Читать книгу Вариант Геры - Саша Чекалов - Страница 4

«Не морочьте голову, молодой человек, – рявкнула старуха в белом из-за матового, как сама жизнь, прилавка. – Откуда мне-то знать, какие лучше! Выбирайте!»… Герка по-черепашьи втянул голову в плечи, молча ткнул пальцем в первую попавшуюся упаковку, не глядя сгрёб сдачу и пулей вылетел из аптеки.

«Выбирайте»… Если б только он мог выбирать, то прежде всего выбрал бы для себя совсем иные параметры существования: те, что соответствуют, скажем так, общераспространённым представлениям об оптимальных условиях выбора, вот!

Для начала – совершенно иную внешность. Нос: прямой, греческий, а не такую картофелину. Кожу – более смуглую, будто дублёную, плиз. Широкий торс воина-спартанца – вместо нелепо продолговатого туловища, ни с того ни с сего покрывающегося часто «мурашками»…

Иной характер. (В самом деле, ведь нельзя же без конца держать оборону против всего мира! Тем более когда очевидно: никто не придёт на помощь – да и прийти-то, если разобраться, некому.)

И квартиру – в ином, не настолько тоскливом, по крайней мере, районе: чтобы с балкона не трубы заводские видеть, а… чёрт, да уж, конечно, совсем иное что-нибудь! – величественное и… ну хотя бы не столь замызганное, в конце-то концов.

(Чтобы не тикали в тишине дряхлые часы с кукушкой, унаследованные от дедушки. В тишине – разбавляемой по ночам приглушёнными всхлипываниями матери, доносящимися из соседней комнаты.)

Да и весне – просроченной, поздней, но теперь-то, блин, наступающей, или что?! – не мешало бы наступать малость поделикатнее: не мучить ласковыми поглаживаниями шальных ветерков, не дразнить болезненной яркостью утреннего солнца…

Было именно утро, и на первую пару Герка опаздывал. Машинально теребя в кармане упаковку только что купленных резинок (вечером намечалось грандиозное тусилово у Нино, впервые в этом году спровадившей своих на дачу), Герман направился к ближайшему подземному переходу. М-да… «Нина, Ниночка, из дырки ниточка», – выразился однажды Эфа, когда вместе с Герой дымил раз одним на двоих «штакетом» в университетском сортире. Ходят слухи, Нинка жалеть начинает о своём выборе. И, может быть, на этот раз… Кто знает!

В метро было душно, а кроме того – ощутимо пованивало (не самый приятный контраст с кондитерской вычурностью лепнины и надменным великолепием мрамора). Прибыл поезд, возникла неизбежная давка; как обычно, показалось, что запихнуть себя внутрь нереал, – о нет, вы что, шутите? – однако и в этот раз, как и во все предыдущие, сделавшаяся в стихийно слаженном усилии монолитной человеческая многоножка (прыская сдавленными возгласами, сочась невнятными комментариями) качнулась вперёд, и…

Правда, тела вошедших первыми естественным образом отпружинили, те, кто сзади, попятились, но – вот оно, консервная банка закатана вновь, и последним сонным рыбинам, прижавшимся влажными от собственного сока сутулыми спинами к дверям, остаётся покорно замереть, ожидая прибытия на следующую станцию. Заранее напрягая тело для того вынужденно виртуозного пируэта, что позарез необходимо исполнить точно в момент открывания дверей… прежде чем опрокинут на спину и не дрогнув пройдут по тебе, как по брёвнышку! Блаженны последние, ибо они будут первыми, как-то так.

…Задыхаясь в густеющей атмосфере обыденного уродства – за что только из последних сил не хватается немощное воображение в поисках чего-то свежего! диссонирующего с милыми, но… слишком уж общими образами, по привычке лелеемыми сознанием… Ищешь, ищешь, и вот… солнечными зайчиками в этом помойном месиве (видно тебе?) на миг зажглись предчувствием сонные глаза девушки, щёки отозвались клочковатым румянцем… Но в следующий момент личико заслонили очередные кожаные плечи с жирным, в крупную складку, загривком над ними, – и вот уже не хочется никуда ехать…

Домой, домой! – закрыться в комнате, забиться под одеяло, прикусить подушку плохими, мелкими и жёлтыми, зубами.

Может, хотя бы мутный, постылый морок сжалится и не придёт сегодня? Этот туман, в котором синевато брезжит город: мёртво неподвижный, тихий. Чужой, но, странное дело, почему-то знакомый… Кипевший некогда жизнью, а теперь покинутый, всеми брошенный, забытый: ладно людьми, но ведь и богом, Богом тоже… всеми, да…

И – мрачное нечто, воздвигшееся над этим опустевшим муравейником, будто чудовищное надгробие.

…Казалось, Герке удалось легко отделаться: затылком вперёд вынесенный из вагона волной сограждан, он сумел вовремя развернуться и благополучно поплыл по течению, увлекаемый разномастным пассажиропотоком… Но уже на эскалаторе, переводя дух, вдруг решил проверить карманы: по привычке – памятуя о том, что «в большой семье»… и так далее. Полез в левый задний и обомлел: презеров не было.

Остальное-то всё на месте: паспорт, ключи… студенческий, проездной… Не хватало лишь такой квадратненькой упаковочки… И, главное, как ни крути, а категорически не набиралось на покупку ещё одной. Рубля три мелочью – вот, пожалуйста… и это всё.

Занять? Но где! У всех «такие же проблемы». (А у кого не такие же – те сходу начинают косить под людей с ещё более серьёзными.) Да и чем отдавать! У матери зарплата двадцатого только, она ещё вечером сетовала, мол, надо нам продержаться как-то… М-да. А без презика никто не даст.

Ни вожделенная Нинка, ни любая другая, – тем более Герке: «странному какому-то», «замороченному», «двинутому, блин, с таким только Эфа общаться и может, два сапога пара потому что», – и Нинкой-то изредка приглашаемому, кажется, по случайному недосмотру того, кто распоряжается нашими судьбами…

Или, может, из сочувствия к Геркиному одиночеству?

Не дай бог второе… Жалость женщины – это больше, чем повод задуматься. Это диагноз.

Наверху полегчало: исчезла удушливость, перед глазами открылся какой-никакой простор, – а впереди… впереди, возле трамвайной остановки, мелькнула миниатюрная фигурка давешней девушки.

Догнать? Как тут догонишь, в таком столпотворении… Ещё и в репу схватить можно от кого-нибудь, кто попроще, – если заденешь нечаянно.

А вон и два подряд номера подходящих, как раз до университета, отчалили, набитые под завязку, – следующего, вероятно, долго ждать теперь… Опять пешком, что ли? Пешком.

…Весна. Самопроизвольно жмурятся глаза от нестерпимого света, кидающегося навстречу с влажного пути, – и сжимает сердце, и в висках колотится… но нет исхода, нет облегчения.

Грязно-жёлтые, блёкло-розовые или же привычно серые, заслоняют дочиста отмытое небо многоэтажные башенки, подобно грибам торчащие в самых неожиданных местах… а ещё выше – надо всем этим торжеством воплощённого процветания вздымаются издалека видные купола неуклюжего новодела. И ничто не радует глаз в наизусть выученном ландшафте: ни корявые вывески подозрительных «сход-развалов», ни пёстрые щиты, призывающие голосовать за Партию возрождения бла-бла-бла, чего-то там… ни озорные блики, падающие во все стороны, словно монеты в толпу, с разнокалиберных иномарок.

Зыбкое время, шаткое. Даже историческая литература, с детства Геркой любимая за неизменно возникающее по ходу чтения халявное чувство сопричастности «славному прошлому», давно уже не спасает – если не от уныния, то, во всяком случае, от некоторой грустной растерянности. Более того, в сравнении с этим самым прошлым настоящее порой предстаёт ещё более непотребным.

…Сам-то Герка уже и не замечает этого, а между тем нет-нет, да и начнут, бывает, пролистываться, прокручиваться в голове какие-то полузабытые сведения, уже не вспомнить откуда почерпнутые, то ли из научных, то ли из художественных источников, – и что ни телега, то свидетельство какой-нибудь грандиозной или, по крайней мере, знаменательной вехи в отечественной истории! То победа над очередным врагом вспомнится, то новый этап в преодолении феодальной раздробленности, то период общенародного воодушевления или ещё какой-нибудь шняги в этом роде…

И ведь всё, всё – в прошлом! Всё псу-рыцарю под хвост!

Что поделаешь, ну никак не угадывается в сегодняшнем дне никаких аналогий. И хотелось бы провести параллель… да не с чем. Вот тебе и страницы истории…

Смутное время, беспонтовое какое-то. Хоть на ходу из него выпрыгивай – как из самолёта, несущегося навстречу крушению! Только ведь э-э… проще сказать, чем сделать.

Воистину, времена не выбирают! Слабое утешение.

…Осторожно постучал. Доносящийся из аудитории монотонный бубнёж аспиранта с кафедры крит-анала внушал надежду, что преподаватель опять занемог, а подменяющий его ботан поленится спросить про «уважительные причины». Так и вышло.

Бесшумно проскользнув внутрь, по стеночке проследовав на своё излюбленное место в углу, заняв его, – теперь уже можно не волноваться…

Заняв? Но место уже занято. Девушка из метро – та самая! – как ни в чём не бывало выкладывает из сумки свои тетради и пособия, сосредоточенно морща круглый, как грейпфрут, лоб. Просто фантастика!

– Салют… Я Герман. А ты… а вас как зовут?

– Дианой. Здрасьте.

– Красиво.

– Не знаю, наверное… Я-то привыкла… А в школе всю дорогу Леди Ди была…

– Тоже юмор… Ты, вообще, откуда? Перевелась?

– Ага, из РУЛИ… Слушай, а…