Читать книгу Чистые и ровные мелодии. Традиционная китайская поэзия - Сборник - Страница 15
Ли Бо
ОглавлениеВ весеннюю ночь пируем в саду, где персик и слива цветут
К нашим стихам
Смотрите, небо и земля – они гостиница для всей тьмы тем живых! А свет и тьма – лишь гости, что пройдут по сотням лет-веков. И наша жизнь – наплыв, что сон! А радостью живем, ну, много ль мы?
Древний поэт брал в руки свечу и с нею гулял по ночам. Большой был в этом смысл! Тем более – сейчас, когда весна в разгаре, зовет меня одетой в мглу красой, и мир – великий ком – мне в дар свою поэзию дает.
Собрались мы в душистый сад под персики и сливы, и дело радости по небом установленным законам в семье людей мы исполняем здесь.
Вы, младшие в искусстве, гениальны! Вы все, что младший брат поэта Се Хой-лянь. А я как стихотворец сам стыжусь, что я для вас не старший брат, поэт Канлэ.
Мы продолжаем наслаждаться уединеньем нашим, и наша речь возвышенною стала и к отвлеченной чистоте теперь идет.
Мы открываем волшебный свой пир, сидя среди цветов. Порхать мы пускаем пернатые чарки, пьянея под луной.
Но без изящного стиха в чем выразить свою прекрасную мечту? Когда же у кого из нас не выйдет стих, его накажем мы вином, согласно счету в «Золотой долине» (компании друзей, где каждый был поэт).
Песня Цзы-е, жены в уделе У
В столице Чанъане1 месяца ломтик один,
В бессчетных дворах колотят вальками белье2.
Осенние вихри дуют, не прерываясь3.
И неизменны к Яшме-заставе4 чувства.
Когда же, когда же варваров утихомирят5?
Муж мой тогда закончит далекий поход.
Прохожу по мосту-плотине в Сяпи и думаю о Чжан Цзы-фане
Тот знаменитый Чжан Цзы-фан:
еще не начал тигр рычать1,
А он уж все свое роздал
и домом не обзаводился2.
У князя в местности Цанхай
он силача себе нашел.
Тот Циня молотом хватил3
в песчаных дюнах Боланша.
Хоть отомстить ему за Хань4
как следует не удалось,
Но небо, как и вся земля,
потрясены им были впрямь.
И он укрылся тайно здесь:
гулять свободно стал в Сяпи.
Кто мог бы про него сказать:
не храбр, мол, он и не умен!
Вот я пришел теперь сюда —
к тому мосту-плотине Пи.
О прошлом, древнем, весь в мечте:
чту в древних я геройский5 нрав.
Но что же вижу здесь теперь?
Лазурью катится вода,
А не видать уже нигде
почтенный Желтый Камень6 тот.
Вздохну глубоко, от души:
такой он был, и он ушел!
Серо и мертвенно кругом:
пустынно все, от Сы до Сюй.
Осенние думы
Гора Яньчжишань1 – желтые падают листья,
Я вдаль погляжу, взойдя на высокую башню.
Над морем далеким лазурные тучи прорвались,
От ханя-шаньюя2 осенние краски идут.
Войска кочевые в песках у границы скопились,
А ханьский посол вернулся на Яшму-Заставу3.
Ушедший в поход, не знаю, когда воротится,
Тоскую одна – орхидея прекрасная вянет.
Провожаю друга
Зеленые горы лежат за северным валом,
А белые воды кружат у восточной стены.
С этого места, едва мы с тобою простимся,
Сухим сорняком умчишь ты за тысячи верст.
Плывущие тучи – это путника думы.
Закатное солнце – это друга душа.
Рукой на прощанье махнешь и уйдешь отсюда,
И даже твой конь грустно-протяжно заржет.
Песнь в Осеннем Затоне
Белые волосы тысячи в три саженей1,
Эта кручина кажется длинной такой!
Мне не постичь: в зеркале светлом и чистом
Где отыскал я иней осенний висков?
Чистые и ровные мелодии
Станс 1
Облаком платье ее почитает,
цветком почитает лицо!
Ветер весны чуть тронет перила —
в росе красота сочнеет.
Коль увидишь ее на вершине
волшебных Яшмовых гор,
На Террасе Нефритовой1 при луне,
сможешь встретиться с нею.
Станс 2
На ветке одной сочна красота,
роса ароматы сгущает.
А туча-дождь на вершине Ушань1
напрасно нутро себе рвет.
Разве кто-нибудь в Ханьском дворце
сравнится с ней красотою? —
Летающая Ласточка2, милая, прелесть —
и сколько новых нарядов.
Станс 3
Славный цветок и крушащая царство1
друг другу рады:
К ним всегда и взгляд,
и улыбка князя-государя.
Таять послав, растопив досаду
бескрайнюю ветра весеннего,
Около домика: «Топь благовоний»
стала к резным перилам.
Думы в тихую ночь
Возле постели вижу сиянье луны.
Кажется – это иней лежит на полу.
Голову поднял – взираю на горный я месяц;
Голову вниз – в думе о крае родном.
Из цикла «Осенняя заводь»
* * *
Вода – словно одна полоса шелка,
Земля эта – то же ровное небо.
Что, если бы, пользуясь светлой луною,
Взор – в цветы, сесть в ладью, где вино?
* * *
Холм Персиков – один лишь шаг земли…
Там четко-четко слышны речь и голос.
Безмолвно с горным я монахом здесь прощаюсь.
Склоняю голову; привет вам в белых тучах!
* * *
Белых волос тысячи три саженей!
Грусть ведь моя так бесконечно долга!
Я не пойму: в зеркале светлом и чистом
Где я добыл иней осенний висков?
Из цикла «Переправа в Хэнцзян»
* * *
Морской бог прошел здесь —
злой ветер кружит.
Волны бьют по Небесным Вратам —
стены скал раздались.
Река Чжэ, в восьмой месяц
зачем ты такая?
Волны похожи на горы сплошные,
снегом плюющие в нас.
* * *
Перед Хэнцзянскою будкой
встречает пристав паромный меня.
Мне говорит, указав на восток,
где в море родились тучи:
– Сударь, сегодня ехать хотите —
ради какой нужды?
Если такие волны и ветер,
ехать никак нельзя.
Песнь о купце
Гость заморский ловит с неба ветер
И корабль далеко в страду гонит.
Словно сказать: птица среди облаков!
Раз улетит – нет ни следа, ни вестей.
Ворона ночью каркает
Желтые тучи… У стен городских
ворона на ночь гнездится;
Взлетит, вернется и снова «я-я»,
сидя на ветке, кричит.
На ткацком станке дорогую парчу
ткет женщина с Циньской реки;
Лазурная занавесь – словно в дымке,
через окно говорит.
Утóк остановит… полна печали,
вспомнит о нем, далеком.
Одна идет в опустевшую спальню,
и слезы прямо дождем.
Обида
Дева-красавица полог жемчужный взвивает,
Села вглубь комнаты, хмурит бабочки-брови.
Только и виден влажный след от слезинок;
Кто же – не знаю! – виновник сердечной обиды?
Один сижу на горе Цзинтиншань
Стаями птицы взмывают, уносятся прочь,
Сирая тучка растворяется, тает.
Смотреть друг на друга вовек нам не надоест —
Мне и вот этой высокой горе Цзинтиншань.
Свиделся с военным секретарем Вэем, проживавшим в столице и переведенным теперь в Дунъян
Волны прилива опять возвращаются в море,
Ссыльный один лишь должен добраться до У.
Встретились с другом, о горе-печали спросили,
Выплакав в слезы жемчужины южных стран.
Песнь о луне в горах Эмэйшань
Луна засияла в горах Эмэйшань
вполколеса под осень.
Лик ее входит и вместе струится
в Пинцянской большой реке.
Ночью плыву я от Чистых Ручьев
прямо к Трехскальным Горам,
Думаю с грустью о вас, луна,
спускаясь дальше в Юйчжоу.
В Башне Желтого аиста провожаю Мэн Хао-жаня1 в Гуанлин
С другом своим прощаюсь
на западе в Башне Желтого аиста.
В дымке цветы в эту третью луну…
Спускается он в Янчжоу.
Парус-сиротка далеко маячил
в лазурных пустотах… Исчез!
Вижу только, как длинный наш цзян
струится почти в поднебесье.
Смотрю на горы Небесных Ворот1
Ворота Небесные вдруг отверзлись:
открылся мне Чуский цзян:
Лазурные воды к востоку текут,
своротят потом на север.
Горы зеленые с двух берегов
близко друг против друга;
Парус-сиротка полоскою тонкой
плывет сюда рядом с солнцем.
Рано утром отправляюсь из города Боди
Утром расстался с Боди, погруженным
в пестроцветные облака:
Тысячи верст по реке до Цзянлина
в день единый промчусь.
По берегам обезьяньи крики
еще не успели стихнуть,
Как легкий челнок позади
оставил сотни горных вершин.
Осенью спускаюсь к Цзинским Воротам1
Иней упал вкруг Цзинских Ворот,
деревья по цзяну пусты;
Парус холщовый никнет беспечно
под легким ветром осенним.
Этот поход мой совсем не за тем,
чтобы вкусной рыбы отведать:
Сам просто, горы любя знаменитые,
еду в страну эту – Янь.
С террасы Гусу обозреваю древности
В старом саду у заросшей террасы
ива и тополь свежи.
Орех водяной собирая, поют…
неотвратимая весна…
Осталась от прежнего только луна —
все светит над Западным цзяном:
А раньше сияла Ускому князю,
дворцовой красотке его.
Осеннею ночью в городе Лоян слушаю флейту
Где-то запела флейта из яшмы —
звуки летят во мраке
И входят привольно в ветер весенний
и город Лоян заполняют.
Этой ночью в игре этой флейты
услышал о сломанной иве1…
А в ком не родится при этом напеве
чувство к родному краю?
