Читать книгу Пётр и Павел. 1957 год - Сергей Десницкий - Страница 9

Алексей выскочил из избы и через задний двор, огородами, а потом напрямки, через Заячий луг, побежал к храму.

"Ах, ты пакостник!.. Залез-таки!.. Ну, погоди у меня!.. Что я с тобой сделаю, не знаю!.. Но помнить ты меня будешь вечно!.. Только бы успеть!.." – сердце Алексея бешенно колотилось. Иван еле поспевал за ним.

Дверь в Храм действительно была приоткрыта, а в старинном замке с секретом торчал новенький ключ.

Дрожащими руками он взялся за дверную ручку, потянул её на себя и осторожно заглянул внутрь. Никого.

– Тсс! – Алексей приложил палец к губам, чтобы Иван случайно не выдал их присутствия.

Стараясь не шуметь, они вошли в храм. Прислушались. Ни звука. Но кто-то здесь был.

И вдруг в звенящей тишине раздался странный звук: словно выдернули пробку из бутылки. Мужики переглянулись. Звук повторился.

То, что они увидели, когда заглянули в правый придел, заставило их замереть на месте и онеметь.

Молоденький парнишка стоял перед образом Богоматери "Умиление" и, набрав в рот как можно больше слюны, плевал в икону, стараясь точно попасть в святой лик.

– Никитка, ты что делаешь?.. – тихо выдохнул из себя потрясённый Алексей.

Парень вздрогнул, съёжился, как от удара, и затравленно обернулся на голос.

– Я?.. Ничего не делаю… – еле слышно прошелестел он.

– Как это ничего?!..

– А так!.. Ничего!..

– Но я же видел…

– Что ты видел?

– Ты… Ты плевался!..

– Я?!..

– И в кого?!..

– Докажи!.. Попробуй!.. – Никитка по обыкновению наглецов сам решил перейти в атаку.

– Ты в Божью Матерь плевал!..

– А может, тебе померещилось?.. А?.. Что тогда?

– Я собственными глазами видел!..

– Мало ли чего!..

– Ты понимаешь, что ты наделал?!.. Ты вообще… хоть что-нибудь понимаешь?!..

– А если и так!.. Что с того?.. Ну, плюнул пару раз. Подумаешь, горе какое!..

– Так ведь это же!.. – Алексей задохнулся от гнева. – Ведь Она… Она – Мать!.. И не только Сыну своему, но и тебе тоже, гадёныш!.. Всем нам!..

– Ты… того… Не очень-то!.. Ругаться я тоже могу…

– Ведь это… всё одно, как если бы ты… в мать родную плюнул!..

– Ты мою мать не трожь! – Никитка наглел на глазах. – Со своей матерью я как-нибудь сам разберусь.

Алексей схватился за грудь. Ему казалось, ещё немного и сердце разорвётся в клочья. Его душил гнев.

Перед ним стоял коротенький, щупленький человечек. Казалось, прихлопни одной рукой, мокрого места не останется. Но куда там! Человечек гаденько улыбался, открывая щербатый рот, сквозь узенькие щёлочки глубоко запавших глаз сочилась наглая злоба, а круглая прыщавая физиономия, казалось, вот-вот лопнет от тупого самодовольства!.. Попробуй только – тронь!..

Алексей чувствовал полное безсилие, абсолютную безпомощность, и от этого на душе стало омерзительно тошно. Он тяжело опустился на скамью, пошарил по карманам, нашёл "валидол" и положил таблетку под язык.

Иван решил, что пора вмешаться:

– Это и есть тот самый вожак, у которого совесть не дремлет?

Алексей кивнул.

– Послушай, мил человек, то, что ты мелкий пакостник, издалека видно. Но объясни ты мне, дураку, для чего тебе именно эта гнусность понадобилась? В чём смысл-то?.. У каждого шкодника своя логика есть, у тебя тоже должна быть. Ведь должна?

Никитка насторожился. Присутствие постороннего человека его слегка озадачило.

– А тебе зачем знать?

– Любопытно, милок.

– На базаре любопытной Варваре что намедни мужики оторвали? Знаешь?

– Так то на базаре, а мы с тобой в Божьем храме. Всё-таки разница. И меня, между прочим, Иваном зовут, а тебя, слыхал я, Никиткой кличут?.. Будем знакомы.

Никитка плотно сжал губы, колюче нахмурил редкие бровки и спрятал руки за спину.

– Не скажешь? – ласково поинтересовался Иван.

– Очень нужно.

– Тебе, может, и не очень, а у нас в том крайняя надобность. Понимаешь, мы должны точно знать, за что тебя пороть будем. Верно, Алексей Иванович?

– Не понял, – Никитка задёргался, маленькие чёрные глазёнки его забегали, и на всякий случай он попятился к выходу.

– Всякому безобразию должно быть своё приличие, – улыбнулся Иван. – Скидавай портки.

– Чего?!.. – Никитка распахнул рот и от удивления забыл закрыть.

– Штаны сымай, я тебя пороть буду, – спокойно ответил Иван, вытягивая из брюк широкий солдатский ремень. – Алексей Иванович, нам с Никитой лавка понадобится, так что будь другом, освободи.

– Ну, ты того… Соображаешь?.. Вы не очень-то… чтобы это… в общем… Ну, совсем!.. – язык у парня заплёлся окончательно, ноги ослабели, он дрожал как осиновый лист. Его убивала спокойная уверенность незнакомого человека.

– Поторапливайся, – Иван поставил скамейку напротив иконы "Умиление". – Нам с Алексеем Ивановичем ждать недосуг. У нас в дому самовар стынет.

Злоумышленник был неподвижен.

– Тебе что, помощь требуется?

Тут Никитка сорвался с места и что есть духу кинулся вон из церкви, но в самых дверях нос к носу столкнулся с Егором, который на своей деревянной ноге, наконец, доковылял до храма.

– Ты куда?!.. – инвалид схватил его за шиворот.

– Помогите!.. – тонко пропищал Никитка.

– Беспременно поможем, ты не сумлевайся, – Егор сразу разобрался в ситуации. – Лексей, что мне с поганцом делать? К тебе доставить? Или костылём под зад и на волю пустить?

– Веди его сюда, Егорушка, – голос у Ивана был ласковый, нежный.

– Отпусти…те… – ужасу Никитки не было предела. – Вы права такого не имеете!.. Не по закону это!.. Я жаловаться буду… в суд иску напишу… – лепетал Никитка, еле переставляя ватные ноги. – Где это видано, чтобы людей… в храме… постыдились бы… Нехристи!..

– Глянь-ка, и про храм, и про стыд вспомнил!.. Молодец!.. Явный прогресс у мальца намечается… Ложись!..

– Иван, давай отпустим его, – Алексей совсем растерялся.

– Обязательно отпустим, только экзекуцию проведём.

– Неужто ты его на самом деле собираешься…

– Пороть?.. А то как же?!.. Между прочим, очень полезная процедура. Меня папаня, пока жив был, частенько розгами оглаживал. Может, потому я человеческий облик не до конца потерял, что науку эту на всю жизнь запомнил. Тебе сколько лет?

– Семнадцать… с половиной.

– И что, милок, батя тебя частенько драл?

– Нет у него бати, в 43-м погиб, – вступился за Никитку Егор. – Безотцовщина.

– Сирота я, – жалобно проскулил тот.

– Вот беда-то какая!.. Ну, ничего, ты, Никита, особо не переживай, мы сейчас этот пробел в твоей биографии заполним. Егорушка, помоги ему портки снять, а то он, похоже, забыл, как это делается.

– Дяденька!.. Миленький!.. Я не буду больше!.. – лепетал Никитка, судорожно стягивая штаны. – Честное комсомольское, не буду!..

– Верю. Но… – Иван развёл руками. – Извини, друг, без порки никак не обойтись. Давай, дружище!. Ты не стесняйся, устраивайся поудобней, и приступим.

Он взглянул на светлый лик Богоматери, перекрестился и тихо произнёс.

– Матерь Божия, Царица Небесная, буди нам, во грехах утопающим, скорая помощница и заступница. Уврачуй душевные и телесные раны раба Божьего Никиты, моими руками нанесенные. Помоги нам, немощным, утоли скорбь нашу, настави на путь правый нас, заблуждающих, уврачуй и спаси безнадежных.

В гулкой пустоте храма весело разлетались звонкие шлепки солдатского ремня и скорбные всхлипы вожака сельского комсомола Никиты Новикова.

– Что тут у вас?!.. – председатель колхоза Герасим Тимофеевич Седых вихрем ворвался в церковь. За ним семенил на своих коротких ножках Иосиф Бланк. – Какой такой ворюга в храм наш посмел забраться?!..

Председатель был полон отчаянной решимости немедленно поймать и наказать разбойника, но, увидев картину, что открылась перед его изумлённым взором, замер на месте, потом охнул и загремел густым басом, согнувшись пополам от хохота:

– Никитка!.. Родной!.. За что же тебя эдак-то?!.. Гляди, попка совсем красная стала!.. Ой, не могу!.. Свершилось!..

– Довольно, Иван. Хватит, – Алексею было и смешно и неловко, и жаль несчастного.

– Ты прав, для первого раза достаточно, – Иван начал заправлять ремень в брюки. – Для начала мы с ним наглядную политинформацию провели. В другой раз, хочется верить, прежде чем пакостить, он меня вспомнит и крепко подумает: а стоит ли?

Размазывая обильно текущие по лицу слёзы, охая и стеная, Никитка поднялся с лавки. Ему было стыдно, горько, обидно:

– Гады вы все!.. Гады!..

– Ты ругаться?!.. Да ещё в храме!.. – Иван схватил Никитку за ухо. – Проси прощения!..

– Не буду!..

– Никитка, не зли меня, – рука Ивана сильнее сдавило Никиткино ухо.

– Ой! Больно же!..

– Повторяй за мной: "Матерь Божия, Царица Небесная…" Ну?!..

Комсомольский вожак рыдал, не стесняясь, с трудом выдавливая из себя:

– Матерь Божия… Царица Небесная… Пустите меня!

Иван был непреклонен:

– Прости меня, подлеца… Я жду…Говори!

– Прости меня… Ой-ёй-ёй!.. …подлеца…

– …что оскорбил тебя…

– …что оскорбил тебя…

– …Дева Чистая и Непорочная!..

– …Дева Чистая и Непорочная…

– И поклонись Ей. До земли поклонись, гадёныш, – он силой заставил Никитку стать на колени и трижды коснуться лбом каменного пола. – А теперь пошёл вон из храма!.. И не смей осквернять его!.. Никогда!

Не отпуская бедное ухо, Иван вывел шкодника на крыльцо. Остальные – за ними.

– Я вам этого так не оставлю!.. – безсилие и злоба переполняли Никитку. – Вы меня тоже крепко помнить будете!..

– Погоди, – председатель положил свою огромную ладонь на вздрагивающее плечо парнишки и спросил: – Объясни толком, что случилось?

– Меня и в райкоме уважают… и в области тоже, – ширинка на его штанах никак не хотела застёгиваться. – А, если что, я и в Москву написать могу!..

– Сказал, не шуми! – Герасим Тимофеевич почти силой усадил парня рядом с собой на ступеньку крыльца, но тот тут же вскочил, осторожно потирая отбитое место одной рукой, а другой, схватившись за побагровевшее ухо…

– Чего вскочил? Сядь.

– Спасибо, я постою.

– Понимаю… – председатель сочувственно покачал головой.

Всхлипывая и утираясь рукавом, комсомольский вожак справился, наконец, с ширинкой.

– Ну, что ещё наш дорогой Никита Сергеевич натворил?.. Рассказывай.

– Герасим Тимофеевич, вы чего говорите?!.. Не соображаете, как вас тут всякие понять могут? – Никитка затравленно посмотрел на своего главного обидчика Ивана. Втайне он гордился тем, что носит то же имя и отчество, что и первый секретарь ЦК КПСС, но в данный момент обращение председателя к нему прозвучало слишком двусмысленно. Издевательски.

– Извини, коли что не так, – Герасим Тимофеевич понял, что оплошал. – Я хочу по существу разобраться. Понимаешь?

Оскорблённый парнишка закусил губу.

– Никитка, объясни, по-хорошему, зачем ты в икону плевал? – Алексею и самому хотелось понять парня.

– Плевал?!.. В икону?!.. Ну, это как-то того… я даже не знаю… – слова Алексея ошеломили председателя, и было странно видеть, как этот большой сильный человек вдруг растерялся, как маленький.

– А чего? – Никитка сразу уловил перемену в его настроении. – Я, чтоб вы знали, научный опыт проводил.

– Какой ещё такой опыт? – удивился Егор. – Производственный там… житейский… Это я понимаю, но чтобы Божественный…Впервой слышу.

Обида у парня не проходила, но, поняв, что больше ему ничего не угрожает, он осмелел.

– Для антирелигиозной пропаганды. Вроде пособия для несознательной молодёжи.

– А это уже что-то новенькое, – нахмурился Иван – Ну-ка, разъясни, нам, дуракам.

Никитка ещё более приободрился:

– Я только что, десять минут назад, доказал, что никакого Бога в нашей природе вовсе нет!..

– Во как! – Егор был потрясён.

Над крыльцом повисла тишина.

– Как же это тебе удалось?.. – осторожно спросил после паузы Алексей.

– Элементарно. Я плевал в Его Мать?.. Плевал. А Он что?..

– Что?.. – Егор ничего не понимал.

– Он стерпел!.. Понимаешь теперь?

– Нет, – честно признался Егор.

– Эх, ты!.. Да если бы Он, Бог то есть, и вправду был, Он бы в момент наказал бы меня.

– Любопытно. И как ты себе это наказание представляешь? – поинтересовался Иван.

– Ну, как?.. Я не знаю… Ну там… бабахнул бы молнией по башке… или землю под ногами… значит… разверзнул. Как обычно. А Он – ничего. То есть совсем!.. Даже не пошевелился… Стало быть, что?.. Да никакого Бога в нашей природе нет и быть не может.

– А ты… стало быть, не боялся, что Он тебя по башке шарахнет? – Егор был потрясён.

– Не-а… – Никитка начинал чувствовать себя героем. – Я заранее знал результат.

– Во как! – Егор поднял вверх указательный палец.

– Да не захотелось Ему на такого паршивца, как ты, молнию зря тратить, – брезгливо поморщился Иван. – Для тебя пока одной порки довольно. Это ведь Господь вложил в мои руки этот ремень.

– А ремень не считается! – вскинулся Никитка.

– Это почему?

– Слишком небожественное наказание!.. Вот что!..

– Ещё как считается!.. Молись Богу, чтобы красной попкой для тебя все несчастья закончились.

Герасим Тимофеевич тяжко и глубоко вздохнул.

– Эх!.. Я бы тебе ещё от себя добавил. Но радуйся, не могу, должность, будь она неладна, не позволяет, – и грохнул раскатистым басом. – А ну, брысь отсюда!.. Паршивец!..

Повторять Никитке не нужно было. Он пулей полетел по тропинке от храма.

– Донос побежал строчить, – Егор мотнул головой. – Самое для него любимое занятие, – и невесело усмехнувшись добавил. – Попались мы, братцы. Ни за понюшку табака попались. Он таперича всех нас прищучит.

– На цугундер потащит, – скорбно добавил Иосиф, всё это время тихонько простоявший в сторонке.

– Не боись, – рассмеялся Иван. – Про то, что здесь сегодня случилось, никто, кроме нас, не узнает. Представь, комсомольский вожак и вдруг… поротый?.. Ты таких видел? Я – нет.

Мужики дружно рассмеялись.

– Он, конечно, не Сократ, но такая слава даже самому отпетому дурню ни к чему.

– Что верно, то верно.

– И потом, я здесь человек посторонний, уйду завтра, и… ищи-свищи. Так что, братцы, всё на меня валите, коли что, – заключил Иван.

Председатель усмехнулся.

– Ладно, пошёл я… Пора бы, кажется, привыкнуть, но никак не могу, всё удивляюсь: сколько гнили в себя один человек поместить может!.. Иосиф Соломонович, ты со мной?

– Вы, Герасим Тимофеевич, идите себе, а я догоню. Мне с Алексеем Ивановичем один вопрос решить очень необходимо.

– Что такое? Секрет?

– Вы не думайте, очень личный вопрос…

– Пойдём и мы, – Иван потуже затянул ремень и ободряюще подмигнул Алексею. – А храм теперь и запирать не нужно. Никитка сюда больше ни за что не сунется.

И вся троица двинулась по тропинке: впереди, как главнокомандующий, размашисто шагал Герасим Седых, за ним Иван, а позади всех бойко ковылял на своей деревянной ноге Егор.

Алексей достал из замка с секретом новенький ключ и сравнил со старым. Чистая работа!

– Моя просьба может показаться вам очень странной, даже безтактной, но… знаете, я очень серьёзно…честное слово, – Иосиф страшно волновался, оттого и глотал слова. – Нет, если нельзя, вы можете мне сразу отказать. И не церемоньтесь… Я знаю, вы в полном праве…

– Что тебе, Иосиф Соломонович? Ты не робей, – Алексей повернул новый ключ в замке, тот щёлкнул и закрылся. – И где он его достал?!..

– Я, Алексей Иванович, креститься хочу.

Алексей вздрогнул и обернулся к Иосифу. Тот испуганно, не отрываясь, смотрел на него.

– Можно?.. – так малыш просит у матери конфетку перед обедом.

"Ну, и денёк сегодня!.." – Алексею стало вдруг необыкновенно весело.

– Нет, нет, вы не смейтесь!.. Я, конечно, еврей… Но я сильно думал… Да, да… И много размышлял… И Евангелие читал… И молитвы… Честное слово!.. Мне бабка Анисья дала… И, знаете, я всё понял… Если бы тогда, давно, перед дворцом Понтия Пилата я бы тоже стоял в этой кошмарной толпе, я бы не стал кричать, чтобы… Его распяли!.. Правда, правда… Я бы, наверное, не смог защитить, потому что, знаете… я – подлый трус, но кричать бы не стал… Конечно, конечно, это тоже грех… и даже очень большой, но я буду молиться и… может быть, Он сжалится… и простит… Он очень добрый… Он может… Вы же знаете, Алексей Иванович, я на свете один, совсем без никого… И я устал… Я очень-очень устал… А с Богом… Ведь мы тогда все вместе будем?.. Правда?.. Как дома… в семье… Я вас очень-очень прошу, если можно, конечно, то скажите, кому надо… И помогите, если вы сами можете… Ну, пожалуйста… Алексей Иванович!.. – он торопился, говорил сбивчиво, путаясь, заикаясь, и слёзы текли по его щекам.

– Да вы не волнуйтесь так, Иосиф Соломонович!.. Ну, что, в самом деле?.. Через неделю "Покров", из города батюшка приедет, вот тогда мы с вами и окрестимся. Согласны?..

– Спасибо!.. Спасибо, Алексей Иванович!.. – он крепко сжал руку Алексея. – Вы даже совсем не можете представить себе, что вы для меня сейчас сделали!..

И зарыдал в голос, не сдерживаясь и не стесняясь.