Читать книгу Бриллиант «Dreamboat» - Сергей Анатольевич Петушков - Страница 20

Гранитный борт парусника-фонтана у выхода с пассажирской пристани реки Вори совершенно справедливо можно считать началом улицы Белокаменной выемки, которая тесной булыжной магистралью пересекает чахлый речной парк, круто поднимается вверх по набережной и вливается в многообразие Новоелизаветинских проспектов, улиц, бульваров и переулков.

Постороннему человеку название не скажет ничего, к Москве Белокаменной отношения оно, практически, не имеет, история вполне прозаична, хоть и известна далеко не каждому новоелизаветинцу. Еще с 1660 года здесь добывали удобный во всех отношениях белый известняк, так полюбившийся строителям различных соборов и зодчим. Его залежи находились тут повсеместно, что позволяло обходиться без дальних трудоемких перевозок, и весьма близко к поверхности: «аршин на пять вглубь». Добыча камня, а также извести, которая шла в раствор для кладки, не требовала изрядных затрат и была сравнительно лёгкой: каменный слой «подбивали просеками», поднимали ломами и разбивали молотами и железными клиньями на отдельные блоки. Механизация труда практически отсутствовала, а камень великолепно поддавался обработке и был весьма устойчив к воздействиям воды и ветра, идеально сохраняя всевозможные узоры.

Однако, к началу девятнадцатого века, с развитием промышленности, а главным образом, взрывного способа разработки залежей камня, добыча известняка быстро пошла на убыль. Гранит либо мрамор, добытые взрывом на Урале, Украине или Кавказе и привезённые по железной дороге, зачастую оказывались выгодней белого известняка. Потому знаменитые некогда белокаменные карьеры на реке Воре прекратили свое существование, и лишь название улицы напоминало о былом промысле.

В этот поздний час на дорожках речного парка можно было встретить разве что редких Ромео и Джульетт. Слегка смущённым и весьма недовольным взглядом провожали они пожилого господина, совершавшего вечерний моцион для профилактики застойных явлений в суставах и ослабления костей, ибо сей господин мешал романтическому уединению и в высшей степени беспардонным образом отвлекал от страстных поцелуев и лобзаний.

Походка мужчины может многое рассказать о его душе, воле, складе характера, настроении. Наполнена ли его жизнь событиями, романтическими приключениями, или, наоборот, протекает однообразно и неинтересно. Давно подмечено, что сильный и целеустремлённый человек делает быстрые, но мелкие шаги, и вообще, в своей жизни он всё делает быстро. Быстро принимает решение, быстро делает изрядные успехи в карьере, иногда так же быстро и стремительно обрушивается с занятых высот. При этом он привык больше заботиться о себе, чем об окружающих, иногда даже о близких ему людях. И человек он при всём этом, как правило, педантичный, малообщительный и придирчивый.

Ритмичные шаги с небольшим раскачиванием вперёд-назад могут сказать о самоуверенности мужчины, нарушение же ритмичности, в свою очередь, говорит о взволнованности и некоторой даже боязливости.

Люди творческие, сентиментально-романтические имеют привычку ходить погружёнными в себя, в собственные мысли и суждения; и потому их походка медленна и размеренна. К сожалению, медленный и длинный шаг имеют и недовольные сложившимися обстоятельствами, равнодушные к окружающим мужчины.

Вялая «шаркающая» походка свидетельствует о лености, отсутствии волевых усилий и, по большому счёту, цели в жизни.

Степенная походка присуща господам спокойным и уравновешенным, не терпящим ненужных эмоций и необдуманных поступков, а также не совсем понимающим шуток и прочего юмора.

Демонстративно широкая и медленная походка бывает у человека, желающего выставиться на показ, продемонстрировать свою силу. А вот «театральная»: гордая, с коротким шагом при достаточно медленном темпе, – выдает человека высокомерного и весьма самовлюблённого.

Бездельники и люди бесцеремонные, не признающие норм этикета, ходят звонким шагом с энергичными ударами каблука, привлекая своим клоунством к себе излишнее и совершенно ненужное внимание.

Мужчина с лёгкой танцующей походкой забывчивый и несерьёзный.

Сильно машет руками? Извольте – его характер искренний и дружелюбный, а чувство юмора гораздо изрядней, чем у господина сутулящегося, с тяжёлой походкой и неподвижно висящими руками. Что, в свою очередь, говорит о скучном и безвольном характере.

Внимательно разглядывая походку неспешно прогуливающегося по улице Белокаменной выемки сгорбленного и чрезмерно полного мужчины, слегка приволакивающего правую ногу, можно было с большой долей уверенности заключить, что господин сей уже вышел из последней степени молодости, но по-прежнему до женского полу весьма охоч. И что самое странное и даже весьма обидное для юных прожигателей жизни, у дам до сих пор пользуется изрядным успехом. Ссутулившийся ловелас давно отпраздновал полувековой рубеж и возраст его приближался к той отметке, когда зрелость неудержимо перетекает в старость. Большие очки в грубой оправе придавали лицу выражение лёгкой беспомощности и рабского слабодушия, обвисшие усы делали подбородок безвольным и дряблым, не смотря на маскирующие усилия чеховской клиновидной бородки. Если приблизиться к мужчине на расстояние винного перегара, тот сей специфический аромат выдавал пагубное пристрастие и невоздержанность в употреблении праздничных напитков. Одет мужчина был в старую, изрядно поношенную пиджачную пару, зато на ногах щёгольски поблёскивали лакированные штиблеты, а бритую наголо макушку украшал жёсткой формы котелок из фетра с загнутыми вверх краями, придавая фигуре немного классической строгости и даже шику. Завершала образ провинциального франта некогда весьма элегантная прогулочная трость с бронзовой рукоятью в виде женщины-стрекозы и шафтом эбенового дерева.

И не смотря на то, что этого господина можно было с полнейшей уверенностью назвать изрядно потрёпанным жизнью ловеласом, всё же в его фигуре неумолимо присутствовала некая мужская сила, которую дамы чувствуют подсознательно, и которая заставляет молоденьких барышень влюбляться и даже выходить замуж за людей гораздо более старшего возраста, нежели они сами.

Итак, поднявшись вверх по улице Белокаменной выемки и свернув в Болдыревский переулок, пожилой господин сразу оказался перед скромным фасадом доходного дома купца Свешникова, выстроенного в классическом стиле с чёткими монументальными формами, практически лишенными декора. Простоявший более полувека, дом помнил ещё времена, когда на первом этаже помещалось «Общество любителей художеств», и в этом месте собирались тогдашние представители искусства и литературы. По периметру зала расставлялись мольберты, в центре на небольшом возвышении ставилась натура, как правило, совершенно обнажённая, и местные рисовальщики начинали с усердным старанием работать кистью, либо углём, стараясь захватить движение, либо с анатомической тщательностью передать объёмность различных групп мышц. При этом литераторы любили продекламировать вслух стихи, как правило, собственного сочинения; а гости, мнившие себя певцами, – исполнить что-нибудь эдакое под аккомпанемент находившегося здесь же рояля. Заканчивалось сие собрание обычно скромной закуской. Все чинно-степенно, никакого непотребства.

Однако разорившийся к концу века купец Свешников вынужден был дом продать, и вместо «Общества любителей художеств» здесь появился второсортный бордель. Контингент жриц продажной любви был весьма однообразен и состоял, в основном, из деревенских барышень, подавшихся в город в поисках лучшей жизни. Сюда любили захаживать опустившиеся представители городской богемы, мелкие служащие, чиновники. Словно ощущая произошедшие с ним перемены, дом неуловимо поблёк и пожелтел, утратив свой напыщенно-праздничный вид; однако непотребство просуществовало недолго: при Советах бордель стремительно закрыли, и на его месте возник некий очаг культуры, клуб-кафе для революционной молодежи и студентов. На рояле теперь представители победившего пролетариата с чувством наяривали «Эх яблочко, куда котишься?!..», а свежеиспеченные революционные поэты читали стихи невообразимой ажитации и запредельного гротеска. Разумеется, с освобождением города от большевиков, очаг культуры как-то сам собой поменял направленность, и теперь здесь собиралась публика марксистскими идеями не обременённая, совсем даже наоборот, настроенная решительно контрреволюционно. Ещё здесь можно было неплохо закусить щами с головизной, сибирскими пельменями, расстегаями с печенью, картошкой и огурцами, а также – настоящим «вельможим стюднем», упругим, как резина, и прозрачным, как сказочный янтарь, который подавали с брусничным соусом под водку-хреновку, и который придавал трапезе некий чарующий шарм и обольстительность.

Присев за стол в самом углу, пожилой провинциальный франт испросил рюмку водки, естественно, «стюдню», пирогов с картошкой и чай. В ленивом ожидании, пока юркий половой принесет заказанное, со скучающим интересом принялся рассматривать содержимое сего заведения. При этом лицо его выражало лишь брезгливую бесстрастность важного барина, по ошибке попавшего в деревенский кабак.

Интеллигентной наружности скрипач с чрезмерной натугой выжимал из струн поистине мировую скорбь и кручину. Хотя в партитуре романса значилось: «Грустно», а в начале нотной строки застыли сразу два бемоля, скрипач решил привнести в мелодию третий, а если хватит сил, то и четвёртый. Немолодой и не вполне успешный исполнитель-тапёр в белой сорочке и модном жилете с мелким рисунком по мере сил пытался противостоять скрипачу, иногда извлекая из рояля несколько весёлых нот, и делая музыку не такой смертельно тоскливой. Перед этим дуэтом неспешно двигалась дама в длинном платье с чересчур глубоким декольте, возраст которой застыл на пороге между второй и вечной молодостью, когда принца искать уже поздно, а за кого попало ещё рано… Низким, на грани контральто и баритона, голосом она с виолончельной певучестью неспешно тянула: