Читать книгу Жизнь вместо жизни - Семён Штейнберг - Страница 3

Поздний вечер. Отвратительная московская осенняя погода середины ноября. Непонятно, то ли дождь с мокрым снегом, то ли мокрый снег с дождём. И сильнейший, промозглый порывистый ветер, неизвестных направлений, пронизывающий до самых костей.

Мы – это я, старший техник – лейтенант Семён Полянский, моя спутница Людмила и ещё сотни пассажиров ожидаем посадки на перроне Ярославского вокзала в скорый поезд «Москва – Владивосток». Состав ещё не подали и сотни продрогших людей растянулись по длинной, словно взлётная полоса аэродрома, платформе. Ветер раскачивает тусклые фонари, и, в такт ветру, сотни теней мечутся по перрону, словно пытаясь догнать ушедший без них поезд…

… Ура! Наконец, мы в вагоне. Горит только дежурное освещение и из окна хорошо видно, как сотни других «пассажиров» ищут свой поезд…

Моё настроение под стать погоде. Такое мерзкое и паршивое, будто что-то жизненно важное безвозвратно утеряно. Потеряно навсегда. На душе тоскливо – хоть волком вой. Причина такого настроения непонятна и… понятна одновременно.

Непонятно, – потому что поручение, которое нам было дано, выполнено. Поручение – это моей спутнице, Людмиле Зверевой, дочери командира дивизии, а мне приказ, – приказ командира этой авиационной дивизии, в которой я служу старшим техником эскадрильи. Нам было приказано сопроводить из небольшого военного городка В … евка – 2 на Дальнем Востоке мою знакомую и подругу Людмилы – Соню Рапопорт в Москву, к её приемному отцу – генерал-лейтенанту авиации Добрунову… Понятно, – потому что для меня Соня была гораздо больше, чем просто знакомая, гораздо больше…

Я познакомился с ней в начале своей офицерской службы на Дальнем Востоке. Она приглянулась мне сразу, с первого дня нашего знакомства. Не всё мне нравилось в ней, но что-то необъяснимое, словно магнитом, притягивало меня к ней. Встречались и дружили мы с Соней более двух лет. Скажу честно, я уже собирался сделать Соне предложение, но однажды увидел и узнал нечто такое, что приказал себе забыть о ней навсегда. Приказать можно, а выполнить такой приказ нелегко. Сердцу не прикажешь. Примерно, через полгода, случайно встретил ее в тот момент, когда ей угрожала большая опасность. Я мог этого не делать, но что-то чисто человеческое, заставило меня действовать, и я вытащил её из беды…

Наш комдив, генерал-майор Зверев, генерал-лейтенант Добрунов, и погибший отец Сони, полковник Рапопорт были фронтовыми друзьями – вместе воевали в небе над Кубанью.

Мать Сони умерла при вторых родах, когда Соне исполнилось три года, а отец погиб при испытании нового самолёта спустя пять лет.

С тех пор, Соня воспитывалась в семье военного летчика, тогда еще полковника Добрунова. Соня и Людмила были ровесницами, вместе учились, вместе поступили в медицинский институт.

Когда отец Людмилы, генерал Зверев, получил назначение на Дальний Восток, Людмила и Соня уже учились в мединституте и Людмила переехала жить к генералу Добрунову, к Соне. У генерала своих детей не было, его жена умерла двенадцать лет назад – она прошла всю войну медсестрой, трижды была ранена, поэтому Соня, потом и Людмила стали генералу самыми близкими людьми.

После окончания института, Людмила получила назначение на Дальний Восток, в поселковую больницу, недалеко от места службы отца. Соня поехала вместе с ней.

Генерал Добрунов был одним из заместителей командующего авиацией Московского военного округа. Жил он в огромной, шести, даже восьми комнатной квартире, в самом центре Москвы – на Чистых прудах. Вместе с ним жила их давнишняя домохозяйка – Анна Сергеевна, знакомая ещё с войны. Одинокая, она вела домашние дела семьи генерала, ухаживала за его больной женой, занималась домашними делами генерала и после смерти его жены и души не чаяла в обеих девушках. В своё жильё, где-то под Москвой, она поселила каких-то своих дальних родственников.

Три дня назад мы с Людмилой, привезли Соню домой, к отцу.

Там, на Дальнем Востоке, Соня попала в очень нехорошую историю. Мне, с помощью своего друга и ещё одного хорошего человека, удалось вывести Соню из- под ареста и, пока не пронюхали гебисты, комдив приказал мне и Людмиле спрятать Соню в Москве.

С Дальнего Востока мы вылетели попутным военным бортом, не зарегистрировав её ни в одном журнале. Летчики были свои, дивизионные, – не проболтаются. Посторонних не привлекали – лишние глаза и уши никому не нужны.

Пару дней мы прожили у генерала, приходя в себя после всего пережитого, не сводя глаз с Сони, чтобы она не натворила с собой чего – нибудь.

Вечерами генерал подолгу беседовал с нами – с Людмилой об отце и о Соне, со мной – кто я, откуда, кто мои родители, как и почему попал на службу в армию. Подробно расспрашивал о службе, нравится ли, как прижился в эскадрилье, есть ли друзья, как устроился в быту, о планах на будущее. О том, как я познакомился с Соней, о наших взаимоотношениях; деликатно и осторожно интересовался не собирались ли мы связать с ней свои судьбы.

Его интересовало, как она могла попасть в плохую компанию. Я не мог рассказать всё, что знал о Соне. Генерал её очень любил – он чувствовал, что я чего-то не договариваю, но доложить ему всю правду о поведении дочери, я не мог – это могло стать для него страшнейшим ударом.

Боевой лётчик, имевший на своём счету более сорока сбитых фашистских самолётов, по домашнему спокойно, без намёка на генеральское и возрастное превосходство, разговаривал со мной, как с сыном. Александр Иванович – так звали приёмного отца Сони – мне тоже понравился…

Чувствовалось, что он благодарен за спасение Сони.

Обратно я собирался возвращаться самолетом, обычным пассажирским рейсом, чтобы сэкономить время и заехать домой, хотя знал о приказе своего комдива возвращаться только поездом, и Александр Иванович тоже настойчиво «советовал» не прибегать к услугам Аэрофлота.

Я прекрасно понимал чем это вызвано. Во-первых, в железнодорожных кассах не требовали удостоверения личности и доказать моё пребывание в Москве будет невозможно. Во- вторых, наше состояние требовало хотя бы недельного отдыха. По этой же причине генерал категорически был против моего посещения родительского дома. Однако, официально, я был в отпуске, и такой маршрут, казалось, не должен был вызвать каких-либо подозрений. Тем не менее, мне не советовали заезжать домой…

Я, действительно, очень давно не был дома; ещё с училища не видел родителей, семью сестры. Поезд этот я выбрал не случайно – он проходил через мой родной город П…уральск, делал минутную остановку. Дальше, уже из Свердловска, я мог лететь самолетом …

Первые десять – пятнадцать минут поезд идет по окраинам Москвы. За окном поезда мелькают московские улицы с, качающимися под порывами ветра, деревьями, с голыми, как хлысты, ветвями… Такую же мерзкую погоду, с такой же тоской… Меня не покидало чувство, что я уже переживал нечто подобное. Но что и где? Забыть такое невозможно – это остаётся в голове на всю жизнь. Где? И когда?…

Поезд набрал ход, постукивая колесами на стыках рельсов и раскачиваясь на стрелках. Проводница уже давно разнесла постельное белье; в попутчики нам пока никого не нашлось. Чтобы дать Людмиле переодеться, вышел в тамбур. За окном по-прежнему проносились мимо придорожные голые кусты и деревья, подсвеченные редко мелькавшими в окне вагона фонарями. В полутемном тамбуре, с дымящейся сигаретой, чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей, отчаянно пытался вспомнить застрявшую в сознании мрачно – тоскливую картину…

Через тамбур прошел молодой солдат – срочник. Проводя его взглядом, словно очнулся ото сна. Подобную картину я видел из окна казармы в самые первые дни своей срочной службы. Ну, конечно, это была середина ноября 1964года, под Москвой, в учебном взводе узла связи дивизии внутренних войск имени Ф.Э. Дзержинского, куда я попал по призыву.