Читать книгу Ученик Афериста: Змеиное Гнездо - Рита Гринстуотер - Страница 2

Вопреки распространенному мнению о том, что чем меньше город, тем больше его жители сопереживают друг другу в различных тяжелых ситуациях, я лично очень сомневался, что половина города набежала на берег реки, чтоб разделить горе семьи Моро, члены которой жались друг другу под прицелом камер операторов. Возможно, я не очень верю в такой наплыв человеческих сантиментов, но готов поклясться, что некоторые пришли на берег реки, потому что прошелся слух о появлении в городе репортеров из столицы (а это для города с населением в три тысячи человек действительно событие). А другие просто повиновались принципу толпы и набежали в место скопления людей, следуя за соседями.

Что до меня… Мне вроде как положено быть на месте, семье Моро я прихожусь одним из многочисленных племянников. В кадр, конечно, меня не пустили, что не удивительно – учитывая количество моих родственников, понадобилось бы десять камер, чтоб панорамно заснять картину «Горе в огромной семье».

Журналистка, одетая в легкое пальто, подрагивала от холодного ветра, утопала каблуками в размокшей от недавнего дождя земле, но мужественно держалась, сжимая микрофон, и изредка бросала гневные взгляды на гудящую толпу позади оператора, которая перекрикивала ее слова и мешала записи. Я стоял достаточно далеко от кричавших что-то людей, но при этом довольно близко к семье Моро, чтоб даже сквозь стекла своих прямоугольных очков разглядеть выражения на их лицах.

Ближе всех ко мне стояла Элис Моро – родная сестра моей матери. За последние пару недель тетя Элис очень похудела, и сейчас ее лицо казалось словно высохшим, скуластым и нездорового сероватого цвета. Она перестала следить за собой, и была одета в безразмерный вытянутый свитер, а медового цвета волосы стянула в неряшливый узел на затылке.

Муж тети, Андре Моро, выглядел значительно лучше, чем в первые дни после исчезновения сына, но я знал, что в последний раз он спал в лучшем случае четыре дня назад. Темные синяки недосыпа под его глазами можно было спутать со следами драки, но вряд ли в городе найдется кто-то, с кем бы дядя Андре хоть когда-либо конфликтовал.

На заднем плане кудахчут городские сплетники, то ли возмущаясь, что им не уделили крупицу репортажа, то ли наперебой рассказывая о своих версиях произошедшего.

– Я напомню, что четырнадцатилетний Ник Моро пропал двенадцатого октября этого года и вот уже вторую неделю родные и близкие не получали от него никаких вестей, – после нескольких минут тарахтения чего-то, чего я не расслышал, подытожила журналистка. – В последний раз Ник был замечен случайным свидетелем за чертой города в компании незнакомой женщины, в автомобиль которой он садился. Мы просим каждого, кто обладает любой информацией касательно нынешнего местонахождения Ника Моро, немедленно связаться с полицией Оукберна…

Я перевел взгляд на инспектора Смоллетта, который о чем-то тихо переговаривался с сержантами полиции. Отец тоже устал. Город маленький, уровень преступности практически отсутствующий, и вдруг такое потрясение – пропал подросток!

Не мне судить уж конечно, на тот момент мне было четырнадцать, как и пропавшему Нику, но по сей день мне кажется, что полиция Оукберна, убаюканная вечным спокойствием и размеренной жизнью города, даже не знала, что делать и за что хвататься в такой ситуации. Записали сбивчивые показания семьи, обыскали комнату, из которой ничего не пропало, опросили нас, одноклассников… ну и все. Дальше дело не продвинулось, даже когда водитель грузовика, везший в город газировку, припомнил, как видел Ника в компании незнакомой женщины. А может и не видел, просто додумал – всем невольно хочется поучаствовать в расследовании.

А вот родителей только жаль.

– Я хочу попросить у тех людей, которые забрали моего сына, – говорил Андре Моро медленно, с легким акцентом, но голос его не дрожал. Почему-то сомнений не было в том, что текст ему написали – каким бы вечно спокойным дядя Андре не был, мне кажется, сложно сдерживать эмоции в подобной ситуации. – Пожалуйста, верните его домой. У нас хорошая крепкая семья, мы любим друг друга и любим нашего сына. Если вы смотрите это обращение, пожалуйста, помогите нам…

Люди постепенно расходятся, а я, в ожидании отца, перевожу на него взгляд снова.

Мне кажется, он все понимает. Понимает, что вряд ли действительно была какая-то женщина, что скорей всего водитель грузовика приврал или в темноте спутал Ника с кем-то. Понимает, что вряд ли Ник вернется в семью. Какая там статистика касательно поиска людей? Девяносто часов на поиски? Больше? Меньше?

Я помню этот эпизод отрывками, как-никак три года прошло с тех пор, поэтому не могу досконально вспомнить, чем закончилось обращение семьи Моро. Пошли ли мы с мамой к ним домой, поддержать и помочь с ужином, или отправились к себе, в дом на другом конце города, не помню, как долго еще соседки-сплетницы смаковали каждую деталь исчезновения подростка в тот вечер. Но вот уж что надолго осталось вытесанным в моей памяти, так это момент, когда Майкл Мэйфорд, занимающий в городе первое место сразу в двух номинациях: самый богатый житель Оукберна и самый неприятный человек графства Девон, сгрудил вокруг себя журналистов.

– Трагедия семьи Моро это трагедия не только лишь одной семьи, – произнес он с горьким пониманием. – Это беда не оставила равнодушным никого. Со своей стороны, я обещаю оказать семье Моро необходимую поддержку, а так же…

Не знай я и все те, собравшиеся на берегу, кто такой Майкл Мэйфорд, мы бы приняли его за порядочного неравнодушного мистера, который искренне жаждет оказать посильную помощь в поисках Ника Моро, и, как он после заверил, выделить крупное денежное вознаграждение за любую информацию о местонахождении пропавшего. Но мы знали Майкла Мэйфорда. Его знали все.

Магната-судостроителя, носившего в заднем кармане брюк денег больше, чем в казне Оукберна, есть за что недолюбливать – все дело в черной зависти и недоумении, зачем шесть лет назад Мэйфорды променяли мегаполис на населенный пункт, которого и на карте-то не видно. Гнильца же магната была в другом: уж очень он любил сверкать своим нимбом перед камерами.

Майкл Мэйфорд вряд ли когда-нибудь разговаривал с семьей Моро, вряд ли хоть раз видел Ника, уж точно не догадывался, что он учился с его сыном в одном классе. Ход расследования интересовал его не больше, чем колыхавшаяся от ветра трава, он не прочесывал в первые сутки город и лес с фонарём, как половина жителей. Но, удивительно, как только на горизонте замаячил объектив камеры крупного телевещателя, то Мэйфорд тут же примчался на всех парусах и начал свою тираду. И пускай в итоге из тех семи минут, что он распинался в своих речах, гладковыбритая физиономия мистера Мэйфорда мелькнула на экранах лишь минуту, магнат был доволен, сделав то, что сделал – повесил очередной ярлык «молодец» на тело своей репутации.

Мы знали, кто такой Майкл Мэйфорд. Надо ли говорить, что обещанное вознаграждение не получил никто: вопрос об этом замялся как-то сам собой.

Я помню, как мельком наблюдал за этим театром одного актера перед камерами, и мне было довольно неловко. Почему-то говорил он, а стыдно было мне.

Нет, не только мне. Спенсер Мэйфорд, наблюдавший за интервью отца из окна автомобиля, закрыл лицо рукой.

Двенадцать часов назад

Генри Смоллетт, запахнув пальто, поспешно накинутое поверх мятой рубашки, захлопнул дверь автомобиля и тут же едва не споткнулся об присыпанный листвой корень дерева.

Светало в осени поздно, тем более что плотные кроны деревьев неохотно пропускали редкие лучи солнца, а потому без фонаря в лесу делать нечего.

Смоллетт, как раз ругая себя за то, что не додумался спросонья зайти на кухню и вытащить из ящика с бытовыми безделушками карманный фонарик, сунул руки в карманы и поспешно направился в сторону реки, откуда доносился басистый собачий лай. Ускорив шаг, и тут же почувствовав, как ботинки увязли в размокшей от дождя земле на спуске к берегу, инспектор резким жестом отвел ветку, которая несильно оцарапала ему щеку.

На хруст ветки тут же обернулся сутулый человек в безразмерной теплой куртке, и, разглядев знакомую фигуру инспектора, махнул рукой.

– Кто еще знает? – проговорил инспектор Смоллетт, на которого тут же залаяла дюжина немецких догов. Лай их, казалось, сейчас разбудит весь город.

– Пока никто, – ответил хозяин собак, быстро пожав руку Смоллетту.

Хозяин собак – Сэм Спаркс, которому стараниями городских сплетниц была отведена роль местного сумасшедшего. Проживающий в громадном, слишком громадном для одного, доме на окраине леса, человек, который обществу людей всегда предпочитал собак, был обречен стать объектом слухов и снисходительных насмешек. Худощавый и хромой – удивительно, как Сэм справлялся с таким количеством догов, которые были ему едва ли не по грудь, в одиночку.

– Спасибо что позвонил, Сэм, – кивнул инспектор, настроенный куда как более добродушно, удостоверившись, что отшельник сообщил о происшествии пока только ему, а не стал трезвонить во все колокола, как это сделал бы любой из жителей Оукберна. – Где он?

Сэм, шикнув на собак, которые на мгновение перестали громко лаять, указал своей тростью влево.

– Точно никто не знает? – шепнул Смоллетт, двинувшись вместе с Сэмом через высокую траву.

Собаки тут же поспешили за хозяином, словно привязанные к нему длинной невидимой веревкой.

Идти было довольно непросто – ноги то и дело вязли в размокшей земле, а к ботинкам на слой грязи налепились травинки и листья. Оставив безуспешные попытки через каждые пару шагов останавливаться и отряхивать ноги, Смоллетт искренне позавидовал предусмотрительности Сэма Спаркса, обутого в старые резиновые сапоги. А представив, какой вопль поднимет супруга, когда увидит на начищенном полу грязные следы обуви, Смоллетт подумал, что нужно бы напомнить себе почистить где-нибудь ботинки, прежде чем входить в дом, и лишить жену всякой возможности наорать на него.

– Успокойся, – выждав паузу, заверил Сэм, который хоть и хромал, но передвигался быстро. – Ты же говорил сразу звонить тебе, если в лесу найдется кто-то.

Смоллетт на секунду замер и тут же поймал короткий взгляд отшельника.

– Это Ник?

Сэм сплюнул на землю и пожал плечами.

– Да черт его знает. Вон там вот, видишь…

Не заметить находку было действительно сложно. Тело, небрежно накрытое куском грязной ткани, похожей больше всего на разрезанный мешок, всем своим видом показывало – оставивший его здесь, мало того, что не заботился о том, чтоб его спрятать, так еще и оставил в таком месте, будто только и ждал, что какой-нибудь зевака его обнаружит.

– Собаки вынюхали, – коротко ответил Сэм.

Чуть склонившись над телом, Смоллетт тут же брезгливо отпрянул и прикрыл рот тыльной стороной ладони.

– Кожу содрали, – прокомментировал отшельник так, словно этот факт было сложно обнаружить.

Инспектор Смоллетт, поежившись, прошелся вокруг трупа и потыкал носком ботинка.

– Как нашел?

– Каждое утро, в четыре сорок пять, я выхожу выгуливать собак по маршруту вдоль берега. Ну и вот.

– Вчера здесь ходил?

– Да ходил, конечно, под вечер. Не было ничего.

– Точно?

– Думаешь, не заметил бы? – буркнул Сэм.

Смоллетт кивнул, подумав о том же, не отрывая взгляда от густых зарослей колючих кустов, шелестящих на ветру. Моргнув и поправив грязную ткань, так, чтоб та закрывала хотя бы голову трупа, инспектор Смоллетт выпрямился и задал себя логичный, вопрос:

«Ник или не Ник?»

С одной стороны, лучше бы там, под мешковиной оказался Ник Моро. Пусть Смоллетт и не рассуждает как хороший дядюшка, раз думает о таком, но, по крайней мере, громкое дело о загадочном исчезновении паренька будет закрыто, а родители со временем все поймут и примут.

С другой же стороны, вопрос о том, что случилось Ником Моро, не закрыт. А в масштабах крохотного города и таинственное исчезновения подростка, и маньяк, снимающий с людей кожу это уж слишком – мозг привыкших к размеренному спокойствию горожан просто-напросто взорвется, а туристический сезон для рыбаков и любителей тихого кемпинга будет закрыт. Оукберн накроет паника, а журналисты снова понаедут в это Богом забытое место и начнут перебирать все подводные камни.

– Так, я пойду? – напомнил о себе Сэм.

Как раз вовремя, потому как его немецкие доги снова подняли лай, который уж точно услышат жители ближайших к лесу домов. Еще не хватало, чтоб Андре Моро, дом которого не так далеко, прибежал и увидел эту картину.

– Ага, – рассеянно кивнул Смоллетт, достав из кармана мобильный телефон. – Спасибо, Сэм.

– А… – протянул Сэм, кивком указав на труп.

– Я разберусь.

Говорить отшельнику очевидные вещи о том, чтоб помалкивал, не приходилось. Сэм Спаркс, в отличие от многих, не испытывал потребности распространять слухи.

Сэм сунул два пальца в рот и звонко свистнул, призывая собак, и, опираясь на трость, захромал по тропе вперед.

Смоллетт прижал мобильный к уху и повернулся к реке.

***

– Это безумие, Генри, – проговорила сержант Лейн, с остервенением начищая обувь влажной тряпкой. Около ее стула образовалась целая небольшая горстка из засохшей грязи. – Мы не сможем навсегда скрыть это от города.

– Почему же навсегда, – прижав к щеке теплый стакан с кофе, протянул Смоллетт, наблюдая за тем, как бежит секундная стрелка на часах. – Если экспертиза выяснит, что это Ник Моро, мы расскажем.

– А если нет?

Полицейские навострили уши, впрочем, Генри Смоллетт не намеревался говорить тихо. Напротив.

– А если нет, то мы будем искать Ника Моро. Как и прежде.

Сержант Лейн хмыкнула и снова принялась чистить обувь.

– Вы не понимаете о чем я, да? – устало сказал Смоллетт, оглядев всех, кто оказался в участке этим ранним утром. – Нельзя поднимать панику. Поэтому мы будем работать тихо.

– Слухи все равно поползут, – заверил полицейский, разбиравший завал бумаг. – Город маленький.

Смоллетт выпрямился и повернулся к нему.

– Значит то, что происходит на работе – остается на работе. И по возвращению домой, не стоит пересказывать жене во всех подробностях как прошел день, – непривычно жестко сказал он. – Касается всех.