Читать книгу Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции - Сельма Лагерлеф, Сельма Лагерлёф - Страница 6

Большого белого гуся, отважившегося улететь со стаей диких собратьев, буквально распирало от гордости. Подумать только – он летел наравне с дикими родственниками над огромной Южной равниной, мало того, с удовольствием дразнил домашних птиц.

Наравне-то наравне, но все же не совсем наравне. Как бы ни был он горд и счастлив, в середине дня начал уставать. Пытался дышать глубже, чаще взмахивал крыльями, но постепенно отставал все больше.

Гуси, когда они летят своим красивым клином, смотрят вперед. Поэтому первым заметил непорядок последний гусь в шеренге:

– Акка с Кебнекайсе! Акка с Кебнекайсе!

– Что тебе? – спросила летевшая во главе стаи гусыня.

– Акка с Кебнекайсе! Белый отстает!

– Передай ему: лететь быстро легче, чем лететь медленно, – не оборачиваясь, крикнула предводительница.

Белый гусь попробовал последовать ее совету, и это отняло у него последние силы. Он опустился почти к земле, к аккуратно постриженным кустам ракитника на меже между наделами.

– Акка, Акка, Акка с Кебнекайсе! – уже несколько гусей заметили, как тяжело приходится белому.

– Что вам теперь нужно?

– Белый совсем опустился! Он опустился! Он почти сел!

– Передайте ему: лететь высоко легче, чем лететь низко, – крикнула гусыня, не снижая скорости.

Домашний гусь попробовал подняться повыше, но тут, на высоте, у него перехватило дыхание.

– Акка, Акка!

– Оставьте меня в покое! – раздраженно огрызнулась предводительница.

– Белый падает! Белый падает!

– Если не может лететь с нами, пусть возвращается домой!

Она по-прежнему вела стаю, не снижая скорости и не оглядываясь.

– Ах, так! – возмутился домашний гусь.

Только сейчас он понял, что дикие гуси вовсе не собирались брать его с собой в Лапландию. Они просто-напросто решили над ним подшутить!

И разозлился на себя так, что защелкал клювом. Неужели он такой слабак? Если бы у него осталась хоть капля сил, он бы показал этим бродягам, что и домашние гуси кое на что годятся. И самое обидное – стаю вела сама Акка с Кебнекайсе! Даже на хуторе гуси обсуждали эту знаменитую гусыню. Вроде бы ей не меньше ста лет, и у нее такая слава, что дикие гуси со всей Швеции только и стремятся попасть в ее стаю. И еще говорили: никто так не презирает домашних гусей, как стая Акки с Кебнекайсе. И конечно же именно ей он хотел доказать, что домашние ничем не хуже. А сейчас отставал все больше и размышлял, не вернуться ли ему и в самом деле домой.

И тут коротышка, сидевший у него на спине, вдруг подал голос:

– Мортен, милый, ты же понимаешь, что не долетишь до Лапландии. Ты же никогда раньше не летал! Может, повернешь, пока не поздно?

«Этот вредный мальчишка будет меня учить! – разозлился гусь. – Он намекает, что мне слабо с ними тягаться! Еще посмотрим!»

Больше всего его оскорбило, что его назвали Мортеном. На каждом хуторе в Сконе выбирают самого лучшего гуся и называют Мортеном. Ничего хорошего. Это значит, что его зарежут и съедят в день святого Мортена, которого когда-то гуси якобы выдали своим гоготаньем. Каждый год в ноябре в честь этого святого Мортена едят жареного гуся. В Дании, кажется, тоже существует этот отвратительный обычай. То ли выдали гуси Мортена, то ли не выдали – еще вопрос. А вот о том, что гуси спасли Рим, никто и не вспоминает.

– Скажешь еще слово – полетишь вверх тормашками в первую попавшуюся лужу! – свирепо прошипел гусь.

Ярость прибавила ему сил, он встряхнулся, взмахнул крыльями и полетел наравне с остальными.

Долго он все равно бы не выдержал. Но, на его счастье, солнце начало быстро садиться, а ночью гуси не летают. Не успел Белый оглянуться, как стая, сделав несколько кругов, уже расположилась на берегу озера Вомбшён.

«Наверное, здесь и заночуем», – подумал мальчик и спрыгнул со спины Белого.

Он стоял на узкой береговой полоске. Смотреть на озеро было страшновато: лед потемнел, стал колючим и ноздреватым, с трещинами и промоинами. Но ему недолго осталось – тут и там откалывались от сплошного зимнего ледостава большие льдины, а у берегов между землей и водой тихо чмокала черная и на вид очень холодная вода. Попасть на льдину можно было только по воздуху.

После теплого весеннего дня было особенно неприятно оказаться в жутковатом царстве зимы.

На другой стороне озера открывалась широкая светлая равнина. Там наверняка теплее, но гуси выбрали сосновые посадки. А сосны никак не хотели расставаться с зимой. Снег почти везде сошел, но под деревьями еще лежат неопрятные сугробы, а язычки вытекающей талой воды покрылись хрусткой ледяной коркой.

Ему стало не по себе. Куда он попал? В вечную зиму? Даже закричать захотелось от страха.

К тому же за весь день у него во рту не было ни крошки. А откуда здесь возьмется еда? В марте ничего съедобного нет ни на земле, ни на деревьях. Вообще нигде.

Где взять еду? Кто постелет ему постель, кто уложит спать, кто согреет у огня, если он замерзнет? Кто защитит от диких зверей?

Солнце село. Ледяной мрак накрыл землю, и тысячью змей поползли страхи, а лес наполнили леденящие душу шорохи и вздохи.

Веселье, охватившее его в воздухе, как ветром сдуло. Он понуро посмотрел на товарищей по путешествию – других у него не было.

И заметил, что Белому приходится еще хуже, чем ему. Гусь лежал неподвижно, вытянув шею. У него даже не хватило сил сложить крылья – они бессильно распластались по земле. Из клюва сочилась пена. Можно было подумать, он умирает. Глаза закрыты, дыхание еле слышно.

– Белый, милый! – У мальчика навернулись слезы. – Попробуй хотя бы воды попить. До озера два шага.

Но гусь не шевелился.

Нильс Хольгерссон, вообще говоря, довольно скверно относился к домашним животным, издевался над ними и дразнил. Белого гуся тоже, но теперь он был его единственной надеждой и поддержкой. Даже думать не хочется, что будет, если он его потеряет.

Он начал подталкивать и подтаскивать Белого к воде. Гусак был большой и тяжелый, так что работа, можно сказать, непосильная. Вряд ли бы он справился, если бы мокрую траву не затянуло скользким ледком, и в конце концов мальчик доволок гуся до озера.

Белый соскользнул в озеро головой вперед и несколько мгновений лежал, не шевелясь. Но потом поднял клюв, кое-как сложил крылья, помотал головой, стряхнул попавшую в глаза воду, чихнул и гордо поплыл в заросли тростника и камыша.

Дикие гуси полезли в воду сразу. Они даже не оглянулись на своего неожиданного спутника и тем более на гусиного наездника. Плескались, чистили перья, пощипывали перепревшие за зиму водоросли и бобовник.

Белый внезапно опустил голову в воду и сразу поднял: в клюве у него трепыхался маленький окунь. Он подплыл к берегу и положил мальчику в ноги:

– Спасибо, что помог до воды добраться.

Первый раз за весь день мальчик услышал доброе слово. Он так обрадовался, что хотел обнять гуся за шею, но не решился. И подарку тоже обрадовался, хотя сначала немного испугался – разве можно есть сырую рыбу? Но он был так голоден, что решил попробовать.

Пощупал, на месте ли ножик – он всегда носил его с собой в специальном чехольчике на брючном поясе. Нож был на месте, но и он тоже уменьшился и стал не больше спички.

Все же ему удалось почистить и выпотрошить окунька. Через несколько минут от рыбки остались одни косточки.

Съел – и ужаснулся. Люди не едят сырую рыбу. Значит, он уже не человек – гном. Гном, он и есть гном.

Мальчик даже не обратил внимания: пока он ел, Белый молча стоял рядом. Когда последняя косточка была обсосана, гусь тихо сказал:

– Ты наверняка заметил, что эти задаваки презирают домашнюю птицу.

– Заметил.

– Теперь для меня вопрос чести долететь с ними до Лапландии и доказать, что и домашние гуси не такие уж недотепы.

– До Лапла-андии?..

Он не поверил своим ушам. Хотел возразить, но не посмел.

– Но, боюсь, одному мне не справиться. И я хотел тебя спросить… ты не смог бы полететь со мной?

Мальчик, разумеется, ни о чем другом и думать не хотел, как поскорее вернуться домой. Вопрос его так ошарашил, что он не сразу нашелся что ответить.

– Я-то думал, ты меня считаешь врагом, – пролепетал он наконец.

Но Белый, похоже, уже забыл, что они враги. У гусей короткая память, они не помнят обиды. Белый помнил главное: этот гномик спас ему жизнь.

– Я бы хотел вернуться к маме с папой, – немного осмелел мальчуган.

– А я тебя отвезу к ним. Ближе к осени. Не бойся, не брошу. Доставлю прямо на порог.

А может, не так уж и глупо – не показываться родителям в таком виде… И мальчик хотел было согласиться, как услышал за спиной нестройный шум. Дикие гуси вышли из воды и дружно отряхивались. Привели себя в порядок, выстроились в шеренгу и направились к Белому. Само собой, во главе колонны шла предводительница.

Белому стало не по себе. Он ожидал, что дикие гуси – такие же гуси, как он сам. Что-то вроде близких родственников. В полете он не успел их разглядеть, не до того было. А теперь оказалось, что они совсем другие. Намного меньше, чем он. Недоростки. И ни одного белого! Все серые, с коричневатым отливом. А глаза… Белый даже немного испугался. Глаза светились желтым зловещим огнем, словно где-то там в голове у них полыхал костер. И как они ходят! Белого всегда учили: ходить надо степенно, неторопливо, враскачку и с достоинством. А эти почти бегали. Но больше всего Белого поразили лапы: большие, бугристые, в шрамах и трещинах. Много повидавшие лапы. Им не приходится выбирать, куда ступить. Никто не посыпает им дорожки гравием.

В общем и целом, гуси выглядели довольно аккуратно, но лапы их выдавали. Видно было, диким гусям недешево дается свобода.

Они подошли так быстро, что Белый едва успел шепнуть:

– Отвечай быстро и прямо, только не говори, кто ты такой!

Дикие гуси окружили их и начали кивать, немного оттопыривая крылья. Белый проделал то же самое. Он даже отвесил несколько поклонов и после того, как они закончили. Таков был ритуал приветствия и у домашних гусей, и нарушать его не полагалось: новенький кланяется дольше.

– Хорошо, – сказала предводительница. – Теперь мы хотим услышать, кто вы такие.

– Что обо мне говорить! – Белый слегка наклонил голову. – Вылупился прошлой весной, а осенью меня продали Хольгеру Нильссону в Западный Вемменхёг. Там я и живу.

– Негусто, – сказала Акка с Кебнекайсе. – И как это ты набрался храбрости лететь с нами, с дикими и вольными гусями?

– А вот так и набрался! – Белого, судя по всему, обидела насмешка в ее тоне. – Хочу показать, что мы, домашние, тоже кое на что способны.

– Так покажи!

– Что – покажи?

– Покажи, на что вы способны! Мы уже видели, какой из тебя летун. Но может быть, ты посильнее в других видах спорта? В плавании, к примеру?

– Нет, тут мне нечем похвалиться. – Белый понял, что предводительница решила отправить его домой, и уже не старался произвести на нее впечатление. – Запруду переплывал, да. Но не больше. Не больше. – Подумал и честно добавил: – И запруда маленькая.

– Тогда ты, должно быть, чемпион по бегу?

– Вообще не бегаю. Даже не видел, чтобы домашние гуси бегали. Куда нам бегать?

«Он делает все, чтобы его прогнали», – подумал мальчик.

Белый тоже был уверен, что на этом его путешествие закончилось. И очень удивился, когда предводительница сказала:

– Ты честно и мужественно ответил на мои вопросы. А честный и мужественный гусь может стать хорошим и полезным членом стаи, даже если он не особенно ловок поначалу. Ты можешь остаться с нами еще пару дней. Посмотрим, как дело обернется. Что скажешь?

Белый буквально расцвел:

– Скажу, что очень рад твоему решению.

– А это кто такой? – Предводительница чуть не клюнула мальчика. – Я таких еще не видела.

– Мой товарищ, – сказал Белый. – Он всю жизнь пас гусей на хуторе. Думаю, он может нам пригодиться.

– Ну да, как же, как же! Даже странно – домашнему гусю не иметь с собой пастуха, – усмехнулась Акка. – А как его зовут?

– У него много имен, – загадочно, почти шепотом, сказал Белый. Ему не хотелось, чтобы его новые друзья знали, что у этого гномика человеческое имя. – Можно называть его Тумметот.

– Он из семейства гномов?

– А когда вы, дикие, ложитесь спать? – поскорее сменил тему Белый, чтобы не отвечать на последний вопрос Акки. – У меня уже глаза слипаются.

С первого взгляда можно было сказать, что предводительница гусиной стаи очень стара. Оперение льдисто-серое, без красивых черно-коричневых штрихов, как у остальных гусей. Лапы стерты до того, что совсем потеряли форму. И только над глазами время было не властно. Они сияли теплым оранжевым светом, умно и ярко. Глаза ее казались даже моложе, чем у других гусей.

Ей очень не понравилось, что новенький уклонился от ответа.

Она высокомерно посмотрела на Белого:

– Послушай, Белый гусь, я тебе вот что скажу. Я Акка с Кебнекайсе, это ты знаешь. Гусь, который летит справа от меня, – это Икеи[5] из Вассияуре, слева – Какси из Нуолья. Вторым справа летит Кольме из Сарьекчокко, второй слева – Нелье из Сваппаваара, а за ним Вий-си из Увиксфьеллена и Кууси из Шангели![6] И все они, как и шестерка молодых, из самых родовитых кланов диких горных гусей. Ты, должно быть, принял нас за бродяг, которые охотно принимают в свою компанию кого угодно. Не думай, что мы позволим себе делить ночлег неизвестно с кем!

Мальчика возмутила заносчивость Акки. Как это – неизвестно с кем? К тому же странно – Белый, который так честно и достойно ответил на вопросы гусыни, совершенно стушевался, когда речь зашла о нем, его спутнике.

– Я и не хочу скрывать, кто я такой, – громко, на одной ноте, сказал он. – Меня зовут Нильс Хольгерссон, я сын арендатора. До сегодняшнего дня я был человеком, но сегодня утром…

Продолжить ему не удалось. Не успел он произнести слово «человек», предводительница сделала три больших шага назад. Остальные последовали ее примеру, вытянули шеи и угрожающе зашипели.

– Я так и подумала. Как только я тебя увидела на берегу, так и подумала: ч-ч-человек. – Последнее слово Акка прошипела с ненавистью. – Немедленно убирайся. Мы не переносим людей.

– Это же невозможно, – с состраданием сказал Белый. – Как же так – вы, большие, дикие, вольные гуси, боитесь такого маленького? Завтра он, само собой, отправится домой, но сейчас, ночью, куда ему идти? Неужели кто-то захочет марать свою совесть и отправить малыша на верную погибель? Сами подумайте – ласки, лисы…

Предводительница нехотя подошла поближе. Было видно, что ей трудно преодолеть страх.

– Жизнь меня научила избегать и бояться существ, называемых людьми. Все равно, больших или маленьких, – медленно сказала она. – Но если ты, белый гусь, берешь на себя ответственность, если можешь поручиться, что он не принесет нам несчастье, пусть сегодня ночует с нами. Но не думаю, чтобы вам, тебе или ему, пришлась по вкусу наша ночевка. Мы спим стоя на льдине.

Она, наверное, рассчитывала, что их собьет с толку такое предложение, но Белый и виду не показал.

– Очень мудро, – сказал он, – очень, очень мудро с твоей стороны. Надежнее места не придумаешь.

– Но учти: ты, и никто иной, отвечаешь, что завтра этот человек… человечишка отправится домой. К своему роду.

– Тогда мне тоже придется вернуться. Я обещал не бросать его в беде.

– Ты волен лететь, куда захочешь и когда захочешь.

С этими словами она расправила крылья, поднялась в воздух и перелетела на лед. Остальные гуси последовали за ней.

Мальчик очень огорчился, что его путешествие в Лапландию так быстро кончилось.

– Час от часу не легче, – сказал он. – Мы там замерзнем насмерть, на этом льду.

Но Белый, как ни странно, был в превосходном настроении. Интересно, чему он радуется?

– Не бойся, – сказал гусь. – Я тебя туда перенесу. А пока собери травы и соломы. Столько, сколько сможешь унести.

И когда мальчик набрал полную охапку пожухлой травы, гусь взял его за ворот жилетки, поднял в воздух и перенес на лед. Гуси уже спали, стоя на льду и сунув головы под крылья.

– Постели траву на лед, чтобы я не примерз! Поможешь мне, и я тебе помогу.

Мальчик положил траву на лед, расправил кое-как и посмотрел на Белого.

– Вот и хорошо! – Белый опять взял его клювом за ворот, сунул себе под крыло и поплотнее прижал. – Думаю, там ты не замерзнешь.

Мальчика со всех сторон окружал пух, так что, даже если бы он и ответил, никто бы его не услышал. Но он не ответил: тут, под крылом у Белого, было так тепло и уютно, что он мгновенно заснул.