Читать книгу Пробежка по углям - Роман Пивоваров - Страница 4

2 февраля, вторник

Полагаю, нужно написать о нашей семье. Как ты помнишь, мы жили на съемной квартире. Когда мама поняла, что ты не вернешься, мы переехали в общежитие. На одну зарплату мама не смогла бы потянуть съемную квартиру. Я понимаю, почему мы не перебрались к брату мамы, дяде Резо, хотя запросто могли. Их дети взрослые, живут отдельно, так что в трехкомнатной квартире нам бы нашлось место. Мама не хотела их напрягать. Пришлось перебираться в общежитие, где одна комната – это коллаж из гостиной, столовой, зала и спальни с двумя спальными местами.

Сейчас объясню, чтобы ты понимал, о чем я. Когда открываешь дверь нашей берлоги, ты ступаешь на зеленый коврик, проходишь коридорчик в два шага, справа в углу стоит холодильник, чуть левее – обеденный стол, а еще левее – диван, на нем спит мама. Дальше идет большой шкаф, высотой почти до потолка, он поставлен боком, что-то вроде неполной перегородки. Прямо за ним стоит компьютерный стол, там я обычно делаю домашнюю работу. Затем идет окно и мой диван, а у другой стены – телевизор. Сделав круг, возвращаешься к коридорчику (на самом деле это всего-то узкий проход от двери в комнату длиной полтора метра), справа там висит зеркало в мой рост, а слева вешалки, под ними обувная полка. Все просто, здесь нереально заблудиться.

Места стало так мало, что я думал никогда не свыкнусь. Первые пару недель я постоянно за что-нибудь цеплялся. День заселения запомнился мне стенами с засаленными обоями и прожженным окурками линолеумом. Комната забита мебелью, горой коробок, негде пройти, негде сесть. Часть коробок, что не вмещались, продолжали стоять в коридоре. А ведь это самое необходимое. Многое пришлось распродать.

Нетрудно догадаться, что жизнь в общежитии со своими минусами: не всегда получается сходить в туалет, когда вздумается, потому что на весь этаж всего одна уборная. То же самое с душевой: чтобы попасть в душ вечером, нужно идти до того, как все придут с работы, либо ближе к 10–11. Вот так. Но, наверное, ко всему можно привыкнуть, если не раздувать из этого катастрофу. А вообще я иногда думаю, могло быть и хуже, если бы мама влезла в долги, чтобы платить за квартиру. Мы могли оказаться на улице, а что может быть хуже, чем стать бездомным?

Дом – это целая вселенная. Загляни в любое окно любой квартиры, и ты увидишь там свою особенную историю.

Люди, что живут в нашем доме, не могут похвастаться красивой жизнью. Им не так сильно повезло, вот почему они здесь оказались. Они живут так, как могут, и делают, что умеют. Это люди самых разных профессий: слесари, библиотекари, вахтеры, учителя, парикмахеры, электрики, дворники. Простые люди.

Кроме минусов здесь есть и свои плюсы. Если мне становится скучно, то чаще всего я иду в общую кухню. Ставлю чайник на плиту, сяду у окна и делаю вид, что дожидаюсь, пока тот закипит, а на самом деле слушаю бестолковые разговоры теток за сорок. Иногда тошно становится, так тошно, что даже смеяться хочется от их болтовни. Достаточно всего несколько минут, чтобы уши завяли. У тети Мариам и тети Наны рты вообще не закрываются. Я так и представляю, как их мужья со словами «А теперь, куколка, повернись ко мне спиной» надевают им перед сном респираторы. За готовкой ужина эти тети успевают обсудить все-все, что стряслось за день. И меня удивляет, где они берут информацию, ведь тетя Мариам работает вахтером, а тетя Нана библиотекарем. Тем не менее, им всегда есть о чем потрепаться.

Признаюсь, я хожу на кухню не только ради разговоров о сапогах, которые Мариам присмотрела своей доченьке, или с кем изменяет Вахтан с пятого этажа. По воскресеньям дядя Ираклий (я его называю просто Ирак) приходит на кухню выпить чай и покурить. Он любит цепляться к женщинам, старается их поддеть и заодно рассмешить. И хотя все женщины этажа, и моя мама в их числе, не в восторге от его подколов и пепла в цветочных горшках, думаю, он им нравится. Женщине нравится внимание со стороны мужчины.

На пятом этаже живет одна пожилая женщина – Манана. Она самая старая в нашем доме. Акулы сплетен болтают, мол, она ведьма и прочий бред. Она одинока и почти не выходит на улицу. Что-то вроде затворницы. Вот и повод для сплетен.

Однажды мама попросила меня отнести ей пури³, ей самой было любопытно. Пару раз я оставлял угощение у двери, потому что она не открывала. Я не хотел идти, говорил, что бессмысленно таскать пури старухе, если она его не берет. Стучал я настойчиво, все костяшки сбил, черт бы ее побрал, и ради чего? Мне надоело, пальцы болели, и я собирался положить пакет на пол, когда услышал шорохи изнутри. Дверь открыла сердитая старуха.

– Дай сюда, – сказала она, выхватив пакет. – Ты ведь не отстанешь, маленький чертенок! И не смей больше класть у двери, эти проклятые коты сначала нажрутся, а потом гадят. Будь они прокл…

Она захлопнула дверь. Вот так просто, взяла и захлопнула дверь, даже не сказала «спасибо». Я еще постоял какое-то время у ее двери, с приоткрытым ртом и большими глазами. И самой первой мыслью, что пришла мне в голову, была: «Вот старая…». Так мы и познакомились.

После такого знакомства мне самому стало любопытно узнать, как и чем живет эта старуха. Я думал над тем, как смогу попасть к ней в убежище. Нужно было принести что-то тяжелое, что она не сможет унести. Тогда я притащил пятикилограммовую сетку картошки. Она открыла дверь с тем же сердитым лицом, посмотрела на меня, на сетку с картошкой, сложила руки на груди и снова уставилась на меня.

– Что тебе нужно, бичико⁴? Ты из этих, как они там… волонтеров?

Я стоял на пороге и объяснял ей, что я не волонтер, а живу двумя этажами ниже и прихожу только потому, что мама заставляет. Подумал, пусть видит, мне тоже это не по кайфу. Старуха все еще стояла, скрестив руки, изучала меня из-под нависших век через узкие щелочки, морщинистая, худая и ровная. Выслушав меня, она пожевала губы и, отведя взгляд в сторону, сказала:

– Ладно, заходи, бичико, – она отошла в сторонку, пропустила меня внутрь. – Раз уж ты приволокся… не тащить обратно.

Занося картошку ей в комнату, я рассчитывал оказаться в крысиной норе, море мусора, зверинце линялых котов с невыносимой вонью мочи и дерьма; в гниющей коробке без электричества с кусками картона в окне. Ведь именно так живут выжившие из ума старухи, подавшиеся в затворничество? Такого я не ожидал увидеть. Я оказался в небольшой светлой комнате, разделенной на кухню и зону отдыха. На стенах навесные шкафчики, электроплитка на две конфорки, посудные полотенца и прихватки на крючках, связка сушеного перца, а на полках штук сто баночек со всякой всячиной. Прямо как у моей бабули. Слева диван с застилкой в народный орнамент, книжная полка и швейная машинка в углу. На стене черно-белые фотографии в деревянных рамках, в углу – икона.

Пахло абрикосами в середине декабря. Я всегда подмечаю запахи в новых местах. И здесь, в тесной комнатушке, пахло куда приятней, чем в просторной квартире Вано, пропитанной освежителем и отбеливателем. Я поставил сетку у кухонного стола, Манана налила стакан киселя. Вот чем пахло. Сел в кресло с расшитыми подушками и отпивал маленькими глотками. В меру густой и сладкий. Я смаковал абрикосовый кисель, хотя всегда их ненавидел. Она осталась за кухонным столом и поглядывала в разрисованное морозом окно. Выглядела она задумчиво и совсем не по-ведьмовски – обычная старуха, только высокая и с прямой спиной.

– Покажи, где у тебя целый карман, – сказала она, хмурясь. – Чтоб без дырок.

Я показал на тот, что был у меня в балахоне. Она положила в него 3 лари и медленно застегнула молнию.

– Передай своей маме мою благодарность. За заботу. И еще, больше не приходи. Понял?

Если раньше я не писал, кем работает мама, то теперь самое время. Сейчас она работает швеей. На фабрике, где она собирала мебель, приходилось всю смену работать на ногах. У нее появились проблемы со спиной, вот почему она ушла. Ее нынешняя работа немногим лучше, но хоть тяжести не нужно носить.

Знаешь, когда я смотрю на маму, измученную работой и вечными заботами, я пытаюсь представить, как бы она выглядела, будь у нее другая жизнь. Я смотрю на женщин ее возраста и вижу свежие лица, приподнятые уголки губ, блеск в глазах. Честно, мне обидно.

В последнее время она много курит, действительно много. Ходячая машина по переработке кофе и сигарет. Что-то ее изводит, вижу по глазам, она чаще всего отводит их в сторону, будто стыдится. Мама не хочет это со мной обсуждать и, если я не отстаю, бросается в слезы, берет сигареты и запирается в туалете.

Если тебе интересно знать, как для меня прошла неделя, то в принципе ничего нового. По литературе мы проходим творчество Булата Окуджавы⁵. Нам задали выучить один из его стихов. Признаться, учить стихи наизусть я ненавижу, во-первых, нудно, а во-вторых – лень. Сегодня я оттягивал до последнего, то возьму телефон, то пойду поем.

Я бессмысленно повторял одни и те же слова, начиная себя ненавидеть. Ненавидеть людей, что пишут стихи. Земля выиграла, если бы поэты оставляли мысли при себе. Дайте ему денег, пусть идет в занюханный бар – надерется от души и отпустит. И не давайте бумаги.

Перечитав последние предложения, знаешь, что я понял? Какой же бред. Наверное, я сильно устал, устал бессмысленно повторять глупые строки. Ладно, пап, я пойду спать… То есть мне нужно учить стих. В общем, спокойной ночи.