Читать книгу Дальгрен - Сэмюэл Дилэни - Страница 11

– Вот ты где! – Она выбежала между львами и через дорогу.

Он удивленно обернулся под фонарем.

Она обеими руками сжала его ладонь.

– Я и не думала, что увижу тебя до… Эй! Что с тобой? – Лицо ее скривилось в тени. Она совсем задохнулась.

– Побили.

Ее хватка разжалась; она пальцами обмахнула его лицо.

– Аййй…

– Пойдем-ка. Ты что натворил?

– Ничего! – что отчасти излило его негодование.

Она опять взяла его за руку и потянула за собой:

– Что-то ты натворил. Людей не бьют ни за что.

– В этом городе, – он не сопротивлялся, пускай она ведет, – бьют.

– Сюда. Нет. Даже в этом городе нет. Что случилось? Тебе надо умыться. Дошел до Калкинза?

– Ага. – Он шагал подле нее; она стискивала ему кисть почти до боли – а потом, словно и сама заметила, ослабила хватку. – Я заглядывал через стену, и тут эти скорпионы.

– Оййй! – Видимо, объяснения ей хватило.

– Что «ой»?

– Роджер не любит, когда шпионят.

– И посылает скорпионов патрулировать крепостные стены?

– Не удивлюсь. Он иногда просит их об охране.

– Эй! – Он выдернул руку; она обернулась.

В тени воздетые глаза ее были пусты, как у львов. Он нацелил было язык на возражение, но она лишь шагнула к нему. Бок о бок они пошли дальше сквозь темноту, не касаясь друг друга.

– Сюда.

– Куда?

– Сюда! – Она развернула его за локоть.

И открыла дверь, которой он и не заметил. Кто-то, мерцая силуэтом, сказал:

– А, это ты. Что такое?

– Посмотри на него, – ответила Ланья. – Скорпионы.

– А. – Кожаная куртка, кепка… и кожаные штаны: длинные пальцы притворили дверь. – Отведи его внутрь. Только не кипешуйте, ага?

– Спасибо, Тедди.

Из глубины коридора доносились голоса. Свечи в железных канделябрах хлопьями света усыпали облачение Тедди, не толще ногтя.

Он пошел за Ланьей.

В конце стойки женский взвыв осыпался смехом. Трое мужчин, смеясь, отпали от нее блестящими черными лепестками: четыре пятых собрания носило кожу, мало кто – джинсовые куртки. Женщина завела беседу с высоким мужчиной в пухлом лиловом свитере. Свечной свет окрасил ее волосы хной и зачернил глаза.

Другая женщина, в спецовке и рабочих башмаках, держа стакан обеими руками, шатко вклинилась между ними, узнала Ланью и нараспев промолвила:

– Милая, ты где была всю неделю? Ты не представляешь, до чего опустилось это заведение. Мальчики меня почти совсем ухайдакали, – и нестойко удалилась.

Ланья провела его сквозь кожаную толчею. Прилив тел к барной стойке притиснул их к столику в кабинке.

– Эй, ребятки, – Ланья оперлась на кулаки, – можно с вами посидеть?

– Ланья?.. Конечно, – ответил Тэк, а потом узнал его: – Господи, Шкет! А с тобой что приключилось? – Сдвинулся на скамье. – Давай. Садись!

– Ага… – Он сел.

Ланья уже пробивалась в толпу:

– Тэк, Шкедт, я сейчас!

Он положил тетрадь и газету на деревянную столешницу, проволок руки сквозь свечные тени железных паутин, босой ногой провез по опилкам.

Тэк перевел взгляд с Ланьи на него:

– Побили? – Кепка по-прежнему скрывала пол-лица.

На безглазый вопрос он ответил кивком.

Губы сжались под тенью козырька. Тэк потряс головой:

– Скорпионы?

– Ага.

Юноша по ту сторону стола сидел, сложив руки на коленях.

– Что отняли? – спросил Тэк.

– Ничего.

– А что надеялись отнять?

– Не знаю. Ёпта. По-моему, просто хотели кому-нибудь дать по шее.

Тэк покачал головой:

– Нет. Это вряд ли. Скорпионы не такие. Тут все слишком заняты – все выживают, давать по шее забавы ради всем некогда.

– Я пошел к Калкинзу, пытался заглянуть через стену. Ланья сказала, у него эти сволочи периметр, сука, патрулируют.

– Видишь? – Люфер погрозил пальцем через стол. – Я ж говорю, Джек. У нас тут странно – ты, небось, страннее ничего и не видал. Но правила все равно есть. Только надо допетрить.

– Ёпта, – повторил он, негодуя: всем лишь бы придраться. – Накостыляли мне будь здоров.

– На то похоже. – Тэк посмотрел через стол. – Джек, познакомься со Шкетом. Джек только сегодня подтянулся в город. А Шкет – вчера.

Джек рывком наклонился и протянул руку:

– Привет.

Он пожал обожженную солнцем ладошку Джека.

– Джек у нас – армейский дезертир.

Тут Джек глянул на Тэка в ужасе, но по-быстрому прикрылся смятенной улыбкой.

– Ага… здрасте. – Голос его прибыл из Арканзаса. Футболка очень отглажена. По-армейски обкорнанный череп просвечивал на виске. – Это правда, да: я дезертир, будь оно все неладно.

– Мило, – а потом сообразил, до чего легкомысленно вышло, и смутился.

– Мне вот Тэк объясняет, как тут жить, – сообщил Джек: то ли не обиделся, то ли просто не расслышал. – Тэк – он гораздо умнее меня. Занятно тут, скажи?

Он кивнул.

– Я собирался-то в Канаду. А мне сказали про Беллону. Мол, кайфовое местечко, да? Ну и я подумал заглянуть. По дороге. – Теперь он оглядывал бар. Женщина опять взвыла; Лиловая Ангора покинул ее. Вой снова предсказуемо рассыпался смехом, и женщина уселась в одиночестве, тряся темно-рыжими волосами над стаканом. – Я таких городов никогда не видал. А ты? – И так Джек передал диалог ему.

– Я уж думаю, – перебил Тэк. – А вот Шкет у нас – он, между прочим, мне ровесник. А ты, небось, решил, что он моложе тебя. Джеку двадцать. Вот серьезно – сколько Шкету лет, что скажешь?

– Э… ой, я не знаю, – опешил Джек.

(Хотелось вновь взглянуть в затененное лицо инженера – но еще не пора.)

– Ты куда поутру сбежал-то?

Где-то в баре гавкнула собака.

Уже собравшись повернуться и ответить Тэку, он оглянулся на шум. Заскребли когти; а потом из-за ног тех, кто стоял у столика, – черная морда и плечи!

Он вздернул руку подальше от лая.

И тотчас вернулась Ланья:

– Ну перестань, лап!

Остальные обернулись посмотреть, как зверюга облаивает их столик.

– Хватит. Тише. – Рука Ланьи забрела на тряское темя, пощекотала черный нос. – Цыц! Ну-ка цыц. – Собака отодвинула было голову; Ланья схватила ее за подбородок и легонько помотала. – Ты чего шумишь? Тшшшшш, поняла меня? Шшшш! – (Собака перевела карие глаза со стола на Ланью, снова на стол. По черным зрачкам скользнули яркие точки свечей. Собака лизнула Ланье руку.) – Вот умница. Угомонись. – В другой руке у Ланьи – ком мокрых бумажных полотенец. Она села, выложила их на стол; они принялись сочиться на деревяшку.

Джек опять сложил руки на коленях.

Тэк подпихнул козырек; тень открыла большие голубые глаза. Он потряс головой, в неопределенном неодобрении цыкнул.

– Ну хватит, – снова сказала Ланья собаке.

Та, часто дыша, ждала у стола.

Он потянулся к темной голове. Собачье дыхание замерло. Он провел по жесткой шерсти, по курчавому лбу. Собака полизала ему ладонь.

– Вот-вот, – сказал он. – Потише давай.

– Мюриэл вас достает, народ? – Лиловая Ангора втянул вздох. – Я ей твержу, – он указал на женщину у стойки, – что не надо ее сюда водить. Мюриэл не настолько дрессированная. Перевозбуждается. Но она таскает сюда псину каждый вечер. Надеюсь, вам не мешает.

Ланья снова потрепала собачью голову:

– Наша старушка – такая лапочка! Она никому не мешает.

– Ну спасибо. – Лиловая Ангора наклонился и за ошейник потащил Мюриэл к стойке. Разок оглянулся на них, нахмурился…

– Может, протрешь лицо? – сказала Ланья, кривя свое.

– Чего? А, ну да. – Он взял полотенце и прижал к виску; защипало. Потекла вода.

Он стер кровь со щеки. Взял другое полотенце (первое залиловело до самой кромки) и снова потер.

– Эй, – сказал Джек. – По-моему, ты… – невнятно взмахнув рукой.

– Господи!.. – сказала Ланья. – Я еще полотенец принесу.

– Чего? Опять кровь пошла?

Тэк взял его за подбородок, повернул:

– Не то слово, – и прижал к его голове еще одно полотенце.

– Эй! – Он через стол поймал Ланью за локоть. – Слушай, давай я лучше в уборную. Я все смою.

Она села:

– Уверен?..

– Ага. Скоро буду.

Одной рукой он прижал полотенце к лицу, другой подхватил тетрадь. («Что с ним стряслось?» – между тем спрашивал Тэк. А Ланья подалась к нему, чтоб ответить.) Он протолкался сквозь толпу туда, где полагалось быть мужской уборной.

У него за спиной включилась музыка – зашуршала помехами, точно из старого радио; больше похоже на «Виктролу» с рукоятью. У двери уборной он оглянулся.

Неоновый свет залил клетку за барной стойкой. (Лицо у рыжей [сорок пять? пятьдесят?] – стало мыльно-желтое:

– Мюриэл! Ну-ка уймись, Мюриэл!

Беглый лай смолк, и Лиловый Свитер опять сел.) Из-за черной занавески вышел мальчик в серебристых парчовых стрингах. Он затанцевал в клетке, колыхая бедрами, дергая руками, брыкаясь. Пепельно-светлые волосы сбрызнуты блестками; блестки усеяли влажный лоб. Мальчик от уха до уха улыбался клиентам открытым ртом, тряся губами в танце. Брови заклеены серебром.

Играло, различил он сквозь статику, попурри из песен Дилана в исполнении каких-то «Струнных Мелакрино»[9], что ли. Сколько «мальчику» лет – неведомо: от пятнадцати до изнуренных тридцати пяти. На шее у него поблескивали цепочки с зеркалами, призмами, линзами.

Он протиснулся в уборную – оттуда как раз выходил, ощупывая ширинку, здоровяк в армейской гимнастерке.

Он запер дверь, положил тетрадь на треснувший фаянсовый бачок (газету оставил на столе), посмотрел в зеркало и сказал:

– Батюшки!..

Холодная вода из отвернутого до упора крана засочилась струйкой на слезообразное пятно. Он вытянул шелестящие бумажные полотенца из держателя и положил отмокать. Через несколько минут раковину омыло кровью; кровь испещрила конторский линолеум; зато на лице ни крови, ни протечек.

Сидя на унитазе, спустив штаны ниже колен и расстегнув рубашку, он повертел на животе зеркальце размером с четвертак и поглядел на инкрустированный глазом осколок своего лица. На ресницах капельки.

Он моргнул.

Глаз открылся и увидел, как розовая капля разбавленной крови ударилась в стекло и стекла к мозоли подле стекла.

Он разжал пальцы, взял с бачка тетрадь, перевернул и достал ручку. Пружинка вжалась в ляжку:

«Мюриэлл»

В правописании он усомнился, но продолжал:

«Сквозь кровь увиденные ясные глаза ее…» Он методично вычеркивал «ясные», пока не получился темно-синий брусок. Нахмурился, перечитал, вернул «ясные» и продолжил. Прервался на отлить и снова перечитал. Потряс головой, подался вперед. Пенис толкнулся в холодный фаянс. Он поерзал, сдвинулся назад на стульчаке; переписал всю строку.

Один раз поднял голову: свеча у закрашенного окна догорала.

«Вспоминая, – написал он, – при свече то, что видел при луне, я…» – насупился и заменил мыслью вообще про другое.

– Эй! – (Он поднял голову на грохот в дверь.) – Ты там нормально, Шкедт?

– Тэк?

– Тебе помочь? Ланья велела глянуть: ты там не утонул? Ты как?

– Порядок. Сейчас выйду.

– А. Ну ладно. Это хорошо.

Он поглядел в тетрадь. Внезапно накорябал внизу: «Мне не дают закончить это проклятое», – остановился, засмеялся, закрыл тетрадь и убрал ручку в карман.

Навалился на колени и расслабился; удивился длине и плеску. Туалетной бумаги не было.

Ладно, можно и влажным полотенцем.

* * *

Свет мерцал на боках танцора, на тряских волосах, на потном лице. Но люди вернулись к разговорам.

Он протолкался, глянул на клетку.

– Ну, на вид ты гораздо лучше, – сказала Ланья.

Джек сказал:

– Эй, я тебе и твоей подружке пива купил. Тебе тоже, потому что я не хотел, чтоб ты подумал… ну, это.

– А, – сказал он. – Конечно. Спасибо.

– Тэк мне весь вечер не дает ничего заказать. Я и подумал: угощу-ка я тебя и твою подружку пивом.

Он кивнул и сел:

– Спасибо.

– Ага, спасибо, – сказала Ланья.

– Она очень славная девушка.

Ланья мельком глянула на него через стол – мол, ну что ты будешь делать – и глотнула.

Музыка, заворчав, затормозила посреди фразы; люди зааплодировали.

Джек кивнул на клетку, где пыхтел танцор:

– Вот ей-богу, в жизни не бывал в таких кабаках. Как-то чересчур, да? Много такого в Беллоне?

– «У Тедди» – единственный и неповторимый, – ответил Тэк. – Таких кабаков во всем Западном мире нет. Раньше-то был натуральный бар. Прямо не верится, до чего наладилась жизнь.

– Не верится – это точно, – повторил за ним Джек. – Просто я никогда такого не видал.

Ланья еще отпила.

– Ну что, умирать раздумал? – улыбнулась она.

Он отсалютовал своей бутылкой и опустошил ее на треть.

– Похоже на то.

Тэк внезапно развернулся:

– Вот скотство, а? Жарко-то как в этой дыре. – Он вылез из куртки, повесил ее на спинку скамьи, возложил татуированную руку на стол. – Так-то оно поудобнее. – Он взрыхлил луговые заросли на груди и опустил глаза. – Потею как свинья. – Придвинулся к столу – доска промяла борозду в животе – и скрестил руки. – М-да, так-то лучше. – Кепки он не снял.

– Господи Исусе, – сказал Джек, озираясь. – И они тебе разрешат?

– Они мне разрешат спустить штаны и на столе, бля, сплясать, – сказал Тэк, – если мне охота. Правда, дражайшая Ланья? Вот ты им скажи.

– Тэк, – сказала Ланья, – я бы на это посмотрела. Вот правда. – И засмеялась.

Джек сказал:

– Мать честная!

Танцор спускался из клетки к бару; перемолвился шутливым словом с кем-то внизу; кто-то еще подал ему руку, и он грациозно скакнул прочь.

В дверях возникла новая группа.

Пара мужчин в коже подошла к черному здоровяку в рубахе цвета хаки; даже при свечах было видно, что бока потемнели от пота. Остальные черные были в костюмах и при галстуках. Люди сдвигали вместе столы.

Рыжая на крыльях смеха пролетела по всему бару. Обхватила черного за широкие плечи цвета хаки. Он обнял ее; она забилась, по-прежнему смеясь. У них под ногами залаяла Мюриэл.

Замогильный Тедди – обтянутое кожей растение – выставил бутылки, отодвинул стулья. Черный дылда плюхнулся на сиденье; кулаки его камнями растрескались на столе. Остальные расселись вокруг. Он запрокинулся назад, вытянул руки, одной поймал женщину в спецовке, другой – сверкающего танцора. Все засмеялись. Женщина, стараясь не расплескать из стакана, отпихнула курчавую темную голову. Танцор заверещал: «Ууууу!» Стринги на нем лопнули. Он потянул поясок по белому боку, сдернул ракушку и вывинтился из кольца руки. Черная ладонь шлепнула по меловой попе. Танцор сманеврировал вперед, бросил через плечо зверский взгляд, напоследок подмигнул, закинул серебристую лямочку на плечо и зашагал прочь, потирая ягодицей о ягодицу.

– Господи Исусе! – через стол сказал Джек.

Кроличий хохол над прыгучими гениталиями танцора был усыпан блестками.

Тедди огибал сдвинутые столы, наливая. Люди подходили поговорить, отходили выпить.

В ответ на его недоуменный взгляд Ланья пояснила:

– Это Джордж Харрисон. А ты?..

Он кивнул:

– А.

– Господи Исусе! – повторил Джек. – Кого только в этом кабаке не встретишь, а? Прямо кого угодно. Откуда я родом – там бы такого не было. Здесь, – он заозирался, – неплохо, да? – Глотнул еще пива. – Все такие приветливые.

Тэк уперся сапогом в скамью, свесил руку с колена:

– Пока громить тут не начнут. – Низверг водопад из опрокинутой бутылки в широкий рот. – Эй, хотите ко мне? Давайте со мной? – Отставил пиво. – Джек, Ланья и ты тоже, Шкет.

Он глянул на нее – а она хочет пойти?

Но она как раз отпивала.

– Ну-ка давай. – Тэк ткнул в нее пальцем, и Ланья, когда бутылка оторвалась от ее губ, насупилась на инженера. – Ты ж не будешь торчать тут до утра и отбиваться от Всадниц Засушливого Каньона?

Ланья засмеялась:

– Ну, если правда хочешь, чтоб я тоже, – тогда ладно.

Тэк хлопнул по столу:

– Отлично. – Потом наклонился и театральным шепотом произнес: – Она, гадина, еще та зазнайка. Когда еще здесь тусовалась, скорее умерла бы, чем якшалась со мной. Но как познакомились поближе, гляжу – а она ничего. – И он ухмыльнулся через стол.

– Тэк, я не зазнайка. И я всегда с тобой разговаривала!

– Да-да-да, и мужик твой тоже. – Тэк показал большим пальцем. – А теперь твой мужик он? – Засмеялся. – Пошли. Поздний ужин у Тэка Люфера. Тэк Люфер закатит вечерину. Джек, ты ж говорил, что есть охота.

– Елки, – сказал Джек, – я даже не знаю…

Ланья вдруг повернулась к нему:

– Ой, да пошли. Ты просто обязан. Ты только прибыл. Тэк хочет тебе город показать. – И она прямо-таки просияла.

– Ну… – Джек улыбнулся столешнице, Тэку, канделябру.

– Поесть дам, – посулил Тэк.

– Елки, я ж не настолько…

– Да ладно тебе! – не отступила Ланья.

(Он сдвинул ладони по тетради, заляпанной кровью и углем, к газете, что торчала по бокам…) Ланья протянула руку и кончиком пальца тронула его корявый большой палец. Он поднял глаза. Тэк уже встал. Джек:

– Ну хорошо, – допивал пиво; Тэк стащил куртку со спинки скамьи. Ланья поднялась.

Он взял газету и тетрадь, встал рядом с Ланьей. Джек и Тэк (он опять подумал, как сополагаются звуки) ушли вперед. Ланья сжала ему локоть и прошептала:

– Я считаю, я только что заработала себе ужин, нет?

Группу Харрисона они обогнули.

– Э, гля, стар Жлез Во’к! – ухмыльнулся Харрисон, оторвавшись от своих карт.

– Иди утопись, горилла, – пошутил в ответ Тэк, – а то я всем скажу, что тебе сдали…

Харрисон отдернул карты и хохотливо заурчал – и тут между ними внезапно впрыгнул среброволосый танцор, починивший стринги; схватил Ланью за плечо:

– Душа моя, ты всегда уводишь отсюда всех красавцев – как тебе это удается? Ну-ка, люди, улыбаемся пошире своей мамочке… Бесподобно! А можно с вами?

Тэк замахнулся курткой, и серебристая голова нырнула.

– Вали.

– Ах-ах-ах, вся грудь в волосах, а думает, что такая вся из себя вся!

Но они протолкались к двери.

У стенки рыжая тихонько беседовала с Лиловой Ангорой. Между ними лежала и пыхтела Мюриэл. Мерцание свечей прореза́ло в желтом лице женщины все новые морщины. Она не так уж и накрашена, отметил он, проходя мимо, и не так уж стара. Но шершавость кожи в неверном свете отдавала нелепой ненатуральностью. Поверх жакета (жакета он прежде не видел и не понял, как мог проглядеть; разве что чистое изобилие подсказало ему, что это не жакет) вились и вились и вились петли странной цепочки, какую носил Фауст, Кошмар, танцор, да и он сам.

Мюриэл гавкнула.

Он протиснулся в коридор позади Ланьи и впереди Джека.

Тедди улыбнулся им из-под кепки, точно механический череп, и придержал дверь.

Очень светловолосая девушка на краю тротуара прикусила костяшку и пристально на них уставилась.

Прохлада. Надо же.

Он пощупал, по-прежнему ли орхидея висит на шлевке, и тут девушка сказала:

– Извините. Мне ужасно неловко вас беспокоить, но… – гримаса ее держалась на честном слове, – Джордж Харрисон… он там? – и не удержалась. Серые глаза блистали очень ярко.

– Чего? А, да. Он внутри.

Ее кулак взлетел к подбородку, и она вздрогнула.

Позади него Джек как раз говорил:

– Господи Исусе, вы только посмотрите!

– И есть на что! – сказал Тэк.

– Вы сказали, он там? Джордж Харрисон, большой такой цветной?

– Да, он внутри.

И тут Ланья потянула его за локоть:

– Шкет, ты посмотри! Да посмотри же!

– Чего? А? – Он задрал голову.

Небо…

Он услыхал шаги, опустил взгляд; блондинка убегала по улице. Кривясь, он снова задрал голову.

…исполосовано чернотой и серебром. Дым, прежде такой низкий и необъятный, свился клубами, разодранный и разбросанный в вышине ветром, что не дотягивался до улицы.

Проблески луны расчертили истрепанное марево серебряной паутиной.

Он придвинулся к плечу Ланьи (она тоже глянула девушке вслед) – боку стало тепло. Ее короткие волосы задели его плечо.

– Я такого никогда не видела! – И затем громче: – Тэк, раньше такое бывало?

(Настанет день – и я умру, ни к селу ни к городу подумал он, но стряхнул эту мысль.)

– Ч-черт! – Люфер снял кепку. – С моего приезда – нет. – Куртку он перекинул через плечо и держал одним пальцем. – Как тебе нравится, Джек? Может, наконец распогоживается.

Они зашагали к перекрестку, по-прежнему любуясь.

– Я впервые вижу здесь… – И Ланья застыла.

Застыли все четверо. Он сглотнул – сильно; голова была запрокинута, и кадык неприятно дернуло.

В одной прорехе возник лунный диск; затем, когда прореху сдвинул ветер, он увидел вторую луну!

Взошла ниже, была меньше, в какой-то прибывающей фазе.

– Господи Исусе! – сказал Джек.

Дым опять смешался, разорвался.

– Нет, вы погодите-ка, сука, минуточку! – сказал Тэк.

Ночь вновь осветил маленький, но отчетливо лунный месяц. Рядом с ним заблестели звезды. Дым тут смыкался, там расходился: над ним сиял горб, которому светило полнолуние.

У дверей бара в исковерканную ночь тянула шеи еще одна группа. Двое, по очереди потягивая из бутылки, отделились, подошли.

– Это что, – (небо снова очистилось под двумя фонарями – месяцем и почти полной луной), – за херня? – осведомился Тэк.

Кто-то еще сказал:

– А ты как думаешь? Солнце?

– Луна! – Один взмахнул пенящейся бутылкой.

– А это тогда что?

Один забрал у другого бутылку.

– А это еще одна… а это Джордж!

И зашатались прочь, расплескивая спиртное.

Собравшиеся у дверей засмеялись:

– Слыхал, Джордж? В честь тебя луну, сука, назвали! – и из смеха и болтовни вырвался смех еще громче.

Ланья втиснулась ему под руку.

– Господи Исусе… – снова прошептал Джек.

– У них другое мнение, – сказал Тэк. – Пошли.

– Что это? – спросила Ланья.

– Может, отражение. – Его пальцы перебрались на ее узкое плечо. – Или такой, знаешь, метеозонд. Их еще раньше за летающие тарелки принимали.

– Отражение чего и в чем? – спросил Тэк.

Дымные пласты бурлили. Показывалась то одна, то другая луна, порой обе. Поднялся ветер. Небо исцелялось. Больше половины небесных облаков уже срослось. Из дверей бара донеслись голоса:

– Эй, у нас теперь луна! И еще Джордж!

– Свети мне, свети, полный Джордж…

– Уй блин, Джун и Джордж не рифмуются же!

(– А Тэк и Джек – да, – шепнула Ланья, хихикнула и выудила из кармана губную гармошку.)

– Ну ты ж помнишь, чего он сделал с этой беленькой девочкой…

– Ой ёпта, ее так звали?

Ланья вдула ему в ухо ноты. Он шарахнулся («Эй!..») и снова придвинулся в смятении. Она взяла его за указательный палец. Расплющенную костяшку что-то пощекотало. Ланья водила губами по руинам первого сустава его большого пальца. Крики за спиной стихли. Светила над головой расплылись в надвинувшихся облаках. У его груди она наигрывала ленивую музычку, шагая следом за бывшим солдатом и бывшим инженером. Ее движение тянуло его. Она прервалась, чтобы сообщить:

– Ты вкусно пахнешь.

– Чего? Да воняю, наверно. – И поморщился.

– Я серьезно. Вкусно. Как груша в коньяке.

– Вот что бывает, если бомжуешь три недели, а помыться негде.

Она носом потерлась об ответвление его руки.

Он решил, что она занятная. И ему нравилась ее занятность. И он сообразил: это потому, что с ней проще нравиться… себе самому; и вынырнул из этих мыслей, стараясь не улыбаться. Она играла то и это.

Он стучал газетой и тетрадью по ноге, пока не вспомнил Джона, который ему не нравился, – и тогда перестал.