Чтобы вытащить закладку, тебе придется воспользоваться палкой. Палку принесешь с собой – поблизости ее не найти.

Пока он говорил, я расстегнул брюки и задрал свитер с рубашкой, чтобы добраться до пояса с деньгами. Мы приготовили их заранее, еще в Бари, – восемь тысяч долларов в пяти небольших упаковках, обернутых клеенкой и перетянутых резиновой лентой. Я положил их в карманы куртки и снял рюкзак.

– Зовите меня Тенцингом[14], – бросил я, подошел к указанному месту и полез.

Вульф встал так, чтобы освещать мне путь фонариком. Я ухватился пальцами за узкий край повыше, насколько мог дотянуться, поставил ногу на выступ на высоте двух футов и подтянулся. На десять процентов дело было сделано. Дальше я легко переставил ногу на другой выступ, но вдруг она соскользнула, и я сорвался вниз.

– Сними ботинки, – посоветовал Вульф.

– Сниму. И носки тоже.

Так было легче. Карниз, на который я в конце концов забрался, не достигал в ширину и десяти дюймов. Я крикнул сверху:

– Вы сказали, что нужно встать на колени. Залезайте сами и встаньте, а я на вас посмотрю.

– Тише ты, – шикнул на меня он.

Уцепившись за расщелину одной рукой, я достал пакеты из карманов и засунул их в трещину, насколько доставала рука, потом с помощью фонарика запихал еще глубже. Вернуть фонарь на место одной рукой было невозможно, и я отправил его в карман куртки, а затем, посмотрев вниз, объявил:

– Мне отсюда нипочем не спуститься. Найдите мне лестницу.

– Прижмись тесней к скале, – приказал Вульф, – и передвигайся на пальцах.

Конечно, спускаться было намного труднее, чем подниматься – это всегда так, – но я выдюжил. Когда я снова оказался на одном уровне с Вульфом, он пробурчал:

– Сойдет.

Не удостоив его ответом, я сел на камень и направил луч фонарика на ноги. Они не везде были порезаны до кости, всего несколько синяков и царапин, и кровь не лилась ручьем. На пальцах сохранились остатки кожи. Надев носки и ботинки, я вдруг почувствовал, что мое лицо покрыто потом, и достал платок.

– Пошли, – скомандовал Вульф.

– Послушайте, – взбунтовался я, – вы хотели спрятать бабки до рассвета, и я это сделал. Но если существует возможность, что мне придется доставать их одному, лучше дождаться, когда рассветет. Я узн́аю петушиный хвост, это точно. Но как я найду его, если мы оба раза подходили к нему в темноте?

– Найдешь, – заявил он. – Отсюда всего две мили до Риеки, а идти надо все время по тропе. Я бы сказал, что ты заслуживаешь оценки «весьма удовлетворительно». Пошли.

Он затопал вперед. Я встал и пошел следом. Было еще совсем темно. Через полмили я почувствовал, что мы больше не поднимаемся, а идем все время вниз. Еще через полмили мы двигались по ровному месту. Где-то недалеко залаяла собака. Вокруг нас теперь простиралось открытое пространство, я это скорее чувствовал, чем видел, и под ногами осязал не скалы и гравий, а плотную почву.

Немного дальше Вульф остановился:

– Мы вошли в долину Морачи.

Он зажег фонарик и посветил вперед:

– Видишь, тропа разветвляется? Если пойти налево, она выходит на дорогу, ведущую в Риеку. Позже мы ею воспользуемся. А сейчас надо найти подходящее место, чтобы поспать.

Он выключил фонарик и зашагал вперед. На развилке повернул направо.

Пока все шло по плану. В Риеке, которая была просто деревней, не водилось даже постоялого двора, поэтому мы искали стог сена. Еще несколько минут назад нам пришлось бы зажечь фонарик, чтобы его найти, но теперь, когда тропинка перешла в дорогу, вдруг стало достаточно светло, чтобы разглядеть дорожные колеи.

И шагов через сто Вульф свернул налево, в поле. Присмотренный им стог имел странную форму, но времени искать другой у нас не было. Я зашел со стороны, противоположной дороге, встал на колени и начал вытаскивать сено охапками. Вскоре образовалась ниша, достаточно глубокая для Вульфа. Я спросил:

– Не желаете ли поесть, прежде чем отправитесь в свои покои?

– Нет. – Он был мрачен. – Я слишком долго шел.

– Кусок шоколада снова сделает вас человеком.

– Нет. Лучше помоги мне.

Я выпрямился и помог ему скинуть рюкзак. Вульф снял куртку и надел под нее свитер, опустился на одно колено, потом на другое и лег. Залезть в нишу было не так-то просто, потому что подстилка из сена возвышалась на восемь дюймов над уровнем земли. Но в конце концов ему это удалось.

– Может, снять с вас ботинки? – предложил я.

– Ни в коем случае. Я не смогу натянуть их снова.

– О’кей. Захотите есть – зовите горничную.

Я начал готовить другую нишу и сделал ее подлиннее, чтобы поместились рюкзаки. Устроившись в ней и высунув голову наружу, я сообщил Вульфу:

– Над албанскими Альпами, где-то в десяти милях за долиной, на востоке, занимается розовое зарево. Очень красиво.

Вульф не ответил. Я закрыл глаза. Пели птицы.