Читать книгу Сезон дождей - Сергей Ихатов - Страница 15

– Однажды я читала книгу. В ней было написано, что на каждый квадратный километр приходится пятьдесят два человека. Не ты занимался ее реконструкцией?

– Не помню такого.

– Жаль… Только, я хотела спросить не об этом.

Ольвия тяжело дышит. Она останавливается и кладет рюкзак на асфальт. Делает глоток воды из бутылки, осматривает пустошь вокруг.

– Если раньше были пятьдесят два человека, то сколько сейчас? Десять? Или еще меньше?

– Для начала нам придется убедиться, что километры остались прежними.

Ольвия достает из кармана и показывает книжнику карманные часы.

– Они давно сломались. Как и остальные. Наверное, это уже не важно, потому что минут, часов и дней больше нет. Сложно представить, что время еще есть, если его нельзя посчитать, продать или купить, потерять и сохранить. Не помню, сколько раз я уже повторяла паломничество по могилам… Думаешь, то же самое случилось с пространством? Посчитать и измерить его больше нельзя?

– Не знаю. Надо подумать.

Они делают еще один привал, когда замечают у обочины дороги розовый диван. Ольвия и Диана садятся на него, вытягивают уставшие ноги. Книжник устраивается на своей сумке, потому что на диване больше нет места. Он говорит, что без часов время может измеряться движением, поступками, действиями. Пока они втроем идут по однообразной асфальтовой дороге посреди грязно-зеленой равнины, границы которой стирает туман, то могут организовывать и контролировать время беседами. Еще он говорит о книге, которую когда-то восстанавливал. Трактат о пространстве и времени, написанный как любовные послания. Разумеется, эти письма должны были преодолеть, победить и подавить как время, так и пространство.

– Диана, а какие книги тебе нравятся? Ты умеешь и читать, и писать?

– Интересные я люблю больше, чем умные… А еще с историями любви или дружбы.

Она рассказывает о книге, которая начинается с переезда семьи в новый дом. Кажется, это должен быть роман и он обещал своим ритмом и интонацией что-то жуткое. Жаль, что книжник не смог полностью его восстановить, только первые двадцать страниц. Перед сном Диана иногда думает о продолжении этой истории. Ни один из вариантов, что она подобрала, ей не нравится.

Говорит о другой книге, не такой интересной. Зато она была собрана почти целиком и не хватало только пары первых страниц и несколько последних. В ней частный детектив отправлялся на поиски пропавшего человека. В этой истории Диане почему-то казалось более важным именно начало, а не концовка.

Больше всего ей нравятся короткие смешные рассказы, в которых на последних строках все переворачивается вверх дном. Она каждый раз с нетерпением ждет, чтобы узнать, где история обманывала ее… А писать получается не слишком хорошо. Она знает все буквы, но рука не слушается.

– Может, попробуешь писать другой?

Когда начинает темнеть, путникам приходится повернуть назад и сойти с дороги. Чуть раньше они заметили серую кирпичную коробку, бывшую трансформаторную подстанцию. Внутри пусто, не считая грубо сколоченного ящика, в котором есть немного угля. В бетонном полу выбито углубление, заполненное золой.

На разожженных углях книжник готовит консервы, пока женщины готовят ночлег. За ужином Ольвия рассказывает, как однажды увидела грузовик, который съехал в кювет на трассе, ведущей к Городу. В кабине ей удалось найти ключи и она открыла ими кузов. Из него вывалились коробки с мягкими игрушками. Ольвия взяла себя рыжего котика. Хотела серого, но не нашла такого. Она засыпала с ним, обнимала, представляла, как оставит его там, где покоится ее сын. Йоэль любил кошек. В одну из ночей она сжала игрушку в объятиях так сильно, что почувствовала в ней что-то странное. Ольвия открыла молнию на спине кота и вытащила из игрушки несколько комков поролона. А следом еще три пакетика с бурым порошком. Она бросила сначала их, а потом и игрушку в догорающий костер.

Ольвия просыпается от тянущей нудной боли, которая пульсирует в такт скрипу двери. Грей кусает ее за руку и тяжело мурчит. Женщине приходится легонько шлепнуть питомца по голове, чтобы он разжал челюсти. Кот немедленно начинает мяукать. Рука опускается под свернутый в рулон рюкзак, который служит подушкой. Находит фонарик, щелкает выключателем. Ольвия поднимается, идет к лязгающей двери. Круг света упирается в спину Дианы. Она дергает ручку двери на себя. Отпускает, а потом тянет обратно.

– Что ты делаешь?

Нет ответа.

– Тебе надо выйти?

Ничего.

– Пожалуйста, не открывай дверь. Если за окном дождь, то мы все можем… – Ольвия кладет руку Диане на плечо и поворачивает к себе.

Пустые глаза, приоткрытый рот, из которого тянется струйка слюны. Девушка чуть покачивается из стороны в сторону. Ольвия трясет ее за плечо, но во взгляде Дианы ничего не меняется.

– Ходишь во сне… Пойдем. Я посплю с тобой, чтобы ты никуда не ушла.

Ольвия разжимает пальцы Дианы, сжавшие ручку двери. Подводит сомнамбулу за руку к своей постели, нажимает на плечо, чтобы она села, а потом и легла. Накрывает ее своей курткой и обнимает сзади. Один раз, незадолго до рассвета, Ольвия сквозь сон крепко сжимает Диану, когда она порывается встать. Тихо мяукает Грей. Он ложится рядом с девушкой и дает себя обнять. Через минуту подстанцию заполняет его мурлыканье. Дыхание Дианы становится ровным, мускулы расслабляются. Ольвия прижимается к ней и засыпает.

Самый заметный предмет интерьера этого придорожного кафе – кусок потолка, рухнувший на несколько столов в середине зала. Второй по заметности элемент – петля из сетевого фильтра, свисающая с потолочной балки. Она пуста, хоть и покачивается над перевернутым стулом.

Путники садятся за стол у окна, покрытого морщинами мелких трещин. Стекло выдает что-то между звоном и свистом при малейшем движении рядом с ним. Книжник и Ева протирают столешницу, стряхивают каменную крошку и пыль. Ольвия рассматривает листок бумаги, приколотый рядом со стойкой: «Прошу прощения, если Вы нашли меня в петле. В подсобке внизу есть ящик с едой. Пожалуйста, берите». Следуя этой подсказке, она уходит и возвращается с несколькими пакетами в руках. Ева двумя пальцами снимает спутанную паутину с ее волос.

В газовой печи, которая была переделана под мангал, книжник варит суп из концентрата и сухих овощей, найденных в подсобке. Ольвия в это время показывает Еве как правильно пользоваться ножом и вилкой. В доме у книжника она обходилась одной ложкой. Повторяя движения учительницы, девушка режет пустоту над тарелкой, подхватывает ее кусочки и отправляет в рот.

Ольвия говорит, что в округе больше негде будет переночевать. Поэтому они остаются в кафе. Ева, которая съела две порции супа, спит в подсобке, на сложенных стопкой скатертях. Под голову она подложила подушку, выбитую из сиденья стула. В это время Ольвия и книжник раскладывают на столе самодельную карту и делают на ней новые пометки.

– Я не думаю, что она могла прийти с северо-востока. Никогда не слышала, чтобы там кто-то жил. Непролазные леса. Северо-северо-запад? Там неподалеку побережье, залитое нефтью. На вышке в море вышло из-под контроля оборудование. Вода загрязнена, весь берег залит черным. Я слышала, что несколько общин собирались очистить его. Она может быть одной из них. Или из тех, кто сбежал от нефти, мертвых рыб и испарений подальше. И еще… ты знаешь, что она ходит во сне?

Книжник приподнимает угол карты и достает из-под него стопку салфеток с каракулями. Перед сном Ева пробовала писать левой рукой. Получилось намного лучше, чем правой.

– Знаю.

Может быть, когда-то это был поселок, капля города, которая отпала от него и скатилась по линии скоростной трассы. Теперь здесь нет ничего, кроме камней, стекла и пыли. Они прячутся от дождя в здании, которое напоминает магазин одежды из-за большой стеклянной витрины. Книжник спит, пока Ольвия и Колетт разговаривают, укрытые пыльной гардиной. Уснуть не получается. Повернувшись на бок, женщины пытаются рассмотреть лица друг друга. Им не из чего было сложить костер и темноту отпугивает только одинокая лампа.

– Я почти пришла, – говорит Ольвия. – Завтра утром мы будем на месте.

– Прости, что я не знаю, как правильно разговаривать с тобой об этом.

– Не страшно. Мне хочется просто немного поболтать перед сном, чтобы успокоиться.

Ольвия рассказывает о людях, которых встречала за время своего паломничества. Все они говорили, что мир ломается. Планета гибнет, животные вымирают, люди меркнут. «Как жить со всем этим?», спрашивали они не у нее, а у самих себя. Колетт повторяет за ними. Ольвия думает, что это вопрос к будущему, но будущего больше нет и нет места для этого будущего. Природа не гибнет, животные вымирали всегда, в этом нет ничего нового, только мир человека становится меньше с каждым сломанным прибором, заросшей бурьяном плантацией и остановленным заводом. Все места, которые скрывал собой человек, открывают себя, открываются себе заново. Пропажа мира людей не сентиментальная сказка, не фото, на котором пропал один из влюбленных и теперь оставшийся обнимает пустоту. Машины засыпают и во сне превращаются в ржавчину. Человечество исчезает, но это не страшно. Так было всегда.

Ольвия отворачивается и некоторое время по ее части гардины пробегают штормовые волны. Потом на их общее одеяло ложится то, что она искала. Часы на длинной цепочке. Ольвия открывает их и протягивает Колетт. Девушке приходится выбраться из-под гардины, чтобы подойти к горящей лампе и внимательно все рассмотреть. В часах лежит фотография молодой женщины, сложенная вчетверо. На месте лица темнеет дыра в форме сердца. Кто-то вырезал этот портрет и хранил у себя.

– Это ведь ты? – спрашивает Колетт.

– Да. Эти часы были со мной, когда я потеряла память. Не знаю, у кого осталось мое лицо… Зато когда-то меня любили и хотели помнить.

В поверхности уличной лужи отражается свет лампы. Дождевые капли разбивают это отражение на мелкие мерцающие точки. Зажатая между расколотым тротуаром и стертой разделительной полосой, лужа похожа сейчас на ночное небо в ускоренной перемотке. Звезды в ней рождаются и умирают меньше чем за секунду.