Читать книгу Чистые и ровные мелодии. Традиционная китайская поэзия - Сборник - Страница 12

Князь чэньский,

только что он схоронил друзей своих Ин и Лю,

горю предавшись душой, так целые дни проводил.

Мохом зеленым порос уж

стройный красавец дворец,

села душистая пыль густо на весь бельведер.

Князь был печалью объят

и болью сердечной измучен,

ночью глухою ему стала безрадостной жизнь.

И вот тогда

он расчистил все дороги, орхидеями зapocшиe,

в стройный вид привел он сад свой,

весь в акациях коричных.

Со свистом помчался на гору,

дышавшую холодом, мглою,

стал с колесницей вверху,

где осенью стыл перевал.

Подойдет к глубокой пропасти —

заскорбит о них, далеких,

иль заберется на вершину он —

ранят сердце те, ушедшие.

В это время

косая Река водворилась куда-то по небу налево

и северный солнечный путь на юг устремил свой бег.

Как белой росою, сверкал

насыщенный инеем воздух,

и светло-простая луна катилась по небу волной.

Князь запел в глубокой думе древнециские стихи,

с умиленьем удручался

древнечэньскими строфами.

Затем он вынул кисть, достал листок,

велел писать об этом Чжун-сюаню.

А Чжун-сюань встал на колени перед князем

и так ему сказал:

«Покорнейший слуга ваш, князь,

безвестный житель он восточных захолустий,

происхожденьем он из пустырей и гор.

Незрячий в истине, неграмотный в науке,

в ничтожестве своем он милость вашу взял».

Как повелось мне слышать,

«Внизу, погруженное в бездны,

лежит в неизменнейшей правде;

вверху, облеченное в свет, – вечный закон всего.

Там солнце сияет во имя света горячей силы,

луна же свята в небесах тенью студеных начал».

Она державно овладевает

фусанским светом в Восточном море,

она преемствует луч на Дубе,

на Дубе светлом в закатной бездне.

Она предвечного Зайца тянет

в чертоги неба, где сам Владыка,

она вселяет святую фею Чан Э

белейшую в свой покой.

Мутно неверным восходом она указует пороки,

правильной тенью родясь, доблесть являет царя.

Идет по созвездьям она, свечой проникая повсюду,

и вслед за звездою сейчас дождь иль ветер сулит.

Добавит сиянья Тройным дворцовым

пышным чертогам,

Усилит сверканье Дворца светлейшего всех владык.

Она ввела свой блеск —

и дело царства У блистательно свершилось.

Влила волною жизнь – и путь

для царства Хань нaшел свой яркий блеск.

Посмотрим на нее теперь, когда

воздух прозрачен и светел

над краем земли в отдаленье,

тучи, свернувшись, ушли —

там, на конце небес…

Зыбь начинает тревожить осенние воды Дунтина,

с дерева поздний лист падать как будто готов…

Хризантема разбросала красоту свою

повсюду, на горах и их вершинах.

Дикий гусь разлился плачем над быстринами

речными, в перекатах Янцзыцзяна.

Она свой чистый зрак подъемлет там,

в далекой, далекой мгле

И свой прозрачный луч шлет нам сюда

в чудесно прекрасном сиянье…

Все созвездья потускнели,

свой ковер лучистый скрыли…

В долгом пологе блестящем притаила свет Река.

Святость мягкая земная

снегом блещущим застыла,

Круг таинственного неба чист, как зеркало воды.

Стройный ряд дворцовых зданий

ярким инеем белеет:

на ступенях, где ни взглянешь, —

лед хрустальной чистоты.

Теперь наш князь,

устав от утренней забавы,

пиры ночные возлюбил.

От дивных плясок отстранился

и звонкий камень отвязал.

Покинул дом в свечах зажженных,

для этих лунных стен дворца.

Душистое вино уж на столе

и цитра звонкая готова.

Когда ж теперь

ночь холодная настанет, и на сердце неуютно,

в бамбуках завоет ветер – вой в напевы перейдет.

Нет родного человека здесь, поблизости со мной,

лишь подходят, чередуясь, люди странные, чужие.

Внимаю птице на лугу, что ночью слышат небеса,

и слушаю осенний зов во флейте дальних северян.

Тогда

подвернуты струны, настроена цитра,

и песни и лица в отменном согласье.

Я разгуливаю в песне про «Розу на доме ночью»

и скорблю, скорблю душою в песне про «Покатый холм».

Звучащий лес вобрал в себя свирель стихии,

и рябь стихает на воде озер.

Душу в горестном волненье, ах, кому мне поручить?

Воззову к луне светлейшей и протяжно запою!

И песнь моя гласит:

Милый друг далеко от меня ушел,

вести прекратил. Ни звука, ни следа…

Мы разделены с ним тысячами верст,

соединены лишь светлою луной.

В ветре став, вздохну я в глубине души,

и от этих вздохов можно ль мне отстать?

Реки и дороги, ах, как далеки!

Их мне невозможно будет перейти.

Я еще не кончил эту песнь о друге,

как пришло к закату позднее светило.

Все, кто был со мною, изменили вид свой,

в беспокойстве, словно что-то потеряв.

А я спою еще:

Когда скрылась от вас луна, друзья,

то роса уже высохнет скоро.

Год приходит теперь уж совсем к концу,

не попутчик мне в жизни никто.

В эту чудную ночь не пора ль по домам?

В тонком инее платье сыреет на мне…

Чэньский князь сказал: «Прекрасно!»

И повелел чинам, стоявшим вкруг толпой,

с заздравной чарой поднести певцу

кольцо из яшмы.

С благоговеньем взял поэт, и камень

дал чудный звук в привеске дорогой.

Носить его и наслаждаться

признательный поэт им будет без конца.