Читать книгу Красное, белое и серо-буро-малиновое - Сергей Геннадьевич Светуньков - Страница 10

Глуповское общество в задумчивости почёсывало затылки и при этом бурно обсуждало суть того пути, на который его вывела Большая Глуповская социалистическая революция. Агитацию по этому поводу среди глуповцев проводили все – большевики, меньшевики, эсеры, монархисты, анархисты и, как следует из некоторых глуповских газет того времени, даже антихристы. Переворот в Глупове совпал по времени с переворотом в Петрограде. Советская власть возникала повсюду по стране, а потому солдаты массово бежали с фронта. В Глупов также повалили солдаты, усиливая брожение в умах и животах, ибо объёмы продовольствия ощутимо сокращались. Бегущие с фронта солдаты были в основном из крестьян, ведь в те годы 85 % населения Головотяпии составляли крестьяне. Солдаты, обременённые семьями, возвращались в деревни и сёла, чтобы успеть к переделу землицы, а бобыли и молодые солдаты из числа безземельных крестьян в деревню не торопились, а ходили по городам Головотяпии с винтовками, пугали обывателей и записывались в органы советской власти, большевистскую партию или милицию.

Головотяпское общество, как и следовало ожидать, раскололось на два лагеря: одни стояли за большевиков, другие – против большевиков, но тоже стояли. Разделение это произошло по идеологическим соображениям, которые заключались в следующем.

Большевики говорили, что при коммунизме, куда они всех глуповцев уже ведут, всё будет общее, – это и есть коммунизм. Этим воспользовались все другие антибольшевики. Они говорили, что при большевиках всё будет общее, в том числе и жёны. Холостым и молодым глуповцам такая перспектива нравилась: все женщины будут общими – благодать! Поэтому они стояли за большевиков и записывались в большевики. Некоторые женщины, повидавшие жизнь или уже вдовствующие, были тоже за то, что всё будет общее.

Женатым, в принципе, тоже нравилась идея о том, что и им будут доступны чужие жёны из молодок, когда все жёны будут общими, но им вовсе не нравилось, что и их жёны станут общими и доступными для других. Такие, более старшие по возрасту, стояли против большевиков и записывались в меньшевики или эсеры, а некоторые и вовсе посылали всех к чёртовой матери. Численность членов политических партий в Головотяпии по сравнению с началом года выросла в сотни раз, а большевиков и того более – в тысячу раз, поскольку, как известно, на всю Головотяпию до приезда Зойки Три Стакана приходился только один большевик, и тот – Алик Железин (не считая тех, кто нашёлся чуть позже).

Неожиданно для всех подкачали чиновники во главе с Копейкиным. Вдруг они решили, что Большая Глуповская социалистическая революция – это противозаконный переворот. И все чиновники от мала до велика не вышли на работу, поскольку запасец деньжат и продовольствия у них уже был сформирован и они могли себе позволить не работать месяц-другой. Тотчас в Головотяпии перестали работать все учреждения – почта, телефон и телеграф, банки и казначейство, железная дорога и ямщики… Словом, всё застыло неподвижно.

А Копейкин, надев на себя лучшие одежды, отправился в Глуповский совет к Зойке Три Стакана во главе делегации из пяти самых старых и почтенных чиновников и от имени всех чиновников Головотяпии потребовал от РКНК покаяться, добровольно пойти в тюрьму, а из тюрьмы, напротив, выпустить членов Временного комитета. Когда все эти требования Копейкин сообщил Зойке Три Стакана, то у неё от изумления отвисла челюсть. При этом она очень напоминала почтовый ящик, в щель которого Копейкину рефлекторно очень хотелось засунуть пачку писем, и он даже стал оглядываться кругом в поисках оных. Но тут из щели этого почтового ящика раздалось:

– А ну-ка, Матрёшкин, всю эту шатию-братию – живо в тюрьму!

Матрёшкин так и сделал.

– А позвать-ка сюда судей! – разошлась Зойка Три Стакана. – Пусть они этих саботажников и судят по всей строгости.

Но судьи приходить отказались. «Мы, – говорят, – вашу власть не признаём и, пока вы не уйдёте, работать не будем».

Тогда Зойка Три Стакана созвала рабочее заседание РКНК, для того чтобы обсудить произошедшее.

Сначала среди комиссаров появилась некоторая паника, типа: «Что же мы, дурни, наделали?! Вот нам теперь влетит! А давайте захватим казну и разбежимся!» Но Зойка Три Стакана эту панику быстро пресекла:

– Значит, так. Большевики захватили власть всерьёз и надолго. То есть навсегда. Мы найдём чем ответить собутыльникам… Э, чёрт, оговорилась! Саботажникам! Так вот, мы принимаем Постановление о том, что судей теперь везде назначают местные советы из числа революционеров. Кого хотят, пусть того в судьи и назначают, главное, чтобы судьи писать и читать умели, а то неудобно как-то. Этим судьям надо повелеть наплевать на царские законы, а судить чтобы они взялись по революционной совести, а не по каким-то там старорежимным законам. И адвокатов старых – всех коту под хвост! Адвокатом теперь может быть любой желающий и умеющий говорить. А если он писать не умеет, пусть в протоколах ставит крестик. Хватит, доигрались! Народ теперь пришёл к власти! Правильно я говорю?

Народ в лице членов РКНК одобрительно зашумел.

– И следствие теперь пусть организовывают сами судьи, а для этого местные Советы им из самих себя выделяют помощников. Значит, с судьями покончили. А старых судей и адвокатов со следователями отправить на трудовые работы – пусть теперь дрова пилят и камни таскают туда-сюда.

– Этого, Зоя, мало. Ведь не только судьи, но и все другие чиновники не работают. Ну осудим мы судей – и что? Всё равно все учреждения закрыты. Даже телеграмму послать никому нельзя!

– А ты не перебивай раньше времени! Поперёк матки в пекло не лезь! Так вот, во все неработающие учреждения Советы отправляют своих комиссаров из большевиков (это обязательно!) с широкими полномочиями – вплоть до ареста и отправки саботажников под суд. А суд теперь в наших руках – будет судить по строгой революционной совести! Установить отныне такой порядок руководства всеми учреждениями: главным становится этот комиссар, а бывший руководитель организации работает при нём первым заместителем директора. А если этот бывший не выходит на работу, отказывается, видишь ли, то его место занимает один из его бывших заместителей. А отказника через суд отправляем на трудовые работы к судьям и адвокатам. А если и из заместителей никто не хочет работать, саботируют, то и их – под суд и на трудовые работы! А директором назначается один из руководителей любого отдела из числа сочувствующих. А если никто из руководителей отделов не является на работу, то всех их опять-таки отдать под суд и отправить на трудовые работы, а директором назначается любой из сотрудников учреждения, кто явился на работу. Пусть даже сторож! И тогда они вместе с комиссаром назначают на освобождённые от саботажников должности революционно настроенных пролетариев. И опубликуйте это всё в газетах. И, кстати, для помощи этим комиссарам нам нужно создать чрезвычайную комиссию по борьбе с саботажем. Сокращённо давайте назовём её ЧКБС. Комиссаром Чекабеэс предлагаю назначить…

Тут Зойка Три Стакана задумалась – все, кто ранее оказался у неё под рукой, уже были назначены комиссарами по разным направлениям.

– Кого бы назначить, а?

Все призадумались. Но тут нашёлся Председатель Совета Ситцев-Вражек, хоть и меньшевик:

– Я думаю, что пост комиссара Чекабеэс надо поручить Матрёшкину. А что? Он же у нас уже хорошо знаком с милицейской работой – у контриков ценности изымал и в тюрягу их водил. И вообще, давайте-ка совместим комиссариат по Чекабеэс с комиссариатом по реквизиции и милиции. Будет у нас «Чекабеэс и рекмил»! А что?

Всем идея понравилась, да и Матрёшкин тут же согласился – вылавливать саботирующих контриков он готов. Но название нового комиссариата не понравилось – уж очень сложно выговаривать. Договорились называть новый орган просто ЧК, а официальное название сохранить именно такое, какое предложил Ситцев-Вражек: «Чрезвычайная комиссия по борьбе с саботажем, реквизициям и милиции» (так в протоколе, я сам видел – СГС).

Поскольку дружбанов по голодному детству Матрёшкин уже привлёк к работе в комиссариате милиции и реквизиции, а новая объединённая структура требовала новых кадров, то Матрёшкин всех своих приятелей по голодной и что скрывать, иногда вороватой юности из простых милиционеров перевёл в начальники, а тем поручил самим подобрать себе достойные кадры. Такие кадры нашлись среди друзей друзей Матрёшкина. ЧК быстро наполнился проверенными и закалёнными в уличных драках и в бандитских разборках кадрами. Сплочённая очень организация получилась.

Поскольку в бюджете Головотяпии денег на новую структуру не нашлось, то РКНК принял специальное постановление о том, что ЧК оставляет себе для самофинансирования десять процентов от реквизируемого у контриков имущества.

Наступила полная гармония. Местные Советы, которые возглавляли деятели типа Зойки Три Стакана, но в основном мужского пола и масштабом помельче, назначали комиссаров, которых направляли на неработающие из-за саботажа учреждения. Там эти комиссары открывали в отделах кадров списки сотрудников и направляли головорезов Матрёшкина по адресам с требованием к саботажникам немедленно выйти на работу. Тех, кто отказывался, чекисты немедленно арестовывали, а имущество их национализировали. Часть имущества сдавалась в финотделы местных советов, а на десятую часть его чекисты кормились сами. Да кто ж считал реквизированное?

Арестованных за саботаж судили революционным судом пролетарские суды. Тут, правда, не обошлось без перегибов. В тех районных судах, где судьями была назначена революционная молодёжь из студентов, гимназистов и учителей, наказание было мягким – трудовые работы на лесоповале на месяц-другой без конфискации имущества. А в тех судах, куда революционное творчество масс привело судьями дезертиров из фронтовиков, приговоры были пострашнее. Что для дезертира, понюхавшего пороху, чужая жизнь? Ничто! А тем более жизнь буржуя, ведь всем революционным пролетариям из числа бывших крестьян известно, что судьи, адвокаты и служащие государственных учреждений – это буржуи! Поэтому в тех судах, где бывшие солдаты стали судьями, разбирательство и приговор были короткими: расстрелять через повешение! Только нечёткость формулировок спасла многих несчастных от смерти.

Меньшевики и эсеры стали обращаться в РКНК с ультиматумами, поэтому Зойка Три Стакана вынуждена была провести слёт судей, на котором все вместе приняли одинаковые правила игры. Расстреливать за саботаж через повешение не разрешалось даже в том случае, когда уж очень хотелось. Всех – пилить и валить лес, тем более что уже и зима была на носу.

Жизнь бурлила, кипела и выкипала. Для того чтобы рассказать головотяпам о сути текущего момента, все члены РКНК регулярно выезжали на фабрики, заводики, в мастерские и казармы, где выступали на митингах. Кузьма Кузьмич Кузькин был председателем Всеголовотяпского исполкома, поэтому по должности должен был раз в неделю отдавать Закусарину в его газету «Глупо-головотяпская правда» какой-то материал. Кроме того, он поневоле сталкивался с письмами крестьян, солдат и обывателей о светлом будущем, которые ему присылали со всех концов Головотяпии. У каждого автора письма «светлое будущее» было самым разнообразным. При этом все ссылались на Маркса.

Понимая, что разных «светлых будущих» быть не может, а может быть только одно «светлое», а все остальные должны быть не очень светлыми, он обратился за помощью в Зойке Три Стакана. Та, отмахнувшись от него рукой, с досадой заметила:

– Не до тебя мне и не до будущего! Вон – буржуев надо резать. Сам решай!

Обратился Кузькин и к Николаю Нидвораевичу Закусарину, как бывшему студенту и большевику из Москвы. Но Закусарин вместо конкретного ответа о том, что такое «светлое будущее», начал размусоливать-рассусоливать по принципу: с одной стороны так, а с другой стороны разэдак, а вот с третьей стороны и т. д.

Тогда Кузькин понял, что должен найти ответ сам, и вновь стал читать и критиковать «Капитал» Карла Маркса, дойдя уже и до конца первой главы первого тома этого капитального труда. Поскольку каждую фразу Маркса ему приходилось перечитывать по нескольку раз, то, устав напрягаться, он просто взял и пролистал все тома «Капитала», останавливая своё внимание только на отдельных фразах, записывая их и комментируя. На такой экспресс-метод изучения «Капитала» Кузькин потратил две недели. Но поскольку у него была отличная память, то после этого он всегда мог к месту и не к месту вставить цитату из «Капитала» со ссылкой на страницу. Народ проверял – всё точно так и на той самой странице! В глазах головотяпов Кузькин стал вторым после Маркса.

Параллельно с «Капиталом» Маркса Кузькин точно таким же методом изучил и ленинскую брошюру «Государство и революция». Последняя его впечатлила куда больше, чем «Капитал». Всё просто: диктатура пролетариата, конец буржуазной демократии, никакого рынка и эксплуатации человека человеком.

Под влиянием пролистанного Кузькин написал и издал для политработников Головотяпии небольшую брошюру под названием «Социализм как детский возраст коммунизма». Эту брошюру прочитали все руководители партийных и советских учреждений Головотяпии. И прониклись.

Что же собой представлял социализм в изложении Кузькина?

Первое. Частной собственности на фабрики, заводы, мастерские и на землю нет. Но личные вещи, а также частная собственность на мебель, тарелки, коров, лошадей, жён и прочую живность ещё сохраняется.

Второе. Деньги отменяются. Торговля отменяется. Банки закрываются. Каждому трудящемуся, в зависимости от того, как он трудился, выдаётся карточка особого рода, а по этой карточке в распределительных пунктах владелец карточки получает соответствующий набор продуктов, одежды и обуви. «От каждого по труду – каждому по способностям». За физический пролетарский труд выдаётся продуктов больше, за умственный интеллигентский труд – существенно меньше.

Кузькин утвердился в глазах всех окружающих его в качестве и количестве теоретика научного социализма-коммунизма. На очередном заседании РКНК Зойка Три Стакана даже отметила, что Кузькин, «пожалуй, сегодня является самым теоретически подкованным большевиком в Головотяпии».

Более того, прочитав эту брошюру, Живоглоцкий на одном из митингов заявил о том, что фаза капитализма головотяпами успешно пройдена, и объявил по всей Головотяпии социализм.

– А для этого, товарищи, – вещал он с трибуны, – нам только-то и нужно, что передать в руки народа фабрики и заводы, отдать землю крестьянам, забрать банки в свои руки, отменить свободную торговлю и ввести плановое распределение товаров по труду. Деньги, товарищи, пока не отменяются, но скоро отомрут сами, поскольку распределение всех товаров отныне будет проводиться по социалистическому принципу – по карточкам. И зачем тогда деньги?

Так и сделали. Все головотяпы, за исключением крестьян, должны были принести в местные Советы справки с места работы, где им в обмен на это выдавали на месяц именную карточку, где был прописан уровень трудового вклада. Например, Зойка Три Стакана получила именную карточку с номером «000». И ей ежемесячно полагалось, например, свежего мяса 10 килограммов. А те головотяпы, кто в силу возраста или иных причин не работал, получали карточку иждивенцев с номером «013». Таким на весь месяц полагалось только 0,5 килограмма мяса. Простым сотрудникам ЧК полагались карточки с номером «007», и мяса им полагалось 5 килограммов в месяц.

РКНК проводил совещания, получал декреты из Петрограда и внедрял их в жизнь, занимался переименованием улиц и площадей.

Мелкие чиновники бывшего губернаторства и временного комитета, после того как Копейкина с делегатами отправили на трудовые работы на три года по осушению болот, прилюдно покаялись в том, что поддались на провокацию вышеупомянутого Копейкина, и стали работать с удвоенной энергией на советскую власть. Отбросив все старорежимные привычки, они стали называть друг друга «товарищ», ходить на митинги и шествия и носить военные одежды. Много хлопот доставляли им дела по финансам губернии и продовольственному снабжению. Возглавляли отдельные направления работы не столоначальники, как прежде, а комиссары из простых, но революционно настроенных рабочих, солдат, крестьян и некоторых матросов. Чаще всего они были малограмотными и не умели даже складывать двузначные числа. Чиновники же знали, как складывать и умножать, а ещё лучше они умели отнимать и делить. Среди них был особый конкурс на места в комиссии по распределению продовольственных карточек – туда шли только самые близкие и проверенные, поскольку можно было выдавать карточки на мёртвые души и, присваивая продовольствие по этим карточкам, неплохо обогащаться. Впрочем, такие должны были передавать вышестоящему начальству определённое заранее оговорённое количество карточек в счёт платы за должность.

Карточки отоваривались, а продукты продавались в подпольные кабаки и рестораны. Основными посетителями этих заведений были не столько буржуины и купцы, сколько новые советские работники. Завсегдатаями были и чекисты, которым, понятное дело, устанавливалась пятидесятипроцентная скидка, в том числе и на услуги проституток.

Попадались, правда, среди комиссаров и их заместителей представители бывшей царской интеллигенции из революционеров – учителя, врачи, студенты. Русская поговорка ведь не случайно про таких говорит: «в семье не без урода», но их было ничтожно мало, почему казна и продовольственные запасы Глупова исчезали с удивительной быстротой, да с такой, что руководители Головотяпского Совета не могли понять, что же происходит. Сами-то они находились у начала распределения еды и ни в чём не нуждались. А народ начал голодать. Деньги ещё оставались в обороте, но только на «чёрном рынке». Купцы, у которых реквизировали склады со всем товаром, ушли в подполье и, организовав подпольное дело, задирали цены на свои товары.

Тогда РКНК во главе с Зойкой Три Стакана решил, что всё дело в том, что названия в учреждениях Глупова были старыми: «департамент», «отделение», «делопроизводство» и «стол». Поэтому в волну переименований попали и названия структурных подразделений всех учреждений. Появились секции, части, отделы и подотделы, бюро и подбюро. Поменялись названия должностей, вводились новые революционные должности – комиссар, начальник, управляющий и заведующий, их «зам» и «пом». Особенно революционно и грозно для контрреволюции звучали многочисленные сокращения и аббревиатуры. Например, заместитель комиссара по делам рожениц в Глупове сокращённо назывался Замкомпороже, комиссар управления по работе с носильщиками – Комупонос и т. п.

К сожалению, эта мера не возымела никакого действия и припасов в Глупове не прибавилось.

Следующим шагом РКНК, полностью поддержанным Глуповским Советом, было решение о том, что все ценные бумаги – акции, облигации и т. п. – являются недействительными. Относительно зажиточное население Глупова имело счастье хранить свои сбережения именно в ценных бумагах, в том числе и государственных займах. Поэтому решение Совета о национализации ценных бумаг вызвало волнение в их умах. Они было собрались нестройной толпой у здания Совета, но революционная милиция их всех арестовала и каждого в отдельности выпорола, не доводя дело до революционного суда. Обыватели стали бояться собираться большими толпами и роптали на власть небольшими группами по два-три человека.

Довольно быстро – через неделю после революции – РКНК принял решение о национализации всей жилой недвижимости в Головотяпии. Все дома и квартиры теперь принадлежали народу, а распоряжались ими местные Советы, которые и занялись переселением городской бедноты из трущоб и бараков в просторные городские квартиры, оставляя их бывшим владельцам по одной комнате и заселяя во все остальные комнаты бедноту. Так в Головотяпии появились коммуналки.

Национализированные предприятия, оставшиеся без заказов, но управляемые революционно сознательными комиссарами и фабзавкомами, останавливались друг за другом. Тогда в Совете решили, что произошедший кризис наступил из-за отсутствия на местах специалистов, после чего отпустили под «честное слово не бороться с революцией» из тюрем всех арестованных купцов, буржуев, помещиков и просто зевак, пойманных на митингах. Выпустили всех, кроме Ани-Анимикусова. Выпущен из тюрьмы был даже Митрофанушка – камердинер князя, который при Временном комитете исполнял обязанности министра по внутренним делам. Но дела в экономике лучше не пошли, и в Глупове стало голодно.